jeschurun», с особым раввином и своей синагогою. Новая конгрегация ввела ряд реформ: она положила в основу религиозного воспитания изучение Библии вместо Талмуда, разрешила в синагоге проповедь на голландском языке, отменила обычай раннего погребения покойников, исключила из молитвенника устарелую формулу проклятия против вероотступников. На этот открытый раскол старая ортодоксальная община ответила «херемом» и репрессиями. Парнасы затеяли против «раскольников» судебный процесс, требуя от каждого уплаты тысячи гульденов за ущерб, причиненный общине выходом из нее и прекращением платежа специальных податей. Амстердамский магистрат и городские судьи поддерживали претензию ортодоксов, основанную на старинных привилегиях, и прогрессистам грозили большие взыскания. Тогда в дело вмешалось правительство, вдохновляемое французским послом Ноэлем. Оно объявило, что старые уставы амстердамской общины, регулировавшие не только религиозные, но и гражданские дела евреев, утратили свою силу с изданием декрета о равноправии, а потому прежняя администрация в лице парнасов лишилась своих полномочий: парнасы подлежат устранению от должностей и на их место должна быть избрана временная коллегия из пяти лиц для управления делами обшины на основании нового положения (16 марта 1798 г.). Тотчас же реформа осуществилась. Новые старшины были избраны из среды прогрессивного меньшинства, мирившегося с урезанным общинным самоуправлением. Таким образом, добытая гражданская равноправность нанесла удар не только косности и фанатизму охранителей старины, но и самой автономной организации еврейства, завоеванной усилиями веков. Эмансипация исцеляла одной рукой, нанося раны другою...
Весенняя атмосфера политической свободы производила между тем свое действие. Евреи все более приобщались к политической жизни страны. В выборах во второе Национальное собрание Батавской республики они участвовали в большом числе, нежели прежде, и провели двух депутатов из своей среды — амстердамских либералов де Лемона и Бромета (1797). То были первые в Европе парламентские депутаты из евреев. Выборы в третье Национальное собрание (1798) выдвинули нового еврея-депутата, Исаака да Коста Атиаса, состоявшего раньше членом городского совета Амстердама. Образованные люди допускались к муниципальным и государственным должностям; вышеупомянутый Моисей Ассер был назначен чиновником министерства юстиции.
Это, однако, не означало, что сразу изменилось социальное положение еврейских масс. В Батавской республике, как и в некоторых других странах, данное на бумаге гражданское равноправие туго прививалось на практике, с трудом преодолевая вековые навыки. В то время как еврейские депутаты заседали в парламенте, еврейские дети не допускались в голландские общественные школы, имевшие яркую христианскую окраску. Оставался в силе еще целый ряд ограничений, дававших себя чувствовать особенно в последние годы эфемерной республики, когда освободительные порывы остыли. Довершить дело эмансипации суждено было уже правительству Голландского королевства, которое волею Наполеона сменило в 1806 г. Батавскую республику. Новый правитель страны, брат французского императора, Людовик Бонапарт заботился о соблюдении либеральных статей конституции и по отношению к евреям, к которым он вообще относился весьма доброжелательно. Людовик, между прочим, отменил старую оскорбительную для евреев присягу «тоге judaico» в суде; во внимание к религиозным убеждениям евреев он приказал перенести ярмарочные дни с субботы на понедельник.
Первый год его царствования совпал с торжественным моментом деятельности «еврейских парламентов» в Париже — собрания нотаблей и Синедриона. Радостное возбуждение охватило передовых людей голландского еврейства. Они напряженно следили за деятельностью собрания нотаблей, решения которого близко подходили к их давнишним идеалам. Когда же осенью 1806 года в Амстердаме получился циркуляр парижского собрания о созыве «Великого Синедриона» с приглашением прислать туда уполномоченных, радости прогрессистов не было границ. Дирекция реформированной общины «Adat jeschurun» постановила (в заседании 15 октября 1806 года) отправить депутацию в Париж для содействия «великой цели» Синедриона, созываемого «Наполеоном Великим, спасителем Израиля». Почетные лица, представившиеся королю Людовику, просили его разрешения на посылку такой депутации; при этом они изъявили свой восторг перед «блестящими добродетелями, свойственными только семье Наполеона», и выразили надежду, что при новом правителе опять вернутся те светлые дни свободы, которые в последние годы Батавской республики сменились частичным восстановлением старого порядка. Король разрешил послать в Париж депутацию, которая составилась из трех лиц: бывшего члена парламента де Лемона, молодого адвоката Карла Ассера и талмудиста-математика Иегуды Литвака, выходца из Польши, ставшего в ряды вождей реформированной амстердамской общины. Депутация прибыла в Париж уже после открытия Синедриона и впервые присутствовала во втором его заседании (12 февраля 1807 г.). Все три члена депутации обратились к собранию с приветственными речами на французском, немецком (вероятно, jüdisch-deutsch) и древнееврейском языках. Речи были наполнены выражениями радости по случаю созыва Синедриона, который создает новую эру в истории еврейского народа — эру счастья, свободы и просвещения. Депутаты передали председателю собрания письменное заявление от общины Adat jeschurun, уполномочивавшее их присоединиться к решениям Синедриона по вопросам, предложенным ему Наполеоном. Поручение было добросовестно исполнено: амстердамские депутаты нашли все решения Синедриона мудрыми, направленными ко благу еврейства, и высказали это в своих прощальных речах, произнесенных в последнем заседании (9 марта). Карл Ассер напомнил в своей речи, что просвещенные принципы Синедриона совпадают с теми, которые вдохновляли учредителей общины Adat jeschurun еще в 1796 г.; оратору рисуется «храм терпимости», в котором народы объединятся в служении «Отцу всех людей», хотя и разными способами. Де Лемон говорил, что просвещенные евреи найдут в решениях Синедриона успокоение для своей совести и санкцию необходимым религиозным реформам.
Литвак предсказал Синедриону вечную славу в памяти потомства... Потомство, однако, не вполне оправдало эти предсказания.
Горькое разочарование в «благодеяниях» Наполеона, последовавшее за роспуском Синедриона, не ощущалось в Голландии так болезненно, как во Франции. «Позорный декрет» 1808 года не вызвал подражания в законодательстве этого королевства. Туго прививалась здесь и реформа общин по французской консисториальной системе: этому мешали разъединенность общин, разрыв между консерваторами и прогрессистами и более старый антагонизм между ашкеназами и сефардами[33]. Правительство пыталось объединить разрозненные элементы путем создания «сильной власти», в лице центральной консистории, учрежденной в Амстердаме для заведования делами еврейских общин всего королевства (сентябрь 1808 г.). Но власть амстердамской консистории оказалась бессильною как против старой ашкеназо-сефардской розни, так и против общего развала, вызванного быстрым политическим и культурным переломом в жизни евреев. Намеченное открытие провинциальных консисторий тормозилось. Амстердамская консистория, состоявшая преимущественно из близких к правительству реформистов, играла только роль особого правительственного департамента по еврейским делам. В 1809 г. она приняла участие в деле привлечения евреев к отбыванию воинской повинности. Так как различные батальоны голландской гражданской милиции не принимали евреев в свою среду, было решено образовать особый полк из евреев-милиционеров. Одобренный королем Людовиком, этот проект скоро осуществился, и в том же году образовался оригинальный «еврейский корпус»: два батальона пехоты, по 883 человека в каждом, с евреями-офицерами