Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лялин тоже улыбнулся. Он подмигнул следователю и даже похлопал его по плечу.
— Ваши специалисты! В таком случае, мне их очень жаль. Я знаю адрес передатчика и мог бы сейчас провести вас к этому подъезду.
— Если так, господин Зет, — пробормотал следователь, — если это действительно так, — я обещаю вам мое полное доверие… Позже вы поймете — это очень много значит… для вас.
Пленный был слишком самоуверен. Казалось, он забывал, что находится в заключении. Не случайно он обронил фразу: «Для таких специалистов, как я, война имеет особые законы». Лысый отметил его мальчишеское бахвальство. Он приготовился изумляться и восхищаться, но Лялин, видимо, почувствовал ловушку, скомкал, отбросил сигарету и отошел от стола.
— В конце концов, — сказал следователь, нарочно отворачиваясь, чтобы подчеркнуть, будто он не следит за выражением его лица, — у партизан таких передатчиков слишком много. Один не имеет значения. Этот адрес важен с другой точки зрения: вы получите наше доверие; фактически — ордер на жизнь и свободу… Не подумайте, что это слова. Я хочу, чтобы уже теперь вы чувствовали себя свободным. Вы можете отправиться в город когда угодно. С вами будет только один человек в штатском. И одно условие — вы дадите мне обещание, что не попытаетесь бежать.
Разгадал ли Зет и эту очередную ловушку? «Если он с радостью согласится, — думал следователь, — его нельзя отпускать ни на шаг». Нет, пленный опять спутал все карты начальника. Он ответил решительно:
— Как? Вы посылаете меня в город? Но ведь наши узнают… Тогда вам останется меня похоронить.
Так между ними начался упорный, осторожный торг, полный ложной вежливости, скрытых угроз и намеков, заранее рассчитанных ловушек и ходов. До сих пор Зет сделал две уступки: он назвал себя и отбросил принципы — ту непримиримую ярость, которой отличались другие пленные. Он дал понять, что с ним можно договориться. Было легко заметить его алчность: он вздрогнул и весь подался вперед, увидя в руках следователя массивный золотой портсигар.
— Но мы забыли об этом передатчике, — сказал лысый, играя портсигаром. — Вы обещали назвать адрес, если он действительно вам известен.
Лялин несмело протянул руку, взял портсигар, взвесил его на ладони и, заглянув следователю в глаза, спрятал портсигар в карман.
— Я согласен… — сказал он, сдерживая волнение. — Я дам адрес. Только я не знаю… сами вы не отыщете тайный ход. Даже если отыщете — они могут уйти.
— Вы пойдете с нами, — вознаграждение слишком солидно.
Он колебался, до хруста ломал пальцы, и следователь видел: трус мог в нем победить. Впрочем, теперь он знал: трусость и алчность всецело отдают в его власть этого маленького человека, награжденного природой необычайной силой анализа и проникновения. Он наклонился и сказал, дружески улыбаясь:
— Вы получите надежную охрану. Помните — дело в доверии, и это главное для вас.
Пленный повторил уныло:
— Если меня увидят в городе…
Он не закончил фразу. Искусанные губы его расплылись в улыбку. Глаза повеселели. У него сложился какой-то план.
— Хорошо. Я пойду в город. Но не один. Те, трое в отдельной камере, ничего не знают. Пусть они идут со мной. Подпольщикам трудно будет догадаться, кто именно привел ваших… Один из матросов вызовет женщину. Ее нужно будет сразу же арестовать.
— Но вы не отойдете ни на шаг от вашего спутника, — проговорил следователь, уже не скрывая угрозы.
Лялин открыто посмотрел ему в лицо.
— Если я попытаюсь — пусть держат наготове пистолет.
Три пленника в отдельной камере не ждали такого приговора. Торжественный и веселый обер-лейтенант заявил, что следствие уже закончено и шеф находит совершено излишним подвергать их допросу. Все ясно: пленные не виновны — они выполняли свой долг. Вскоре их направят в трудовой лагерь, а сегодня они имеют право на прогулку в город. Желающие могут навестить знакомых или родных.
Эта последняя фраза заставила пленных насторожиться. Ни один из них, конечно, не зайдет к знакомым, тем более родным. Слишком хорошо знали они повадки врага. Однако от прогулки никто из них не отказался.
Когда их вели по длинному тюремному коридору, притихшие камеры вдруг оглашались криком и стоном: заключенные думали — это ведут осужденных.
Лялин присоединился к трем пленным на тюремном дворе. Они встретили его радостными восклицаниями и стали спрашивать об остальных. Он ответил уверенно:
— Наверное, давно уже в городе гуляют… Может, увидимся на Главной.
Здесь с этих трех сняли наручники, и немец в штатском приказал открыть ворота. Он шел рядом с Лялиным, серый, неприметный, в поношенном костюме, в запыленных ботинках. Его можно было принять за рабочего с рыбачьей судоверфи.
Был ясный и тихий осенний вечер, пронизанный золотыми лучами паутины, один из тех остающихся в памяти вечеров сентября, когда над прозрачным разливом реки, словно облака, слетевшие с неба, движутся сизые косяки тумана, когда с деревьев, погруженных в закат, чуть слышно скользит обессилевший лист и синяя даль, и клик журавлей, и парус, белеющий на лимане, — все томит и зовет неспокойное человеческое сердце.
Быть может, в сто крат сильнее, мучительнее и страстней откликнется в сердце пленника этот зов.
Четыре матроса молча шагали вдоль переулка. Они уже поняли: близость свободы — обман. Из каждой подворотни за ними пристально следили злые нацеленные глаза. Какие-то людишки в надвинутых шляпах, в потертых сюртуках осторожно уступали им дорогу. Подобных обитателей не видывал раньше Херсон… Переодетый немец, который шел рядом с Лялиным, все время держал руку за бортом пиджака.
Лялин шутил и смеялся. Только он, казалось, не понимал, что эта прогулка придумана неспроста — за нею таилась какая-то угроза.
Они остановились возле кафе, и Лялин кивнул товарищам:
— Выпьем?
Матросы удивленно переглянулись. Лялин уверенно открыл дверь, подошел к стойке и швырнул буфетчику пачку марок:
— Четыре стакана вина.
При виде русских моряков в офицерском кафе три немца одновременно вскочили из-за столиков в изумлении и тревоге, но молчаливый спутник матросов сделал этим немцам знак, отвернул лацкан пиджака и показал значок гестапо. Трясущимися руками буфетчик подал стаканы с вином.
— За тех, кто в море, — сказал Лялин, задумчиво поднимая стакан, и почему-то насмешливо улыбнулся. Спутнику он не предложил вина.
Они прошли меж столиков к двери в немой тишине видением грозы и мести. Лялин первый шагнул через порог. От двери метнулись три темные фигуры. Он сказал удивленно:
— Вот этого, в шляпе, я замечаю уже в четвертый раз.
Словно забыли теперь матросы о своем неотступном провожатом. Они следили за Лялиным, за каждым его движением и жестом. Что он знал? Какая была в нем сила? Где взял он марки, чтобы платить за вино? Предательство? Об этом подумали все трое. Однако зачем же он вел теперь с ними эту непонятную, темную игру?
На углу квартала Лялин остановился, внимательно осмотрел серый каменный домик и обернулся к немцу.
— Это здесь. Здесь живет моя тетка. Я должен узнать, дома ли она?
Он быстро достал блокнот и написал два-три слова.
— По условию я не могу войти в дом… Пойдите вы, Черевичный. Пусть выйдет сюда.
Матрос Черевичный взглянул на немца и принял листок бумаги. Но Лялин передумал.
— Нет, лучше вы, Протасов… Черевичный такой верзила — еще испугает старушку. Скажите тетке, зовет Аркадий, и пусть не пугается — жив, здоров.
— Даю одну минуту, — сказал немец.
На улице было слышно, как зазвенела щеколда двери, потом донесся женский голос, потом все стихло. Протасов, по-видимому, вошел в дом.
За ставнями зажегся свет. За широкой щелью медленно прошла тень. Снова хлопнула дверь, застучали и смолкли шаги… Но Протасов не появлялся. Его ждали минуту, две.
— Странно, — проговорил Лялин озабоченно. — Разрешите, я сам позову.
Немец молча достал из-за борта пиджака пистолет.
— Мы подождем еще полминутки, — сказал он, отступая на шаг от Лялина и оборачиваясь к нему лицом. — Может быть, ваша тетушка занята туалетом?
Прошло не менее пяти минут. Немец поднес к губам свисток, но Лялин остановил его, не скрывая тревоги:
— Постойте. Вы можете испортить все дело. Они услышат свисток и уйдут.
Матросы медленно отступили от Лялина. Больше не могло быть сомнений. Он наводил немцев на след партизан. Одним могучим рывком Черевичный схватил его сзади за плечи, на секунду ощутил под ладонью упругий, дрожащий кадык, но Лялин рванулся в сторону, споткнулся и упал на землю. Черевичный с размаху ударил его ногой, он слышал, как хрустнули ребра… Пронзительно взвизгнул, заверещал свисток, и в ту же минуту от молодых акаций у заборов, из темных подъездов метнулись тени.
- Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова - Поэзия / Советская классическая проза
- Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том II - Юрий Фельзен - Советская классическая проза