— Я согласна. Боб. Не обосновано.
— А поисковую группу вы отправили назад? Кого вы посылали?
— Гомеса и Баретто. Они нигде не видели Профессора.
— Сколько времени они там пробыли?
— Полагаю, около часа.
— Они не выходили в мир?
Крамер энергично помотала головой.
— К чему такой риск? В нем не было бы никакого смысла. Это всего лишь пара отставных морских пехотинцев, Боб. Они, даже если бы вышли туда, все равно не знали бы, где и как искать. Им и в голову не пришло бы, чего там нужно опасаться. Тот мир совершенно не похож на наш.
— Зато эти аспиранты могут знать, куда заглянуть.
— В этом-то и вся суть, — ответила Крамер. Издалека донесся приглушенный раскат грома. Стекло кабинета прочертили первые следы от тяжелых дождевых капель. Дониджер остановился перед окном и уставился на дождь.
— А что, если мы потеряем еще и аспирантов?
— Кошмарный скандал на весь мир.
— Не исключено, — согласился Дониджер. — И нам следует готовиться к такой возможности.
* * *
Скуля на малых оборотах турбинами, по бетону летного поля в их сторону направлялся «Гольфстрим-V» с большими серебряными буквами «МТК» на фюзеляже. Еще на ходу из него выдвинулся трап, и облаченная в форму стюардесса раскатила по его ступеням красную ковровую дорожку.
Ученые взирали на необычную процедуру. Первым опомнился Крис Хьюджес.
— Это не розыгрыш, — сказал он. — Действительно, на трапе самый настоящий красный ковер.
— Ну, пойдемте, — прервал его Марек и, забросив тощий рюкзак на плечо, зашагал к самолету.
Марек отказался отвечать на расспросы аспирантов, ссылаясь на то, что сам почти ничего не знает. Он лишь сообщил о результатах углеродистого датирования. Сказал, что не в состоянии объяснить их Сказал, что МТК просит их приехать, чтобы оказать помощь Профессору, и что все это крайне срочно. Больше он ничего не сказал. И при этом обратил внимание на то, что Стерн тоже хранил молчание.
Внутри самолет был отделан в серебристо-серых тонах. Стюардесса спросила, что они хотели бы выпить. Мужчина с жестким взглядом и коротко остриженными седыми волосами, шагнувший из салона им навстречу, выглядел чужеродно в этой обстановке роскоши. Он был одет в обычный деловой костюм, но, пока он пожимал руки каждому из прибывших, Марек безошибочно разглядел у него военную выправку.
— Меня зовут Гордон, — представился он, — вице-президент МТК. Добро пожаловать на борт. Полетное время до Нью-Мексико — девять часов сорок минут. А сейчас будет лучше всего, если вы сядете в кресла и пристегнете ремни.
Опускаясь в кресла с высокими спинками, новые пассажиры уже почувствовали, что лайнер, набирая скорость, мчится по взлетно-посадочной полосе. Еще через несколько секунд двигатели взревели, и Марек, выглянув в иллюминатор, увидел, как живописная французская земля стремительно уходит вниз.
* * *
«Могло быть и хуже», — думал Гордон, сидя в хвостовой части салона самолета и рассматривая группу. Вне всякого сомнения, это были настоящие ученые. Они казались изрядно озадаченными. И у них не было заметно никакой координации, не ощущалось никакого чувства команды.
Но, с другой стороны, все они, похоже, были в приличной физической форме, особенно этот иностранец, Марек. Он казался достаточно сильным. И женщина тоже была неплоха. Крепкие, мускулистые руки, закостеневшие мозоли на ладонях. Уверенно держится. «Видимо, эта работяга сумеет многое выдержать, — подумал он. — Но красивый мальчишка окажется бесполезным». Гордон вздохнул, заметив, как Крис Хьюджес посмотрел в иллюминатор, полюбовался собственным отражением в стекле и пригладил волосы рукой.
И еще Гордон не мог ничего решить насчет четвертого мальчишки, который выглядел более туповатым, чем остальные. Он, судя по всему, проводил все время на открытом воздухе: его одежда выгорела на солнце, а стекла очков были исцарапаны. Но Гордон вспомнил, что это техник. Знает все о приборах и ничего — об окружающем его мире. Было трудно судить, как он себя поведет, если ситуация осложнится.
Тут силач, Марек, обратился к нему:
— Вы не собираетесь рассказать нам, что происходит?
— Я думаю, что вы уже все знаете, мистер Марек, — отозвался Гордон. — Разве я не прав?
— У меня имеется клочок шестисотлетнего пергамента с письмом Профессора. Написанном чернилами шестисотлетней давности.
— Да. Именно так.
Марек потряс головой, словно отгоняя видение.
— Но я боюсь поверить в это.
— Что касается пергамента, — сказал Гордон, — это просто технологический факт. Вполне реальный. Это можно осуществить. — Он поднялся со своего места и прошел по салону, чтобы сесть рядом с группой.
— Вы имеете в виду путешествие во времени? — уточнил Марек.
— Нет, — ответил Гордон. — Я говорю вовсе не о путешествии во времени. Путешествие во времени невозможно. Это известно всем.
* * *
— Сама концепция путешествия во времени не имеет смысла, так как время не течет. На самом деле представление о том, что время проходит — лишь особенность восприятия человеческой нервной системой событий и явлений. В действительности время не проходит — проходим мы. Само время инвариантно. Оно просто есть. Поэтому прошлое и будущее не являются различными местами, как, например, Нью-Йорк и Париж. И так как прошлое не является местом, вы не можете попасть туда.
Историки хранили молчание. Они лишь смотрели на него.
— Важно составить себе ясное представление об этом, — продолжал Гордон. — Технология МТК не имеет никакого отношения к путешествию во времени, по крайней мере, впрямую. То, что мы развиваем, — это разновидность путешествия космического. Говоря точнее, мы используем квантовую технологию для манипуляции ортогональным изменением координат мультимира.
Они все так же безучастно смотрели на него.
— Это означает, — сказал Гордон, — что мы осуществляем перемещение в другое место многомерной вселенной.
— И что такое мультимир? — спросила Кейт.
— Мультимир — это мир, определяемый квантовой механикой. Это означает, что…
— Квантовая механика? — переспросил Крис. — А что такое квантовая механика?
Гордон замялся.
— Это не так уж просто объяснить, — ответил он наконец. — Но, поскольку вы историки, я попробую воспользоваться историческим подходом.
* * *
— Сто лет назад, — начал Гордон, — физики поняли, что энергия — подобно свету, или магнетизму, или электричеству — имеет форму непрерывных волн. Мы постоянно говорим о радиоволнах и световых волнах. Вообще, представление о том, что все формы энергии обладают такой волновой природой, явилось одним из крупнейших достижений физики девятнадцатого века.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});