Патрик Келли был падок до женщин. Но любил по-настоящему только двух: жену Рене и дочь Мэнди. Любил их всем сердцем. И одна из них, Мэнди, ждет сейчас в морге, когда скальпель патологоанатома рассечет ее тело!
Кэйт прикрыла глаза. В ушах монотонно гудел голос Патрика. Гибель дочери будто прорвала плотину в его душе, и из нее выплеснулась наружу вся скопившаяся там боль.
Патрик поднялся, достал из бара бутылку бренди и понес к дивану, прихватив также два бокала «Уотерфорд». Как и все прочее в доме, бокалы были самой высокой пробы, и он наполнил их до краев. Да, он богат, очень богат, но что значат деньги, если ты совершенно один?! Один в целом свете.
— Мать до старости стирала чужое белье. Отец слинял, когда мы были еще детьми, я и мои четыре сестры. Мать работала не покладая рук, чтобы мы не бедствовали, но образования ни у кого из нас не было, а значит, и не было сколько-нибудь приличной работы. Спустя много лет я отыскал своего старика. Оказалось, он был совсем недалеко, всего-навсего в Северном Лондоне. Связался с какой-то потаскухой, она все еще играна в свои игры и каким-то образом удерживала его при себе. Он быстро привык к такой жизни. А в свое время был настоящим красавчиком! Пришел я к нему, говорю, что довожусь ему сыном. А он улыбнулся и только спросил, есть ли у меня деньги. Ни слова про жену, про дочерей. Я все-таки ему рассказал о нашей семье. О том, что мать умерла от инфаркта, что все эти годы стирала чужое белье и заработала себе ревматизм. Он слушал без всякого интереса… — Келли опустил голову на грудь. — Мать все время ждала, что отец вот-вот вернется, а он ни разу и не вспомнил о ней.
— И что же вы сделали? — тихо спросила Кэйт.
— Пинком сбил его с ног, а когда он поднялся, стал гонять по каморке. Он был уже настоящий старик, но я врезал ему по яйцам. Да, родному отцу! А перед уходом швырнул на постель пятьдесят фунтов и сказал, что больше он от меня ничего не получит. До сих пор помню, как он шарил по постели. Деньги искал. Лицо все в крови. Наконец нашел, схватил — как собака кость. Я возненавидел его тогда. Вернулся домой, поглядел на свою Мэнди и подумал, что отец другого не заслужил. И еще подумал, что никогда не причиню боли своей крошке. Но жизнь распорядилась по-другому. Ей суждено было испытать боль более страшную. Жестокую боль! — Он всхлипнул. — Ладно, как бы то ни было, я найду этого извращенца. Достану из-под земли. Мои парни уже рыщут везде. Пусть только попадет в мои руки… — Он не договорил.
— Право же, мистер Келли, предоставьте это лучше нам.
Патрик зло и в то же время с горечью рассмеялся:
— У вас что, крыша поехала, как говорят нынешние юнцы? Неужели я допущу, чтобы этот негодяй оказался в руках «работников социальной сферы» или каких-то там «милосердных»? Неужели позволю поместить его в какую-нибудь превосходную лечебницу, где он в полной безопасности будет гулять по парку, смотреть телевизор и видео? А года через два-три выйдет как ни в чем не бывало на волю и пойдет работать в детский дом или еще куда-нибудь в этом роде, да? Нет уж, дорогая моя! Ничего этого не будет. Он дорого заплатит за смерть моей девочки и другой женщины тоже. У той ведь, черт побери, трое маленьких ребятишек! Признайтесь, неужели вы считаете справедливым, чтобы этот ублюдок наслаждался жизнью, а моя крошка гнила в земле?! Да ни за что на свете!
Кэйт молчала, опустив голову, чувствуя, что в чем-то Келли прав. Высокие принципы — это, конечно, прекрасно, насилие — удел скотов. И все же в самых дальних уголках души против ее воли зрело ощущение, что насилие по отношению к преступнику, пожалуй, допустимо. Ведь у нее у самой дочь. Но всю жизнь она считала, что справедливости следует добиваться только законными путями. За это ей и платят. Что и говорить, она прекрасно понимает Келли, его желание жестоко расправиться с преступником. Однако не позволит ему этого. Отыщет убийцу и засадит в тюрьму.
Злом зла не побороть. Насильник, несомненно, душевнобольной! Его необходимо изолировать от общества. Когда она отыщет его — именно когда, а не если, — то упрячет подальше для его же собственного блага!
У медали две стороны. Келли сам это поймет, когда немного успокоится.
По крайней мере, она на это надеется. Она слышала, как тяжело вздыхает Патрик, и тоже тихонько вздохнула, подумав о том, какое его постигло горе — ведь он потерял самое дорогое, что было у него в жизни.
— Сколько сейчас времени? — решилась наконец спросить Кэйт.
— Без четверти двенадцать. — Он печально поглядел на нее. — Простите меня! Сегодня такая ночь — единственная в году! — а я вас оторвал от семьи.
— Не надо извиняться, мистер Келли.
Лицо его было совсем близко от ее лица, и на Кэйт вдруг нахлынуло какое-то странное ощущение: ей показалось, будто она только что закончила бег на длинную дистанцию, даже дыхание перехватило.
— Вы же знаете, это моя работа.
Патрик Келли смотрел в карие глаза Кэйт. Выражение печали придавало им какое-то особое очарование, и он подумал, что именно в глазах таится загадочность женской души.
В четверть второго Кэйт вернулась в полицейский участок Грэнтли. Келли предоставил ей свой автомобиль, и она попросила водителя подбросить ее к больнице, где оставила свою машину. Чем меньше будут знать о ней и Патрике Келли, тем лучше. А о чем, собственно, знать? Она просто поддержала его в трудную минуту, вот и все. Но Кэйт хорошо знала, что это не так. По крайней мере, для нее. Она разозлилась на себя: нечего копаться в собственных чувствах. В конце концов, Келли потерял дочь, и точка!
Аманда, Уиллис и старший инспектор Рэтчет все еще сидели в дежурке.
— Я была с Келли, он просто убит горем. Никогда бы не подумала, что буду так сочувствовать этому человеку!
— Ладно, Кэйт. У нас ничего нового, если не считать того, что темно-синий «орион» видели не только на пустыре, но еще и на Партебай-роуд в тот же день. Одна женщина, которая выгуливала собаку, сообщила, что машина сделала полный разворот и поехала в обратную сторону — потому она и запомнила ее. Необходимо завтра произвести еще один опрос.
— Хорошо. Я этим займусь.
Бровь Рэтчета поползла вверх.
— Пусть кто-нибудь помоложе внесет в это дело свою лепту. Завтра — рождественское утро, и вы вполне заслужили отдых.
Кэйт замотала головой:
— Нет-нет, сэр, я сделаю это сама. Хочу поскорее поймать ублюдка!
Уиллис и Докинс взглянули на нее с любопытством: она редко употребляла бранные слова.
— Аманда, свари мне, пожалуйста, кофе! Будь так добра! Черный, и побольше сахару. А теперь, Уиллис, я готова выслушать ваш рапорт за прошедший день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});