— Ну… Я не против.
— Тогда — вперед и выше! Идемте. И улыбайтесь, поскольку жизнь прекрасна.
Нестеснительно расталкивая толпившихся у ресторана и по возможности ограждая Елену Григорьевну, Баскаков добрался до дверей. Приоткрыв створку, бросил надутому швейцару:
— Вениамин Павлович предупредил? Нас двое.
— Да будто бы… Я спрошу, — зашевелился привратник.
— Не стоит беспокоиться, мы сами.
Уже в первом зале стало ясно, что сегодня — битком. Баскаков посмотрел влево, вправо и увидел у стойки бара монументальную фигуру.
— Так, Лена, нам туда…
Метрдотель едва глянул сверху вниз, когда его окликнули:
— Вениамин Павлович, здравствуйте.
— Добрый вечер, мест нет.
Елена Григорьевна взглянула на Баскакова, а тот улыбнулся и тихо позвал:
— Веня…
Привычная мина недоступной солидности на лице мэтра дала трещину.
— Вот как… — Он растерянно покивал головой. — Бывает, но редко… — Затем обозрел Елену Григорьевну и улыбнулся: — Милости просим! Прошу за мной.
В следующем зале Вениамин Павлович усадил их за столик на двоих у стены, сам включил настольную лампу, забрал у соседей и подал меню. Потрепал по плечу Баскакова, опять улыбнулся Елене Григорьевне и, отойдя, остановил спешащего официанта.
— Столик на двоих, красивая женщина и серый костюм… Обслужи по люксу.
— Ладно…
Отойти официант не успел, его крепко придержали за локоть.
— Мои гости, ты понял? — спросил Вениамин Павлович. — Пусть Егоровна особые запасы потрясет… И займись вплотную, твои столы другие обслужат.
«Девятка» вошла в поворот чересчур резво, ее слегка занесло, и поспешно отвернувший слева «Запорожец» длинно засигналил.
— Что вопишь, дешевка, лапоть, халява! — высунувшись в окошко, отозвался Бубусь. — Ох, связался я с тобой… И как ты меня наколол? На секунду в гнездо заскочил.
— Кончай трёкать, не за так связался, — хмуро напомнил Гена. Он как-то совсем усох и сутулился больше обычного. — А застанем его?
— Всегда в норке, крыса… Я нарочно не звякнул, не любит, когда прямо к нему. Всегда свиданку назначает, чтоб прощупать что почем.
— А далеко еще?
— До Вашингтона и направо… Не потей, приехали уже.
Визгнув тормозами, машина свернула в колодец двора и стала. Гена открыл дверцу, но Бубусь спросил:
— Ты куда?
— Вместе пойдем.
— У тебя совсем крыша течет? — Бубусь покрутил пальцем у виска. — Меня бы пустил, а с двумя и разговаривать не станет… Давай припас.
Гена посидел, тупо глядя перед собой, затем молча вынул из-под рубашки плоский пакетик.
— Кончай гноиться, не кину, — усмехнулся Бубусь, забирая пакет, и вышел.
Легко взбежав по обшарпанной лестнице на третий этаж, позвонил три раза у двери, обитой металлом.
— Кого надо?
— Я от Ашота Суреновича, записку привез.
За дверью долго гремели засовами, наконец открыл низкорослый человек в старой тюбетейке на лысой голове, сказал укоризненно:
— Я всегда прошу сначала звонить. Существует порядок.
— Значит, с меня процент сверху, — предложил Бубусь. — Здесь станем базарить?
Человек в тюбетейке выглянул на лестницу и вернулся обратно.
— Хорошо, проходите. Но я ограничен временем.
Когда Елена Григорьевна смеялась, лицо становилось совсем молодым, и вообще она сейчас мало походила на печальную женщину в поезде. А Вениамин Павлович явно подпал под ее обаяние, и Баскаков с удовольствием наблюдал обоих.
— …ему говорят: оценка снижена за нечистый выход из сальто в замок… А он в скандал: выход был — класс, это у ловитора скользкие руки, этот нижний — алкаш, весь дрожит, я с ним работать не могу! А нижний-то — я… А еще Аркашке арбуз бросил.
— Какой арбуз? — прыснула Елена Григорьевна. — Просто арбуз?
— Если б просто… Он в конце номера должен был мяч бросать. А Аркаша у него одну девочку… Ну, словом, до этого подъел его Аркашка. Так вот они работают, Андрей кричит «Ап!» — и тот ловит. Соленый арбуз, вот такущий, только сок зашипел во все стороны! Зрители — наповал, а Аркашке только улыбаться, хотя вся рожа заляпана…
— Да вы, оказывается, еще и хулиган, — с ласковой усмешкой посмотрела она на Баскакова.
— Это все в прошлом, училище давно было. Затем я резко переквалифицировался.
— В кого?
— В нынешнее качество. — Баскаков мельком глянул на метрдотеля, и тот понял предостережение. — Он еще порасскажет, поразоблачает меня… А я ненадолго отлучусь позвонить.
— Возьми ключи от директорского, — полез в карман Вениамин Павлович. — Только сейф не ковыряй и со стола ничего не стащи.
— Спасибо, что напомнил.
В тесном кабинетике Баскаков присел к телефону, набрал номер, подождал.
— Мама? Все в порядке, я в кругу сугубо ответственных лиц, пьем боржом и кефир, чтим моральный кодекс… Хорошо, помню. А ты возьми записную книжку и прочти телефон Алексея Корнилова. Жду. — В нетерпении барабаня пальцами по настольному стеклу, разглядывал под ним томную красотку в очень условном купальнике. — Как? Нет, этот я знаю, он сменился, ниже прочти… Сорок восемь? Спасибо… Да, позвоню, не волнуйся. Все! — Нажал рычаг, быстро набрал снова, — Алло, Алексей? Ф-фу, отлегло… Здравствуй. Боялся не застать… Сегодня. Честное слово, сегодня! Леша, тут, понимаешь, образовалось такое, что, может быть, стану просить об укрытии… Ключ, как всегда, под ковриком? Спасибо, друг…
Ночью жара таки разразилась грозой, опустевшие улицы шумно прополаскивал ливень. За открытой балконной дверью протяжное глухое ворчанье в очередной раз разродилось гулким ударом грома, слепящая вспышка ярко высветила окна в доме напротив.
Горящий торшер кругом света захватывал голову медвежьей шкуры на полу, блестели белые клыки и навсегда раскрытые стеклянные глаза.
— Дай мне сигарету, — попросила Елена.
Завернувшись в простыню, она сидела, прислонившись к стене. Баскаков потряс пачку, выудил сигарету.
— Последняя… — И поднес прикурить.
— Спасибо. Роскошное жилье… То есть обычная квартира, но выглядит шикарно, каждая вещь и на месте и со вкусом.
— Какой хозяин, такое жилье. Многие считают его не от мира сего. В городе редко, то в лес умотает, то в горы… Бродит, охотится. Вот таких зверюшек привозит.
— Ты его тоже с циркового училища знаешь?
— Не-ет… Алексей — литератор. Что-то пишет, куда-то сдает. А я училище кончил и вскоре с цирком завязал… Были обстоятельства.
— И кто теперь?
Баскаков посмотрел в потолок.