Больше голос ничего не сказал. Свыкшаяся с ожиданием, я бы легко отбросила мысли о внутренней магии до поры, если бы не одно но. Сокровенное желание. Было ли у меня такое?
Или вернее, как давно у меня не осталось никаких желаний?
Жаль, никто не мог ответить на мой вопрос. Даже Тау, который, казалось, понимал так многое и без труда угадывал моё настроение, вряд ли бы разглядел что-либо в глубине моей души. Впрочем, спросить его всё равно не было лишним.
— А! — коротко воскликнул Тау, отняв бинокль и тут же снова приставив к глазам. — Да ладно, не может быть.
Солнце светило ярко в тот день. Было приятно смотреть на чистое небо, на сочную зелень в золотых лучах и вдыхать запах ещё влажной земли, но жара толстым одеялом укутывала тело, делая его практически неподъёмно тяжёлым. Тень под крышей вышки едва ли спасала. Подтянувшись на перилах, я встала с пола и взяла бинокль.
— Что ты там увидел?
— Зарянка, — Тау неопределённо указал в сторону прибрежных кустов. — Так странно. Они никогда здесь не гнездились, да и не должны, не их это биотоп. Разве что кормиться прилетела. Но почему сейчас? Ладно бы осенью, но летом? — Нахмурившись, он постукивал пальцем себе по носу. Жест до того милый, что непременно вызывал у меня улыбку.
— У зарянки оранжевая грудка, да?
— Да-да. Видишь её?
— Не-а, — я опустила бинокль, даже толком в него не посмотрев. — Наверное, улетела уже.
— Наверное, — сказал Тау расстроенно, но проверять не стал, лишь повернул голову в сторону реки. Впервые он был передо мной таким, слегка печальным и задумчивым. Замер, точно на фотографии. И хотя черты его были как никогда отчётливыми, они всё равно ускользали от меня.
Не отрывая от Тау взгляда, я сложила руки на перилах и подпёрла подбородок ладонью. Забравшееся под крышу солнце пекло макушку. Что-то колыхнулось внутри. Что-то до боли знакомое, но сокрытое так глубоко, что не дотянешься. И хуже всего было осознавать, что я сама погребла это нечто там, на глубине.
— Зачем ты наблюдаешь за птицами? Не думаю, что ты собираешься стать орнитологом. Но и на простое хобби это не похоже.
Он шелохнулся, словно от дуновения ветра; его губы приоткрылись, но голос прозвучал сразу со всех сторон:
— Ласточки.
Громко захлопали крылья. Я обернулась, но птиц нигде не было. А когда снова посмотрела на Тау, встретила его блестящие глаза. Ясные, без тени печали.
— Ласточки?
— Да, они часто тут бывают. Мы их видели, помнишь, небольшие стайки? Ловят мошек, купаются в речке — и всегда в полёте. Красивые птицы.
— Симпатичные. Так и что с ними?
Тау улыбнулся.
— Слышала про ласточку с золотым крылом?
Я лишь недоумённо пожала плечами.
— Очень редко можно встретить её близ воды. Она ничем не отличается от других, только нижняя сторона её крыльев блестит на солнце золотом. Говорят, если поймать такую ласточку, она исполнит любое желание.
— Так это легенда?
— Может быть, — посмеялся он. — Но я почему-то в неё верю. Вот и высматриваю тут золотую ласточку. Мечтаю встретить её однажды.
— Хочешь её поймать?
В листве зашуршал ветер. Тау молчал, смотрел куда-то вдаль — я не могла проследить, где заканчивался его взгляд. Но исходивший от него свет был таким тёплым. Меня охватил странный трепет, душевный подъём, какой я не испытывала уже очень, очень давно. Словно на короткую минуту вернулись лучшие времена моей жизни.
— Думаю, это замечательная мечта, — сказала я. — У меня вот совсем никакой нет. Ни мечты, ни желаний.
— Ещё появятся, — сказал Тау. — Можешь мне поверить.
— Поверить… — Трепет утих, и в груди осела сладковатая тоска. — Хотелось бы. Но, кажется, не осталось ничего, во что бы я могла поверить всем сердцем.
Солнце грело мои похолодевшие пальцы. Высокая трава качалась и дрожала на ветру. Было тихо.
И в небе над рекой танцевали ласточки.
Пропавшие
Общежитие стояло особняком, и хотя его стены были выкрашены в привычные для Тьярны тёплые цвета, выглядело оно неприветливо. Не то уплощенная крыша придавала ему неуютный вид, не то решётчатый забор, огораживающий территорию. Невысокое и вытянутое, с общим входом посередине, здание больше напоминало учебный корпус или филиал какого-нибудь института, чем жилой дом. Закрытые окна, пустые балконы и недвижимая тишина. Как мне и говорили, редкие странники задерживались здесь надолго.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ворота были распахнуты, охранник, чья седая голова виднелась в окошке небольшой пристройки, похоже, клевал носом. Я стояла в шаге от тонкой линии, что отделяла территорию общежития от тротуара, и ждала, пока Юлиан достанет из багажника мои вещи. Он не спешил. Как будто надеялся, что я вдруг передумаю. Но я, пусть и не была твёрдо уверена в своём решении, точно не собиралась возвращаться в квартиру к Юлиану. И его уговоры ничуть меня не переубеждали, лишь портили настроение.
Наконец он прикатил к моим ногам чемодан и водрузил сверху увесистую сумку. Всё нажитое мной за три проведённых в Тьярне месяца. Довольно много для столь короткого срока. Но в то же время так мало, чтобы описать жизнь одного человека. Значило ли моё существование хоть что-нибудь для этого мира? Если здесь странники — люди без прошлого и будущего, задерживающиеся на этих землях лишь на какую-то пару лет, то в чём состоит их настоящая ценность?
Я мотнула головой, отгоняя мысли, и посмотрела на Юлиана.
— Ну, тут и распрощаемся.
— Может, проводить тебя хотя бы до дверей?
— Зачем? Это ведь ничего не изменит.
— Хотел помочь с вещами. Забыл, что тебе моя помощь не нужна.
Пристыдив меня, Юлиан, похоже, и сам пожалел о сказанном. Подмывало схватить чемодан, развернуться и уйти, не говоря больше ни слова, но я держалась. Не время было устраивать сцену.
— Хотя бы позвони, как обустроишься. То есть ты не обязана, конечно, но мне так будет спокойнее.
Я кивнула, отвела глаза. Повисла пауза. Никто из нас не решался попрощаться первым. И я, всё же не совладав с собой, просто сбежала: несмело взяла свои вещи и шагнула за ворота.
Ремень сумки больно давил на плечо, но я старалась не подавать виду. Должно быть, со стороны смешно было наблюдать, как я неуклюже плелась к дверям общежития, волоча за собой чемодан. Юлиан же, наверняка, смотрел с жалостью.
— Прости меня.
Остановившись, я обернулась — он потупился, шаркнул ногой. Словно нашкодивший ребёнок.
— Не извиняйся. В ссорах всегда виноваты двое.
— Знаю, но… если быть честным, я слишком многое скрывал от тебя.
По спине пробежала дрожь. Сжав кулаки, только бы не поддаться эмоциям, я тихо ответила:
— Я догадывалась.
Юлиан прикрыл глаза рукой. Не думала, что когда-нибудь увижу его исполненным такого сожаления.
— Можешь не рассказывать. Сейчас я всё равно не готова слушать.
— Боюсь, даже выслушав все причины до последней, ты всё равно никогда не простишь меня.
— Если так уверен, зачем просишь прощения?
— Потому что иначе себя я тоже никогда не прощу.
Каким бы раскаявшимся Юлиан ни выглядел, я не могла отделаться от мысли, что он пытается мной манипулировать. Мне хотелось подойти к нему, тронуть за плечо, улыбнуться сочувственно. Было противно от собственной слабости.
— Не хочешь отвечать сейчас — не отвечай, — сказал Юлиан. — Я буду ждать столько, сколько потребуется.
— А если я никогда не отвечу?
Он развёл руками.
— Значит так тому и быть. Я лишь надеюсь, что мы не расстаёмся навсегда.
Это «навсегда» ещё долго терзало меня. Сколько времени мы проведём порознь? Увидимся ли мы снова, и что будет с нами тогда? Расскажет ли Юлиан правду, и смогу ли я простить его?
А ведь мы так толком и не попрощались.
В холле меня встретил Кир и помог поднять вещи на третий этаж, где жили они с Петером. Мне выделили комнату по соседству. После спальни в мансарде она совсем не казалась мне тесной, разве что растений не хватало.