Лето 1915 года в Черном море
В Черном море за лето 1915 года не произошло никаких выдающихся событий. 2 июля подводная лодка «Морж» потопила у Босфора пароход, два больших парусника и заставила выброситься на берег буксир с двумя угольными баржами. С тех пор как в строй вступили три больших подводных лодки, получилась возможность держать беспрерывную блокаду Босфора, где лодки чередовались через каждые 10 дней. 4 июля эскадра бомбардировала Зонгулдак, батареи которого безрезультатно отвечали на наш огонь.
10 июля только что закончивший испытания наш заградитель «Краб» поставил минные заграждения в самом Босфоре, и через три дня на них подорвался крейсер «Бреслау».
12 июля вступил в строй наш первый черноморский дредноут «Императрица Мария». Он вышел из Николаева на буксире в Одессу и оттуда под прикрытием всего флота под своими машинами пришел в Севастополь. Там ему сделали торжественную встречу. С его прибытием мы сделались вдвое сильнее, но тем не менее преимущество осталось за «Гёбеном», так как скорость его хода превышала скорость «Марии» на 7 узлов. Поймать его все-таки не было возможности.
16 июля два наших миноносца потопили на пути в Босфор три парохода и несколько барж – все с углем. В тот же день подводная лодка «Морж» под огнем турецких батарей уничтожила и сожгла 9 парусных судов, также с углем.
17 июля подводная лодка «Нерпа» потопила у Босфора пароход с углем.
14 июля было снова бомбардирование Зонгулдака. В тот же день между Босфором и Константинополем потоплены миноносцами два парусных судна с керосином.
20 июля наши миноносцы нашли у берегов Анатолии скрывавшийся караван из 50 парусников – судов с припасами для турецкой армии. Весь караван был сожжен.
24 июля наши миноносцы заметили турецкий кавалерийский лагерь, расположившийся недалеко от берега в Кара-Бурну. Когда миноносцы открыли огонь, поднялась страшная паника, и лошади поскакали во все стороны от коновязи. По сообщениям агентов, турки понесли большие потери как в людях, так и в лошадях.
25 июля в угольном районе уничтожено около сорока парусных судов с углем.
27 и 28 июля миноносцы обошли всю Анатолию от Босфора до Трапезунда, причем уничтожено до 150 парусных судов.
30 июля миноносцы под самой батареей Килия у Босфора уничтожили минами стоящий пароход и, несмотря на жестокий огонь, не понесли никаких повреждений.
После этой громадной угольной гекатомбы турки совершенно отказались от перевозки угля морем и стали возить его гужевым способом, что, конечно, требовало громадной затраты труда и денежных средств. Также за большие деньги покупался уголь в Болгарии.
В Немецком море за лето не произошло ничего особенно значительного, кроме мелких стычек и потопления подводными лодками отдельных военных и коммерческих судов. Следует отметить вошедшие в привычку налеты цеппелинов на Англию, отчего страдали почти исключительно мирные жители. За 19 налетов, совершенных в течение лета, иногда по нескольку цеппелинов за раз, всего было 197 убитых и 421 раненый. В начале цеппелины терроризировали население, но потом к ним привыкли. Этот способ борьбы, по-видимому, нельзя назвать продуктивным.
С вступлением Италии в коалицию началась довольно оживленная борьба на Адриатическое море, и первые результаты были не из удачных для Италии. Она потеряла несколько легких крейсеров и миноносцев, главным образом от подводных лодок противника.
Осень на сухопутном театре военных действий
Оставление немцами Рижского залива после того, как они туда уже прорвались, следует объяснять не столько понесенными ими потерями, сколько изменением стратегического плана. Первоначально они, вероятно, предполагали занять Ригу и Двинск и остановиться на несколько десятков верст впереди, чтобы использовать Западную Двину как удобную коммуникационную линию. Стратегические условия коммуникации через Рижский залив ими, вероятно, не были точно изучены. Когда же они убедились, что для безопасности коммуникации необходимо прочно занять острова Эзель и Даго и держать большие морские силы как в заливе, так и в море, чтобы парировать наши удары из Моонзунда и с севера, от Финского залива, то, вероятно, решили, что игра не стоит свеч, тем более что у них уже назревал план активных действий в море против Англии, а потому все суда была на счету. Этим и объясняется, что Рига и Двинск остались в наших руках.
В это же приблизительно время на юге мы перешли в контрнаступление и одержали победу над австрийцами, взяв много пленных. Таким образом, на флангах немецкого наступления произошла остановка, и только центр все время продвигался. Мы возлагали большие надежды на фронт Ковно, Гродно,[165] Брест,[166] сильный этими тремя укрепленными пунктами, но падение Ковны[167] после трехдневного штурма разрушило эти надежды, и мы покатились дальше.
Надлежало подумывать и о переносе Ставки в более удаленное место. В начале августа были посланы квартирьеры в Борисов, Смоленск и Могилев, но, не зная, сколько еще продвинутся немцы, наметили уже следующий этап – Тверь или Калуга. Выбран был Могилев, как небольшой город, удобный для расположения штабов и охраны Ставки. За две недели до отъезда наш поезд послан был сделать пробег в Слоним, так как оси вагонов за время почти годичной стоянки заметно подзаржавели. Это было своего рода развлечением, так как мы там прогулялись по живописной местности вдоль берега реки.
Последние дни в Барановичах были очень грустные. Стояла прекрасная погода, и как там в общем ни было скучно, но все же покидать старое и привычное всегда тяжело. Конечно, настроение было бы совсем другим, если бы предстояло двигаться на запад, а не на восток. За несколько дней до отъезда около 2 часов дня нас всех всполошили несколько пушечных выстрелов. Мы все выскочили, ничего не понимая. Оказалось, что это прилетел из Новогеоргиевска наш аэроплан, привезший известие о безнадежном состоянии крепости.
Наконец 20 августа мы тронулись в путь, как и приехали сюда, пятью эшелонами. Наш вагон следовал в эшелоне дежурного генерала. Что нас ожидало в будущем? Большинство смотрело скептически и считало, что Могилев это только промежуточный пункт и мы скоро поедем дальше. Также мы думали и про Барановичи, когда ехали туда. Когда я первый раз въехал в Могилев на извозчике, направляясь в отведенное мне помещение, у меня явилось предчувствие, что здесь будет и конец войны. Самое название Могилев мне показалось символическим – это могила разбитых надежд.
Утром на следующий день меня разбудил колокольный звон. Мы так отвыкли от него в Барановичах, что он производил удивительно приятное впечатление, и мое мрачное впечатление понемногу рассеялось. Далее я с удивлением заметил, что спать на удобной мягкой кровати гораздо приятнее, чем на жестком вагонном диване. Мне отвели большую светлую комнату с удобным письменным столом и видом на площадь. Наше управление помещалось все вместе, и даже была еще общая комната, из которой мы сейчас же сделали кают-компанию для приема гостей. У подъезда нашего дома мы поставили садовую скамейку, которая получила название завалинки и куда приходили на беседу гости из всех управлений. Сейчас же за нашим домом, который раньше изображал из себя окружной суд, начинался маленький городской сад, расположенный над самым берегом Днепра. Вид оттуда был чудесный, и самый садик очень симпатичный и удобный для прогулок. Наш дом стоял на небольшой площади, на которую также выходили губернаторский дом, где поместился великий князь с начальником штаба и ближайшей свитой. Рядом с домом губернатора, в губернском правлении, разместилась квартирмейстерская часть, а еще дальше, в казенной палате, военные сообщения. Дежурный генерал со своим управлением занимал большую часть нашего дома. Общая столовая поместилась в бывшем кафе-шантане, где остался бильярд, и офицеры, любители этой игры, могли сколько угодно упражняться. Игроки в складчину завели даже маркера.