— А смысл какой?
— Ну, во-первых, спрятаться от басманной группировки, которая его активно искала и приговорила, во-вторых, отойти от дел — ведь у него достаточно недвижимости за границей, в Израиле, в Австрии, да и в России, — ты это знаешь не хуже нас. А в-третьих, есть какие-то еще причины. Может быть, бабки захапал «общаковские» — ведь все сейчас ваш «общак» ищут, а никто найти не может.
— Я не в курсе, — сказал Александр. — И я не верю, что Сильвестр жив.
— А ты знаешь, что его уже видели в Одессе после похорон, причем в обществе Росписи?
— Откуда я могу это знать? Я два дня пил после похорон, потом меня задержали. Я вообще не в курсе, что творится, что делается. У вас же есть возможность проверить, он это или нет, опознание, в конце концов, провести… Ведь у него есть родственники, его брательник приехал…
— Все это мы сделали. Даже больше того, мы очень внимательно описали его зубки, которые он вставлял себе в Штатах, и направили технику, так что сейчас ждем ответа. Зубки точно покажут, он это или не он, — сказал бородач. — Но мы хотим от тебя это узнать. Ты же последние два года работал с ним вплотную, можно сказать, плечом к плечу шли. Он тебе что-то ведь говорил накануне гибели? Давай, Саша, вспоминай, вспоминай!
— Странные вопросы вы задаете! — покачал головой Александр, как бы недоумевая. — Я думал, вы будете интересоваться, кто его убил, кто заказал его убийство, а вы интересуетесь, жив он или не жив, говорил он или нет… Что, неужели действительно Иваныч жив?
Оперативники посмотрели на него внимательно.
— Ты знаешь, — сказал русоволосый, — а я ему верю. Не думаю, что он дурачком прикидывается.
— Хорошо, — сказал бородач, — давай поговорим о тебе. Что тебе известно об ореховской структуре?
— Мне ничего не известно, — сказал Александр. — Я уже сказал, что после похорон два дня сидел пил.
— У кого ты пил?
— У Тамары.
— Кто такая Тамара
— Проститутка одна.
— Адрес, телефон?
Александр назвал адрес и телефон Тамары.
— Дальше что? — продолжил бородач.
— Дальше — встречался со своими ребятами с Дальнего Востока.
— С Вадиком и со Славкой? — перебил русоволосый.
— Да, — нехотя подтвердил Александр.
— О чем говорили?
— Говорили, что разлад в Орехове произошел…
— Это мы знаем, — подтвердил русоволосый. — Ты-то знаешь, что теперь в Орехове двадцать бригад? Как такового Орехова уже нет. Теперь двадцать независимых бригад. И уже началась война между многими. Наследство делят. Структуры, коммерсантов… Значит, — продолжил оперативник, — на сегодняшний день ты информацией не владеешь?
— Нет, — покачал головой Александр.
— К тебе ходит адвокат?
— Да.
— Давай с тобой договоримся. Мы тебе поможем. Но помоги и ты нам. Познакомь нас с информацией, которую тебе даст адвокат в основном по Орехову, кто записки тебе будет присылать, что будут спрашивать, что говорить, а мы тебе…
— А чем вы можете мне помочь? — перебил его Александр. — Выпустите меня отсюда?
— Нет, этого мы тебе не обещаем. У тебя нашли оружие, и за оружие годика два тебе светит. Мы тебе гарантируем жизнь в стенах изолятора. Это в наших силах.
— Это в каком смысле?
— Понимаешь, от нас тоже зависит, в какой камере ты будешь сидеть. Хочешь — до конца будешь сидеть в одиночке, никто тебя не тронет. А не захочешь — значит, как все, сядешь в общую. А там, извини, враги тебя могут достать. А врагов у тебя, Шурик, много. А теперь мы зададим тебе один вопрос, очень важный для нас, по которому мы сразу определим, согласен ты нам помогать или нет, — добавил оперативник, немного помолчав.
Бородач достал фотографию и выложил ее на стол.
— Знаешь ли ты этого человека? И если знаешь, то когда и где видел?
На фото был изображен Александр Солоник. Александр его узнал сразу. Но говорить, что он его знает, никакого желания не было. Он покачал головой:
— Я его не знаю. А кто он?
— Будто не знаешь? — сказал русоволосый оперативник. — Разве Сильвестр не вызывал его из Кургана?
— Не знаю, — упорствовал Александр. — Сильвестр со многими встречался, не упомнишь. И на многих встречах я сидел в машине, не видел, с кем он говорил, и не знаю, о чем.
— Значит, ты не знаешь киллера Александра Солоника, который завалил Глобуса, и Барона, и многих других?
— Нет, я его не знаю.
— Ну вот мы и проверили твою искренность… Ладно, Шурик, иди в тюрьму и думай. Захочешь с нами поговорить — вызовешь. Позвонишь конвоиру, скажешь, чтобы люди с Петровки пришли, из нашего отдела, — оперативник назвал отдел, — и мы придем. Или через следователя это сделаешь. Разочаровал ты нас, Шурик, очень разочаровал! Мы считали, что ты думающий человек, а ты — так, — помолчав, сказал оперативник, показывая, что допрос окончен.
Через минуту Александра забрал конвоир и повел в камеру.
Оказавшись в одиночке, Александр стал анализировать, зачем приходили с Петровки, какую информацию снимать. Неужели действительно Сильвестр жив? Неужели он провернул такой трюк? Неужели он завел двойника? Действительно, в последнее время некоторые встречи, как начал припоминать Александр, проходили в его отсутствие, как будто он умышленно оставлял его в машине, уходил с каким-то человеком, встречался с артистами… Может быть, двойник и был артистом? Может, в самом деле прячется от своих врагов или решил выйти из дела? Трудно сказать… Почему началась война? Кто ее разжег? Неужели все думают, что он имеет отношение к гибели Сильвестра? Неужели все думают, что он знает, где «общак»? А может, на него хотят все списать? Все эти мысли роились у него в голове, и ни на одну он не мог найти ответа.
Практически всю ночь Александр не сомкнул глаз. Он сидел и думал обо всех событиях, о разговорах, которые велись с ним все это время.
На следующее утро его снова выдернули на допрос. На этот раз к следователю. Приехал и адвокат. Допрос был неинтересным, так как следователя совершенно ничего не интересовало — ни Сильвестр, ни его местонахождение, ни роль Александра как телохранителя. Его интересовало только оружие — где купил, кто стрелял… Было видно, что следователь работал по узкой теме, выявлял то, что было связано с конкретным уголовным делом: незаконное ношение оружия.
— А что мне светит? — обратился Александр к адвокату.
— По твоей статье — до трех лет, — сказал следователь. — Кстати, вот, — он показал листок, — предъявляю санкцию прокурора на твой арест в связи с обвинением в незаконном хранении и перевозке оружия. Сейчас твое оружие направлено на экспертизу. И мы узнаем, стреляли ли из него и есть ли у этого ствола определенная биография. А поскольку санкция прокурора получена сегодня, то сегодня тебя переведут в тюрьму.
— В какую? — спросил Александр.
— Не знаю, — ответил следователь. — Это не в моей компетенции. Какая будет свободна.
— А что, есть свободные тюрьмы?
— Я имею в виду свободные места в камерах, — сухо объяснил следователь.
В этот же вечер Александра перевели в Бутырку. Его поместили в автозак. Там были еще какие-то заключенные. Долго ехали по каким-то улицам. От Петровки до Бутырки рукой подать, но везли почему-то очень долго, останавливались — видимо, забирали еще клиентов в других отделениях милиции. Наконец машина въехала во дворик. Александр это почувствовал, так как стали медленно открываться ворота тюрьмы, похожие на шлюзы.
Сначала Александра поместили на «сборку». Это что-то вроде карантина, где находятся люди до направления их в конкретные камеры.
На «сборке» Александр пробыл около недели. Здесь сидел народ разный. Поскольку почти все попали в следственный изолятор впервые, то был какой-то своеобразный обмен информацией — кто что знает, как надо вести себя в камерах, как войти, какие правила и законы тюремной жизни существуют. Александр молча слушал, не вникая особо в разговоры. Скоро он знал, что существует так называемая общая камера, где содержится большая часть заключенных, и «спецы» — спецкамеры, где содержится криминальная элита — воры в законе, авторитеты. Эти камеры малонаселены — не более чем на 10–16 человек. В них более-менее сносные условия. Иногда в эти камеры может попасть и рядовой человек, не принадлежащий к элите криминального мира.
Боязнь не адаптироваться к тюремным законам у Александра была. Вскоре его, выражаясь тюремным языком, выдернули. Прокричав вечером перед отбоем несколько фамилий, конвоир сказал:
— С вещами на выход!
Это означало, что названных людей переводят в камеры. Они долго шли по коридорам. Время от времени открывались двери камеры и кого-то запускали. Наконец у конвоира остался только один Александр. Он вопросительно посмотрел на конвоира. Это был молодой парень, лет двадцати трех.