— Лучше тебе бросить это, Марта, — сказал Бертран, пока мы шли коридорами дворца.
— Бросить что?
— Я понимаю твоё любопытство, но, для твоего же блага, перестань копать в этом направлении. Неужели Мария не говорила, что вас это не касается?
— И что, если говорила? По-твоему, махнуть рукой и забыть будет правильно?
— Неправильно. Конечно, это неправильно. Но если ты продолжишь сейчас, — Бертран вдруг наклонился к моему уху и шепнул: — станешь ещё одной пропавшей.
По телу пробежала дрожь. Слова застряли в горле вместе с воздухом.
— Извини. — Бертран коснулся моей спины и подтолкнул вперёд. — Но иначе ты бы ни за что не остановилась, верно?
Я не помнила, как села в машину и как вышла у ворот общежития. Как поднялась на третий этаж и открыла дверь своей комнаты. Помнила только, как лопнула струна. Как больно её грубые концы хлестнули меня изнутри. Из глаз брызнули слёзы, ноги подкосились.
Как же много я плакала последнее время.
В моё окно смотрело холодное тёмное небо. Под его пристальным взглядом мне было особенно одиноко. И пусть. Свернувшись клубочком, я сдерживала плач, только бы его никто не услышал. Вовсе не потому, что я не хотела делить с кем-то свои слёзы. Нет, потому что другим хватало своих забот.
Думали ли они так же? Значило ли это, что мы сами создали своё одиночество?
Ответа не было.
Были лишь горячие слёзы.
Воспоминание: Ливень
Тау не было на вышке. И на что я рассчитывала, придя сюда в такой ливень?
Ночь не принесла мне отдыха. Оставив шторы открытыми, я лежала в кровати и смотрела в тёмное пасмурное небо. Я не слушала голос, сколько бы он ни пытался привлечь моё внимание. Мысли мои были заняты мечтами. Своими, которых не существовало. И Тау.
Его мечта… Из уст кого-либо другого она прозвучала бы глупостью. Но мелодия его голоса, блеск его глаз превращали её в нечто волшебное и прекрасное, достойное героя сказки или мифа. Я вспоминала, что говорил Тау, слово в слово, и златокрылая ласточка оживала передо мной, кружила в ночном небе, высоко, как будто желая отогнать приближающийся дождь. Я могла бы зарисовать её, но не стала. Всё равно она бы получилась неправильной, ненастоящей. Пускай сначала Тау встретится со своей ласточкой. Потом он расскажет мне о ней, расскажет то, чего я бы никогда не увидела сама. И я буду слушать не отрываясь, запоминая каждую незначительную деталь, чтобы после перенести их на бумагу. Только тогда нарисованная мной золотая ласточка будет отдалённо напоминать себя настоящую.
В этих грёзах я провела всю ночь. И всё утро, которое ничем не отличалось от ночи. А когда наступил полдень, сердце моё забилось так быстро, что я подскочила в кровати. Марта, дремавшая на столе, вздрогнула и уставилась на меня круглыми глазами. Я приложила ладонь к груди, не веря самой себе. Непреодолимое желание пульсировало под пальцами. Моё желание.
Наспех приведя себя в порядок, я выбежала из дома.
Дождь не остановил меня. Хотя лило с такой силой, что зонт едва ли защищал голову и плечи. Джинсы неприятно липли к коленям. Вниз по улицам текли бурные потоки воды, и хватило оступиться лишь раз, чтобы ноги промокли насквозь.
До последнего я надеялась увидеть на вышке Тау. Но он не появился, даже когда я шагнула на крытую площадку и протёрла залитые дождём глаза. И правда, кто бы додумался в такую непогоду наблюдать за птицами?
— Дура. Какая же ты дура.
Зонт выскользнул из руки и стукнулся об пол. Стало холодно. Я плотнее запахнула куртку и тут обнаружила висящий на шее бинокль. Казалось, он возник из воздуха, потому что, как ни силилась, я не смогла вспомнить, чтобы брала его из дома.
Луг размыло дождём. Он стал похож на полотно импрессиониста: крупные штрихи и линии, цветные пятна, что складываются в картину, только если смотришь на них издалека. Эта картина заставляла тосковать по дому. Тому дому, в который я больше никогда не вернусь. Который почему-то стёрся из памяти, но остался в сердце смутным ощущением. Таким же смутным, как этот дождливый луг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я накинула капюшон и повесила бинокль поверх куртки. Один шаг — и дождь поглотил меня. Он был повсюду, он окружал со всех сторон, и я тонула в нём, точно в озере, тонула в высокой траве, в земле, что хлюпала под ногами. Бинокль покачивался и ударял в живот, окуляры наполнились водой. Волосы липли к лицу, и капли скатывались по щекам к подбородку, падали за шиворот. Я промокла до нитки. Но так и не увидела ни одной птицы.
— Эн!
Я обернулась. Он бежал ко мне через луг, легко, как будто ни трава, ни дождь не мешали ему. Без зонта, с непокрытой головой.
— Совсем с ума сошла? Ливень, а ты тут!..
Он схватил меня за руку, но я не почувствовала его прикосновения.
— Быстро под крышу! Ты же простудишься.
— Но как же ласточка?
Остановившись, Тау непонимающе посмотрел на меня. Я не знала, рассержен ли он или расстроен.
— Какая ещё к чёрту ласточка?
— Золотая. Которую ты ищешь.
Его ответ исчез в шуме дождя. Всё исчезло. Остался только всепоглощающий ливень.
Я очнулась уже на вышке. Стояла на площадке, слушая и наблюдая, как с меня стекает вода. С Тау не упало ни капли, дождь обошёл его стороной.
В носу зачесалось, и я громко чихнула.
— Ну вот, так и знал, что простудишься. Тебе бы поскорее домой.
— Всё нормально, — отозвалась я. Закоченевшие пальцы болели, меня трясло, и потому тяжело было устоять на ногах. Я прислонилась к деревянной опоре, обхватила себя руками.
— Зачем ты здесь?
Тау злился. Злился на меня. Глаза защипало, и я опустила голову.
— Могу спросить у тебя то же самое.
— Зачем?
Теперь в его голосе звучала горесть. Я испугалась и вдруг затараторила:
— Из-за ласточки, про которую ты рассказывал. Эта твоя мечта, она потрясающая, она так меня впечатлила, что я не спала всю ночь, а утром решила, что должна непременно помочь тебе, понимаешь? Я хочу, чтобы ты обязательно нашёл эту ласточку, хочу помочь тебе исполнить мечту. Это моё желание. Моя мечта. Я наконец-то нашла её.
— Глупость…
Он произнёс это так тихо, что я едва расслышала. Тау шагнул ко мне, потянулся к моему лицу.
— Эн, это же ужасная глупость, — выпалил он, посмотрев мне в глаза. Щёки согрелись не то от его тёплых ладоней, не то от смущения. — Ты не должна мечтать о том, чтобы исполнить мою мечту. Это неправильно. Чёрт, да ты и не должна делать то же, что делаю я. Таскаться с дурацким биноклем и высматривать птиц — не нужно, если ты этого не хочешь.
— А если я хочу?
— Ты в этом уверена, на все сто? Тебе это может казаться. Ты можешь принимать за желание другие чувства. Нехорошо вот так отчаянно браться за какое-то дело. Тем более, если это чужая мечта.
Что-то трескалось и осыпалось. Словно сам мир трещал по швам.
— Не нужно проживать мою жизнь. У тебя есть собственная. И мечта тоже. Так что бросай эту чушь, ладно? Пообещай, что бросишь.
Я кивнула, не видя ничего перед собой. Дрожь унялась. Снова остался только ливень.
Он был повсюду.
Снаружи и внутри.
Спой для меня
У тебя собственная жизнь, сказал Тау. Очевидная истина. Потому я никак не могла понять, что он имел в виду. Что так взволновало его?
Почему о чём-то можно мечтать, а о чём-то — нет? Что вообще такое мечта?
Как ни странно, эти бесплодные размышления отвлекали меня от повседневных тревог. Дома никто не ждал моего возвращения с работы, и я тоже никого не ждала по вечерам. Вернее, отучила себя ждать. Было грустно, но со временем это чувство притупилось, заместилось чем-то другим. По утрам на плите привычно свистел закипающий чайник, но никто не оставлял мне завтрак, который бы сохранял тепло к моему пробуждению. Я приспособилась готовить завтраки сама и вскоре даже стала получать от этого удовольствие.