необходимым перейти к созданию в деревне коллективных хозяйств, сиречь колхозов. И то, и другое вскоре сделала Советская власть. А царское правительство и в этот раз не проснулось. Пустив проблему на самотёк, оно не стало принимать никаких мер, и кризис в сельском хозяйстве продолжал мучить людей.
Точно также никак не налаживались дела в промышленности. Там кризис, вызванный деятельностью С. Ю. Витте, шёл с конца 1890-х до 1903 года, но и следующие семь лет тоже оказались неблагоприятными. Подъём начался лишь с 1910 года, но Россия продолжала оставаться аграрной страной, и по уровню экономики и жизни населения отставала от других. Даже при столь высоких темпах, которые были характерны для 1910‒1914 годов, мы отставали! Доля России, например, в выпуске железа и стали среди индустриальных стран снизилась с 6,1 % в 1903 году до 5,6 % 1914-м. Причём наша железоделательная промышленность в значительной части работала на создание сети железных дорог, которых при наших пространствах нам нужно куда больше, чем другим странам…
Самое неприятное, что разрыв разных слоёв населения по доходам был просто чудовищным, и нарастал: высшие дворяне по-прежнему паразитствовали, рабочие и масса чиновников бедствовали, крестьянин оставался нищим. Назрела необходимость в индустриальном рывке, но ни лидера, ни политической партии, которые взяли бы на себя его осуществление, страна пока не видела.
Первая мировая война и 1917 год
В июле 1914 года началась Первая мировая война.
Экономика России развивалась быстро, но, как уже сказано, с отставанием от Европы, а особенно от Германии. Громадным было отставание и по вооружениям, что снижало шансы нашей страны на боевые победы. Но самое печальное, война с Германией так и не стала народной, в отличие от, например, войны с Наполеоном, хоть и обращался к народу царь-государь с просьбой о «консолидации» в своём манифесте:
«В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится ещё теснее единение Царя и Его народа и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…».
Ничего этого народ не понимал.
Политика правящей «элиты» не совпадала ни с интересами народа, ни с нуждами страны. Династия была у власти триста лет, находилась в родстве со всеми дворами Европы, и ни члены семьи, ни приближённые не видели угрозы лично себе. Экономическое отставание становилось нестерпимым, а высшие бюрократы тащили Россию в «постороннюю» войну, посылая людей погибать за чужие интересы.
В предвоенное пятилетие правительство отпустило на военные заказы, реконструкцию и строительство новых заводов около 200 млн рублей. Но принятые программы развития армии и флота могли быть выполнены лишь к 1917 году. В начале войны артиллерийских снарядов не хватало, обеспечение артиллерией было недостаточным, плохо было с винтовками. Генерал Брусилов писал:
«По сравнению с нашими врагами мы технически были значительно отсталыми, и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним пролитием крови…»
Царская бюрократия не показала себя способной организовать производство и взять на себя руководство делом военно-экономической мобилизации. Иначе говоря, в толще закостеневшей царской бюрократии не возникло «оперативное ядро», способное генерировать новые идеи и проводить их в жизнь. Стоит ли удивляться, что начался подъём оппозиционных организаций, и прежде всего, оживился «второй эшелон» консументов властной «пищевой пирамиды». Летом 1915-го оформился Думский прогрессивный блок с целью ограничение власти самодержавия.
Из-за отвлечения на войну почти половины трудоспособных мужчин и почти четверти лошадей сбор хлеба в России сокращался. Хлеба хватило бы для нужд фронта и тыла, но деградация железнодорожного транспорта сделала проблему неразрешимой. На Дону, Урале и в Сибири запасы продовольствия лежали мёртвым грузом, а центр России голодал; Донбасс был завален углем, а столицы мёрзли. Развалилась финансовая система. Количество денег в обращении увеличилось в разы; рос государственный долг. Дорожало всё: хлеб, масло, промтовары.
И как же вели себя в этих условиях дворяне высшего круга? Судить об этом позволяют записки иностранцев, побывавших в России как раз в тот период. В январе 1917 года в Петроград прибыла делегация от стран Антанты: генералы, адмиралы, политики, экономисты. Они встречались со многими значимыми людьми и, разумеется, с Николаем II, а уехали всего за несколько дней до Февральской революции[45].
Брюс Локкарт, британский генконсул, писал:
«Я нашёл атмосферу в Санкт-Петербурге ещё более удручающей, чем когда-либо. Шампанское лилось рекой. „Астория“ и „Европа“, два лучших столичных отеля, переполнены офицерами, чьё место должно бы быть на фронте. Не считалось зазорным быть „уклоняющимися“ или искать синекуру в тылу… На улицах же — длинные очереди бедно одетых мужчин и громко возмущающихся женщин, которые ждали хлеба, а его всё не подвозили».
Делегаты пробыли в России три недели, побывали не только в Петрограде, но и в Москве, и на фронте. Английский военный министр лорд Милнер во время поездки в Москву имел беседы с председателем Всероссийского земского союза князем Г. Е. Львовым, который вскоре, после отречения Николая II, стал председателем Временного правительства. Львов вручил Милнеру текст своего заявления, в котором говорилось, что, если император не проведёт конституционной реформы, революция неизбежна. Более того, Львов указал срок — через три недели. Почему такой срок? Скорее всего, потому, что через три недели должна была собраться Дума. Правда, под революцией Львов подразумевал не народное восстание, а некие события в верхах.
В целом впечатления представителей Антанты оказались невесёлыми. Тягучие многословные заседания, многочасовые приёмы и обеды, общая неэффективность бюрократии. Один из делегатов, генерал Вильсон писал в дневнике: «Они потеряли свой народ, своё дворянство, а теперь и свою армию — и я не вижу для них никакой надежды; однажды здесь произойдёт что-то ужасное… Император и императрица — на пути к свержению. Все — офицеры, купцы, женщины — открыто говорят, что надо избавляться от них».
Сразу после заключительной встречи с Николаем II посол Бьюкенен дал телеграмму в британское министерство иностранных дел: «Я мог бы резюмировать положение следующим образом. Хотя император и большинство его подданных желают продолжения войны до конца, однако Россия, по моему мнению, не будет в состоянии встретить четвёртую зимнюю кампанию, если настоящее положение будет продолжаться до конца; с другой стороны, Россия настолько богата естественными ресурсами, что не было бы никаких оснований для беспокойства, если бы император вверил ведение войны действительно способным министрам».
Уже в Лондоне, после падения царизма, Милнер в письме одному из коллег прямо возложил вину за происходящее на русский бюрократический аппарат: «Бюрократия была так насквозь пропитана стремлением своекорыстно использовать служебное положение, фаворитизмом, некомпетентностью и коррупцией, что это вело к голоду в армии и к проигрышу войны — и все