Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три моряка поднялись ему навстречу, и Кожанов спросил, заикаясь:
— Что это значит… м-мальчик? Они сжалились над… т-тобой?
Лялин опасливо повел глазами. Он силился усмехнуться.
— Нет… Просто у них не было расчета… Да, не было расчета применять ко мне особые меры.
— Странно. Они так легко поверили тебе?
— Собственно, я должен был сделать это еще раньше. Но, сами понимаете… я не хотел.
— Что же ты сделал? — весь подаваясь вперед, чуть слышно прошептал Кожанов.
— Я открылся, — сказал Лялин и почему-то оглянулся на дверь.
— Значит, ты и есть тот самый… Зет? Но объясни… Мы ничего не понимаем.
Он нервно погладил кисти рук, уже освобожденные от браслетов.
— Что понимать-то? Все ясно. Зет — это моя кличка по радио. Я — расшифровщик немецких секретных кодов. Они узнали, что я на «Бойком». Да, они узнали об этом из последней моей радиограммы.
Кожанов отшатнулся, потом вплотную подошел к Аркадию.
— И ты сознался? Ты выдал тайну, которую знал только один? Как же ты посмел это сделать?
Лялин смотрел невинными, ясными, наглыми глазами, стремясь подавить боязнь, скрыть ложь.
— Я не выдал никакой тайны. Я только назвал себя.
Он лгал; сама его кличка была тайной, и, значит, с этих минут он отдавал себя в руки противника добровольно.
Сидоренко слышал этот разговор — теперь он вспомнил бумажную ленту под ногой Лялина, в воде, за решеткой бота, — еще тогда этот мальчишка не был достаточно осторожен; одновременно он подумал о чудачествах Студента с ребусами, — нет, оказывается, это была не простая забава. Уж не готовил ли Лялин признания еще в те дни? Что он писал в своей записной книжке? Боцман рванулся с пола, привстал на локтях, прохрипел задыхаясь:
— Теперь они заставят тебя служить. Заставят! Слабодушный ты мозгляк…
Лялин попятился к двери.
— Вы сами говорили, что если бы знали секрет, — приняли бы все на себя.
— Так, — сказал боцман, неотрывно глядя ему в лицо. — Я принял бы пытку, но не открыл секрета. Скажи откровенно, клянись боевым друзьям, что не выдал ни единого слова.
Лялин встрепенулся — не задумываясь, он, видимо, хотел дать клятву, но встретился взглядом с глазами Сидоренко, вздрогнул и опустил голову.
Кожанов замахнулся наручниками, но Лялин метнулся в сторону, юркнул к двери, ударил в нее кулаками:
— Откройте! Скорее откройте! Они хотят меня убить!
Дверь тотчас открылась, часовой, очевидно, все время дежурил у глазка. Морозов силой отвел Кожанова от двери и усадил рядом с собой на край нар.
— Не надо, — сказал он, зябко вздрагивая всем телом. — Ты ничем не поможешь… Ничем.
Когда молодого матроса снова привели в кабинет к лысому, тот, перебирая какие-то бумаги, сказал равнодушно;
— Я нисколько не удивлюсь, если эти пленные моряки попытаются вас убить. В их представлении вы — предатель. Хотя в том, что вы назвали себя, я не вижу акта предательства. Перед вами была поставлена альтернатива… и вы поступили разумно, избрав жизнь. Правда, вы могли бы открыться раньше, тогда по отношению к другим пленным я не применял бы особых мер. Здесь кроется ваша истинная вина. Однако подумаем о будущем. Не скрою, ваши способности нас интересуют. Само ваше имя теперь не имеет для нас цены. Вам снова придется выбирать: или работа у нас, или… возвращение к этим матросам. По крайней мере, я даю вам возможность подумать.
— Я возвращаюсь к матросам, — сказал Лялин, бледнея. — Пусть они, как знают, судят меня.
Лысый дернул челюстью и кивнул часовому. Лялин вышел из кабинета: его провожали равнодушные взгляды охранников. От них не укрылось, как дрогнули узкие плечи матроса, когда он шагнул за порог.
Медлительный, подчеркнуто корректный и спокойный, лысый стремительно поднялся из-за стола. Он беззвучно смеялся, Он был доволен этим днем.
— Обер-лейтенант… Вам надлежит неотступно дежурить у двери камеры. Вы отвечаете за жизнь пленного. Помните: она нужна. О всем, происходящем среди пленных, докладывайте мне ежечасно. Такую психическую нагрузку, я думаю, он выдержит не более трех часов.
Лялин вернулся в камеру надломленный, разбитый, не глядя по сторонам, он прошел в свой темный угол и спустился на пол. Казалось, никто его не заметил, никто не удивился возвращению. Только Морозов долго, пытливо вглядывался в бледное лицо маленького хрупкого человека.
Под вечер пленным принесли обед — грязную баланду из какой-то гнили. Перед Лялиным поставили маленький столик и накрыли чистой салфеткой. Охранник долго возился у корзины, расставляя различные блюда, и в заключение налил в деревянный стакан вина.
— Особое положение, — заметил кто-то из пленных. — Недорого вы продались, молодой человек…
Сидоренко медленно сполз с нар, шатаясь, подошел к столику и отшвырнул его ногой. Забрызганный вином и каким-то соусом, Лялин сидел неподвижно, ничего не видя перед собой. Он не заметил, как открылась дверь, и не слышал гневного окрика обер-лейтенанта:
— Еще один такой проступок, и я расстреляю трех человек на выбор… Последнее предупреждение. Слышите? Последнее.
Он обернулся к Сидоренко. В руке его тускло блеснул кастет. Боцман закачался и, не закрывая лица, рухнул на каменные плиты.
— Уберите отсюда этого негодяя, — сказал Кожанов, указывая на Лялина. — Зачем вы сюда его привели?
К всеобщему удивлению немец ответил спокойно:
— Через три дня уберем. Вот скоро освободятся помещения.
В течение трех дней Лялин не притрагивался к пище. О чем он думал все это время, вздрагивая, схватываясь, ломая пальцы? О черном своем падении? О ненависти товарищей? Когда он встал и медленно направился к двери — всем стало ясно: он решился.
В тот день лысому следователю он заявил:
— Прошу перевести меня в другую камеру. Я их боюсь… Боюсь и ненавижу.
— Но, — мягко возразил следователь, — вы сами избрали этот путь, господин Зет.
— Когда я признался, я рассчитывал на ваше благородство. Вы придумали очень утонченную пытку. Поэтому я так же ненавижу вас и не верю вам.
Следователь сделал грустное лицо.
— К сожалению, наши отношения не носят мирного характера… Я не применял к вам особых мер, хотя имею на это полномочия. Я ценю вас, как специалиста, и предлагал вам не только работу, но и свободу, и обеспеченную жизнь.
Лялин колебался. Он кусал губы и почему-то поминутно оглядывался на окно.
— Нет, — наконец сказал он очень тихо. — Я не верю вам. Все ложь.
Однако следователь понял, что дело теперь в условиях, в цене.
С этого дня Зет был переведен в отдельную камеру, похожую скорее на больничную палату, с мягкой постелью и письменным столом. Он прекратил голодовку. По утрам он с интересом просматривал меню, непрерывно дымя сигаретами. Лысый заходил к нему запросто, болтая о погоде, о мелких городских новостях, приносил иллюстрированные журналы. Он был немного артистом, как всякий следователь, кому приходилось не только листать бумаги, но стучаться с отмычкой в человеческие сердца. Не желая надолго откладывать дело, он первый осторожно заговорил об условиях и сумел скрыть удивление, услышав огромную сумму, которую запросил этот вундеркинд. Юноша знал себе цену. Он намекнул довольно откровенно, что ему платили не меньше.
Уже прощаясь и обещая зайти на следующее утро, следователь случайно достал из кармана смятую телеграфную ленту.
— Вот, кстати! — воскликнул он. — Представьте, я совершенно забыл… Вам знаком этот передатчик? Я думаю, по роду работы вы должны его знать.
— Я не буду расшифровывать текста, — сказал Лялин. — Ни единого слова. Я еще не служу у вас.
Бритая челюсть отяжелела и отвисла. Но следователь улыбнулся. Он был очень мирно настроен все эти дни.
— Не следует горячиться, господин Зет. Я не прошу вас расшифровывать текст. Мне только хотелось бы знать: знаком ли вам этот передатчик?
Лялин взял ленту и быстро пробежал ее глазами.
— Простите, мой друг, — настороженно заметил чиновник, — хотя я не специалист, но, мне кажется, вы читаете ее с конца.
Лялин поднял голову, задумчиво посмотрел на следователя, так, словно не понял этого замечания.
— Я читаю правильно. Уж этому вы не учите меня, господин шеф. Я знаю этот шифр. Он устарел. Он уже заменен новым.
— Где же находится тайный передатчик?
Лялин встал. Он прямо смотрел на следователя. Синие зрачки его глаз сузились и потемнели.
— Вы хотите это знать? Я могу ответить. Он находится здесь, в Херсоне.
Следователь закатил глаза и деланно громко засмеялся.
— О, вы откровенно шутите, мой друг! Наши специалисты уверяют — этот передатчик находится в Одессе, По крайней мере где-то в районе Одессы.
Лялин тоже улыбнулся. Он подмигнул следователю и даже похлопал его по плечу.
- Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова - Поэзия / Советская классическая проза
- Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том II - Юрий Фельзен - Советская классическая проза