трагедий. Сторонники государя Московского тайно ночью заколотили железом пятьдесят пять пушек, установленных на стенах для обороны. Одного из изменников, Упадыша, застукали на месте преступления, приказали пытать его, чтобы выдал других, но он, выдержав все муки, ничего не сказал и был казнён принародно на Ярославовом дворе. Часть пушек смогли от того железа освободить, большинство же так и осталось непригодным для обороны.
По одному, по несколько человек возвращались побитые и удручённые вояки с Шелони. У страха глаза велики: рассказывали чудеса. И что-де войска князя великого по воде ходили, и что голос они с неба слышали угрожающий, и что бойцы у государя жестокосердные и бесстрашные, каждый силы исполинской, и оружие у них есть огнестрельное новое — издали бьёт. Выяснилось, что многие сотни новгородцев попали в плен. Новости передавали из дома в дом шёпотом, боялись сильных друзей Марфиных, говорили, Москву, мол, не осилить. А тут новая весть: Иоанн расположился в Русе, а это значит — жди осады. В крепость набежало полно народа с окрестных сел, напуганных зверствами захватчиков, сжигавших и убивавших не только тех, кто оказывал сопротивление, но и простых мирных людишек.
Город затворился, и буквально на следующий день вздорожал хлеб, вскоре пропала даже рожь — главная пища бедняков. Сторонники Москвы, напуганные было казнью Упадыша и вооружёнными патрулями, с голодухи осмелели, тем более что их полку постоянно прибывало, начали на всех углах попрекать литовских сторонников: «Где же ваш Казимир? А государь-то Московский — вот он, под стенами почти стоит! Допыжились, довольничали, а народ теперь отдувается за вас! Не думали о последствиях!» В городе зрело недовольство и возмущение, которое лидерам пока с трудом удавалось сдерживать.
Тем временем Марфа, ограждённая от народной стихии крепким забором да прочным теремом на высоких подклетях, маялась в ожидании вестей от дорогого сыночка. С часу на час ждала она его появления. Убитым его никто не видел, раненым — тоже. Она уж и лазутчика в Иоаннов стан послала, чтобы выяснить, нет ли Дмитрия среди пленных, но и оттуда пока вестей не было.
Она стояла в просторной светёлке второго этажа на коленях перед иконой Божьей Матери и упрашивала её сохранить сына, обещала сделать щедрые пожертвования на монастыри и соборы, если тот вернётся живым-здоровым.
«Ты же знаешь, Матерь Божия, — шептала она, — что я и так двоих старших потеряла, потонули мои сыночки в море холодном, за что же ещё одного отнимать?! Он и не женат ещё, жизни не видел настоящей...»
В этот момент издали, с улицы, послышались голоса и звон разбитого стекла в какой-то из соседних комнат. Марфа вскочила и подбежала к раскрытому окну. Там, внизу, за высоким забором толпился народ, потрясая кулаками, среди них ей показались и знакомые лица.
— Изменники, предатели народные! — кричали в сторону её терема люди. — С голоду нас уморить хотите! Вам власти не хватает, а мы сдохнуть из-за вас должны?
Из ворот выехали её слуги на конях и, размахивая саблями, разогнали смутьянов. Происшествие отбило у Марфы охоту молиться дальше, и она села за стол, подперев голову руками. Сомнения одолевали её. Теперь даже ей стало ясно, что Казимир помощи не пришлёт, хотя весть так или иначе о нападении Иоанна на Великий Новгород до него дошла. Город в осаде долго не выдержит, нет запаса продуктов. О столь быстром и решительном нападении противника не думали не гадали, и поражения столь стремительного никто предвидеть не мог. Прошлогодние запасы все истощились, нынешний урожай ещё не собирали, да и будет ли он при такой засухе — большой вопрос. Может, и без осады народу голодать придётся. На иную какую помощь надеяться не приходилось. И сыночка до сих пор нет и нет...
Слёзы выступили на её упругих щеках. Чувствовала она большую свою вину перед Дмитрием. Два раза просил её сын разрешения жениться, девушек себе из добрых семей приглядывал, да Марфа противилась. Все невесты ей казались недостойными. А честно признаться, хотела его при себе придержать. Очень уж хорош был её мальчик — добрый, покладистый, понимающий, весёлый. А красивый какой! Не было ни у кого такого хорошего сына, как её Дмитрий! Конечно, и её младшенький, Фёдор, неплох, да со старшим разве сравнишь?! Меньшой в отца пошёл — с ленцой, да и статью не выдался. Дмитрий же был весь в неё, в их породу — и красив, и умён, и пригож...
Она поймала себя на мысли, что всё время думает о сыне в прошедшем времени, и тут же повернулась к образам, начала креститься:
— Прости меня, Господи, грешницу, да что ж это я себе-то позволяю!
Раздался лёгкий стук в дверь, и вошла горничная Лизавета.
— Госпожа, к вам посадник, а с ним ещё народец!
— Проси, Лиза, в гостиную, я сейчас спущусь.
Она привела себя в порядок, закрыла голову дорогим убором и пошла вниз. Её уже ждали Василий Ананьин, Никита Ларионов, ещё несколько бояр, тут же присутствовал тихий теперь бывший ключник архиепископский Пимен. Присудив выплатить из своего кармана тысячу рублей в казну владыки, правительство новгородское выпустило его из темницы. Лишившись сана ключника, но не потеряв ещё рядом с Марфой надежды стать всё-таки владыкой Новгородским, он стал ей активно служить. Ходил по городу, собирал вести, подвизался по старой дружбе и в архиепископском дворе, и при посадском приказе — всё знал, обо всём был в курсе, и потому Марфа охотно его выслушивала. Кроме того, хоть Пимен и выплатил огромную сумму в казну, никто не сомневался, что и после того он оставался одним из богатейших людей в городе: хитрый и изворотливый бывший ключник, не боясь Божьего гнева, давно предпочитал свою казну владычьей.
Солидный народ не спеша расселся на лавках вдоль стен, лишь усталый и мрачный степенный посадник Василий Максимович Ананьин тяжело опустился на стул возле стола рядом с Марфой.
— Ну что, плохи наши дела, — констатировал он, тяжело вздохнув. — Видно, надо соглашаться на переговоры.
— Да хоть бы чуток оборону-то продержать, глядишь и мягче бы стал Иоанн, меньше бы с нас отходного затребовал, — не менее мрачно выговорила Марфа, всё ещё не желая так просто и легко сдаваться. — Неужто совсем надежды нет? Может, всё-таки Казимир соберётся нам помочь — обещал же!
— Это все мечты несбыточные, — жёстко отрезал боярин Никита Ларионов, занимавший обычно нейтральную, осторожную позицию. — Я вас и прежде предупреждал, что нам нечего от