Мы с Томом нашли чудную маленькую квартирку в той части улицы Деланси, где еще можно было найти квартиру, и переехали туда. В первый наш вечер Даррен и Венди принесли красное вино и китайскую снедь, и мы вчетвером ели из картонных упаковок, сидя на полу в гостиной и споря о том, где должен стоять диван. Река жизни текла. Через три месяца Даррен рано вернулся с работы и, войдя в ванную комнату, застал Венди сидящей на крышке унитаза с палочкой теста на беременность в руке. Она была голубой. Увидев Даррена, Венди разрыдалась. Вслед за ней заплакал и Даррен. Он посчитал, что они переживают великий момент, но это было не совсем так.
В тот же вечер Даррен позвонил в нашу дверь и сообщил нам последние новости. Венди наконец-то забеременела, но она хочет сделать аборт. Мы с Томом были в шоке. Мы были поражены. Они пытались зачать ребенка восемь месяцев! Восемь месяцев постоянного, предобеденного, ставшего уже привычным секса только для того, чтобы зачать ребенка, и внезапно Венди решает, что хочет сделать аборт. Даррен вошел в нашу квартирку, уселся за наш кухонный столик, и мы втроем начали пить. Он все время твердил о том, что Венди хочет убить ребенка. Без конца повторяя одно и то же, говоря, что это и его ребенок и какое она имеет право, а я сидела рядом, кивая и соглашаясь, принося из холодильника бутылку за бутылкой пиво «Роллинг Рок», но так и не высказала вслух ту единственную мысль, которая постепенно стала мне настолько ясной, что ничего другого сказать было просто невозможно.
— Знаешь, скорее всего, этот ребенок — не Даррена, — сказала я Тому в тот вечер, но позже, когда мы готовились улечься в постель.
— О чем ты говоришь? — поинтересовался Том.
— Венди ездила в командировку в Акапулько, — сказала я.
— Ну и что? — спросил Том.
— Шесть недель назад, — продолжала я. — Я точно помню, потому что это был уик-энд, когда мы отмечали твой день рождения.
— Ну и что?
— Она опоздала на самолет и вынуждена была задержаться. — Я посмотрела на Тома, чтобы узнать, понимает ли он, к чему я клоню; он не понимал. — Помнишь на сколько?
Том отрицательно покачал головой.
— На целых два дня, — сказала я и сделала широкий жест раскрытой ладонью, чтобы показать, насколько очевидным был следующий вывод.
— Венди опоздала на самолет шесть недель назад, это означает вот это, — сказал Том и повторил мой жест.
— Этот ребенок говорил бы по-испански, — сказала я.
— Ты сошла с ума, — заявил он.
— Это даже не «ребенок», — продолжала я, — это был бы «бамбино». — Я стояла перед ним, отчаянно пытаясь вспомнить еще хоть слово из курса испанского, но, прежде чем я успела раскрыть рот, я увидела выражение лица Тома в зеркале в ванной и быстренько заткнулась. Бывают моменты, когда меня надо осадить, и это был как раз один из них.
Хотелось бы сказать, что я оказалась права насчет ребенка, но я так никогда и не узнала всей правды, мне Венди ничего не сказала. Однако я действительно обнаружила кое-что ужасное в их браке, и это меня здорово удивило, ведь я всегда считала, что они счастливы. Разумеется, единственный способ узнать о том, что действительно происходит в чужом браке, — это поговорить и с мужем и с женой, пока они пребывают в процессе расставания. Здесь возникает своеобразное окно — неделя, может быть, две, — когда люди готовы рассказать все вам, да и любому постороннему. Я полагаю, что причина, по которой люди считают секс в браке плохим, состоит в том, что они слышат о нем во всех подробностях только от тех друзей и подруг, чей брак разваливается, и тот секс, который при этом они описывают, неизбежно внушает отвращение.
— Поверь, не должно быть такого — ты прикладываешь массу усилий, чтобы твой партнер просто испытал оргазм, — заявил Даррен Тому через два дня после того, как Венди наконец ушла от него. Он сидел у нас в квартире и напивался. — Это похоже на создание атомной бомбы, — продолжал он. — Я с головой ухожу в работу: пытаюсь соединить желтый проводок с красным, вожусь со спусковым механизмом, одновременно стараюсь вспомнить в точности, что же именно я сделал в прошлый раз, чтобы она взорвалась. А в ответ? Она, конечно, взрывается… Примерно в четырех случаях из десяти.
— Дело дошло до того, что я предпочитала почитать на ночь, — призналась мне Венди за ленчем на той же неделе. — И это необязательно должна была быть хорошая книга.
— Мне даже не нравятся большие сиськи, — сказал Даррен.
— Я все время пытаюсь убедить себя, что секс — это еще не все, — продолжала Венди.
— Я скучаю по ней, — пьяно поведал Даррен. — Я люблю ее.
— Не думаю, что вообще любила его когда-нибудь, — заявила Венди, вонзая вилку в салат.
— Что ты хочешь этим сказать? Что значит «никогда не любила его»? — возразила я ей. — Ты вышла за него замуж. Ты должна была любить его.
— Теперь, когда задумываюсь об этом, — ответила Венди, — мне кажется, что и до свадьбы я не любила его.
— Может быть, ты просто не любишь его больше, — предположила я. — Может быть, раньше ты любила его, а в какой-то момент разлюбила.
— Нет, — сказала Венди. — Я помню, как в ночь перед нашей свадьбой я лежала и думала: «Я не люблю этого мужчину».
— Ты и вправду так думала? — спросила я.
Венди утвердительно кивнула головой.
— Только тогда было уже слишком поздно. А потом мы поженились. Вот тогда стало поздно по-настоящему. Как-то раз, недавно, в мой кабинет вошла секретарша и сказала, что разводится. Ничего себе! Не успела она выйти замуж, как уже разводится! Пока она стояла передо мной и всхлипывала, пытаясь успокоиться, и просила меня дать еще несколько дней на устройство своих дел, надо мной словно разошлись тучи и все встало на свои места.
В тот вечер, придя домой, я рассказала Тому о ленче с Венди. Он сидел за кухонным столом, листая журнал «Сайенти-фик Америкэн», а я готовила цыпленка под лимонным соусом и вываливала ему на голову свои теории. Может быть, беременность вызвала у Венди воспоминания о том, как мать бросила ее совсем маленькой, заявила я ему, и, вместо того чтобы разобраться в этих чувствах, она решилась на аборт. А потом, вместо того чтобы разобраться и в этом, она решила бросить Даррена.
— Ничего не понимаю, — признался Том. — Ты все еще думаешь, что это был ребенок не от Даррена?
— Я больше ни в чем не уверена, — ответила я. — Думаю, на самом деле не важно, чей это был ребенок. Даже если Даррена, я совершенно уверена, что здесь кроется еще какая-то тайна, прячется кто-то третий…
— Ты всегда думаешь, что есть кто-то еще, — сказал Том.
— Я знаю, — отозвалась я, — но говорю так не поэтому.