Флоранс!
Флоранс в этом вихре, среди этой разнузданной толпы?
Она потеряла рассудок.
Она потеряла чувство реальности…
Я глупо ощупал ее, чтобы убедиться в ее существовании.
– Убирайся! Убирайся немедленно! – сказал я, глядя сквозь нее, изгоняя ее как привидение.
Но она взяла меня за руку и прошептала:
– Идем со мной!
Только тогда я понял, что она живая. Я даже отметил, что она была одета очень просто и не имела никаких драгоценностей. Мне это показалось неприличным, намеренным, словно вызов.
Я грубо отбросил ее руку, державшую мою, и крикнул:
– Убирайся!
Вокруг нас уже поднимался ропот, в котором я разобрал лишь одно слово:
– Метиска… метиска.
Флоранс взглянула на всех, кто нас окружал, с испугом и ненавистью. Свой взгляд преследуемого животного она перевела на меня, чтобы попросить о помощи. Но я еще раз сказал:
– Убирайся!
– Нет, – шепнула Флоранс. – Нет, я не оставлю тебя этим женщинам!
– Значит, ты считаешь, – начал я, дрожа от ярости, – ты, значит, считаешь…
Я не закончил. Моя ярость нашла достойную цель. Прорвав толпу своей массой, ко мне направлялся Ван Бек.
Ван Бек и его молчаливый ход, Ван Бек и его рот в форме слизняка, Ван Бек, сила которого свела меня на судне к сущности куклы в его руках! Ван Бек провоцировал меня перед всем светом в Шанхае.
Дикая сила, швырнувшая меня к нему, подсказала форму атаки, достойную моего костюма. Я употребил, не отдавая себе в этом отчета, способ, которым пользуется в притонах человек роста и веса меньшего, чем у противника.
Я схватил Ван Бека за плечи и, опираясь о его собственные кости, нанес ему удар головой в подбородок со всей силой своей ярости и опьянения.
Не успев сделать ни одного движения, он упал.
Я тоже.
Я увидел у своего изголовья сэра Арчибальда. Он держал бокал спиртного и, как только я пришел в сознание, дал мне глотнуть добрую половину даже раньше, чем увидел, что я стал воспринимать окружающее.
– Нет, вы не умерли! – воскликнул он лихорадочно, словно я хотел доказать ему обратное. – Я сразу это сказал. Я никогда не сомневался в вас, мой дорогой молодой друг. Вы не умерли.
Я ничего не понял из его слов: ни почему лежал в незнакомой мне комнате, ни почему вокруг моей головы был мокрый красный платок.
Стон сэра Арчибальда внезапно пробудил игру моей притупленной памяти.
– Если вы не умерли, – вздохнул старый англичанин, – Ван Бек тем более.
Ван Бек… костюмированный бал… удар, который я нанес колоссу своей головой, сумасбродство метиски.
Снова во мне вспыхнула ярость. Я встал, несмотря на острую боль, пронзившую всю мою черепную коробку, и крикнул:
– Что эта скотина, что ваша дочь делали на празднике? Не для них было это место, ни для него, ни для нее.
Сэр Арчибальд неверно истолковал смысл моих слов. Я увидел это, прежде чем он смог сформулировать свой ответ. По нервному тику, исказившему его лицо, по нездоровой красноте, выступившей на висках.
– Я… я хорошо знаю, – пролепетал он, – что метиска… на подобном празднике… Но… но… я не думал, что вы… как бы это сказать… вы тоже… вы тоже упрекнете ее в происхождении.
– Вы ничего не понимаете! – крикнул я. – Поскольку она могла меня встретить, вы не должны были бы…
Но сэр Арчибальд был не в состоянии слушать меня.
Когда человек в течение всей своей жизни страдает от тайного порока, все, что кажется ему намеком на его позор, вызывает в нем болезненную реакцию, которую ничто не может успокоить.
– Это я, никто другой… клянусь вам, захотел… – прервал меня сэр Арчибальд. – Вы понимаете, такое прекрасное общество, такой элегантный бал, голова моя закружилась, так мне захотелось там быть… Все-таки это мой мир, мир, которому я принадлежу! Ради Флоранс… да… да… да… Я лучше знаю, чем вы… Она не должна была соваться к белым… да… да… Но бедная малышка так хотела. Она никогда не видела ничего подобного. Она все время одна. Тогда я подумал, и Ван Бек тоже, так как я должен был ему сказать об этом… Мне нужны были деньги на мелкие расходы, вы понимаете… я… попытал счастья здесь… и теперь у меня ничего нет. Но мы держались в стороне, клянусь вам… довольно далеко. Я бы не допустил, чтобы Флоранс поступила некорректно и смешалась бы с европейцами.
Я видел, что сэр Арчибальд собирался говорить до бесконечности на тему, которая была мне отвратительна, что он готов оскорблять и еще больше отрекаться от своей плоти. Чтобы вырвать его из этого наваждения, я решил направить его мысли по другому, не менее мучительному пути.
– Все эти басни мне не интересны! – сказал я грубо. – Единственное, что меня интересует, это чувство Ван Бека.
Я не ошибся. Сэр Арчибальд резко оборвал свою жалкую защитную речь. Он принялся шептать, как поступал всегда, когда говорил о колоссе:
– С этой точки зрения, все к лучшему. Он знает, что вы не приходили к Флоранс. Он видел, что в тот вечер встреча была чисто случайной, и манера, с которой вы обращались с Флоранс, его успокоила.
– А как же сцена, которую она мне устроила? – воскликнул я.
– Что это доказывает, мой дорогой молодой человек? Что она доказывает? Что Флоранс вас любит? Ван Бек знает это еще с момента вашего пребывания на судне и рассчитывает отомстить. И это не может не доставлять ему удовольствия. Чего он не допустит – от этого меня бросает в дрожь, – так это того, что… если узнает о… о вашей… словом, о том, что между Флоранс и вами… В самом деле, уверяю вас, с этой стороны все в порядке!
– Тогда до свидания, – сказал я.
Когда я открыл дверь, сэр Арчибальд робко прошептал:
– Вы не хотите ее увидеть? Она просила меня об этом. Она в своей комнате рядом… никто не узнает. Вы можете пройти к ней отсюда через ванную комнату.
Я вышел, не ответив, и хлопнул дверью.
XVIII
Я закончил ночь в матросском баре.
Несомненно, один из матросов неловкой рукой нацарапал мне адрес, который я обнаружил на следующий день в своем кармане на смятом клочке бумаги.
После некоторых усилий я вспомнил, что он указывал курильню опиума в китайском городе. Я тут же решил туда отправиться.
Поколебавшись какое-то время, я принял в некотором роде фатальное решение и кинулся в места, находившиеся в противоположной стороне той, где я был накануне. Как контраст „Астор-хаусу" и его голубятне, мне требовался кабак, притон.
Опиум в этом желании не был основным элементом. Я мог найти наркотики, и лучшего качества, в самых изысканных домах. Но я искал, главным образом, убежища в норе, где собирается для забвения и счастья самый бедный и грязный человеческий скот.
Было около полудня, когда я проходил по холлу клуба.