Калеб отвернулся, и на скулах у него заиграли желваки.
— Рассказывать-то особенно и нечего. Она бросила нас, когда мне исполнилось десять… Тебе лучше накинуть на себя что-нибудь.
Интересно, что беспокоит его сейчас? Маргред была изумлена и немного обижена.
— Почему?
В глазах у него заплясали озорные огоньки.
— Непристойное поведение карается в штате Мэн максимальным сроком тюремного наказания в шесть месяцев или штрафом в пятьсот долларов. Ты же не хочешь, чтобы мне пришлось арестовать тебя?
Маргред тряхнула головой.
— Ты почти так и сделал. Запер меня одну в доме на все утро.
— Я оставил тебя с моей сестрой. Которая, кстати, очень беспокоится о тебе. Почему, черт возьми, ты не сказала ей, куда идешь?
— Ее в тот момент не было.
— Ты могла бы оставить записку.
А вот такая мысль даже не пришла ей в голову.
— Я не привыкла докладывать о том, куда ухожу и когда приду.
— Тогда можешь начать привыкать к этому прямо сейчас.
Изумленная, Маргред встретила его взгляд. Озорные огоньки заиграли в нем сильнее. Стали горячее. Призывнее.
У нее перехватило дыхание. Ах, вот оно что!
Она прошлась походкой манекенщицы, чувствуя, как он буквально пожирает ее глазами. Какие бы силы и способности Маргред ни утратила, она по-прежнему могла заставить мужчину смотреть себе вслед. Она наклонилась, давая ему полюбоваться достойным зрелищем, и подняла платье, кучкой валявшееся на песке.
Позади нее откашлялся Калеб.
— Что ты здесь делала?
На какое-то сумасшедшее мгновение Маргред едва не поддалась искушению рассказать ему все. Но он был наполовину человек и наверняка о своей второй половине селки не знал. А люди, сталкиваясь с чем-то странным и чужим для них, не могли пройти мимо, чтобы не попытаться понять. Подчинить себе. И управлять.
— Плавала, — ответила она.
— Голая… — заметил он, и это был не вопрос, а утверждение.
— Твоей сестре не понравится, если я намочу ее платье.
— Тебе не следовало мочить и свои швы.
— Морская вода лечит. — Она натянула платье через голову, подтягивая и поправляя его в нужных местах, и повернулась к Калебу лицом. — И как ты находишь это платье?
— Оно тебе немного тесное.
Маргред обожгла его яростным взглядом.
В уголках глаз у него разбежалась паутинка морщинок, он улыбнулся.
— Тебе не следовало приходить сюда одной.
— Я устала от ожидания.
— Что не объясняет, почему изначально ты пришла именно на пляж.
«Опасные воды», — подумала она.
— Я уже объясняла тебе вчера вечером. Я искала тебя.
Он настороженно взглянул на нее прищуренными глазами.
— Значит, кое-что ты все-таки помнишь.
Маргред приложила палец ему к щеке и провела им линию вниз, до горла.
— Тебя я вряд ли смогу забыть.
Калеб обхватил ее сильными руками и крепко прижал к груди.
— Оставим игры в покое, Мэгги. Что ты помнишь?
Как же он серьезен…
И как же откровенен в своей заботе о ней, в желании помочь. И эта его неподдельная искренность тронула ее сильнее угроз.
— Что еще тебе нужно знать?
— Почему бы нам не начать с твоего имени?
На этот вопрос она легко могла ответить.
— Маргред.
— Фамилия?
Она отрицательно покачала головой. Калеб стиснул зубы.
— Адрес?
Она беспомощно уставилась на него чистым и невинным взором.
— Но ты должна была приехать сюда откуда-то из другого места. Ты говорила, что родилась в Шотландии.
Маргред испытала какое-то глупое детское удовольствие оттого, что он это запомнил.
— Верно.
— Может, у тебя там остались друзья? Или семья?
— Нет, у меня нет семьи.
— Может быть, кто-нибудь, кто стал бы тебя искать?
Она вспомнила Конна.
— Я… Да, вот это возможно.
— Кто?
Слово прозвучало как треск льдин, наползающих друг на друга. Она отпрянула.
— Я не помню.
Калеб глубоко вздохнул, потом с шумом выпустил воздух.
— Послушай, Мэгги. Я могу защитить тебя. Я хочу защитить тебя. Но для этого ты должна мне верить.
— Но я и так доверяю тебе, — запротестовала она.
До определенной степени.
Она прижала пальцы к раскалывающимся от боли вискам. По правде говоря, нападение прошлой ночью произошло совершенно неожиданно, в полной темноте; вспышка голода и боли, слишком быстрая, чтобы от нее можно было защититься или распознать. Но она не ожидала, что почует в нападавшем запах демона. Ожидать, что смертный сможет встать на ее сторону в борьбе с элементалем, было безумием.
Калеб не сможет защитить ее.
И еще ей почему-то очень не хотелось видеть, как он падет, станет человеческой жертвой в короткой стычке Огня и Воды.
Он взял ее за другую руку и прижал к своей груди.
— Тогда давай договоримся вот о чем. С этого момента я не стану требовать от тебя немедленных ответов на свои вопросы. А ты перестанешь играть в игры с сексуальным подтекстом и честно будешь говорить мне, когда действительно ничего не помнишь, а когда просто не хочешь отвечать.
Это предложение прозвучало столь неожиданно, что она уставилась на него с открытым ртом. В голове беспокойным хороводом кружились мысли. Дельфинам может понадобиться несколько дней, чтобы доставить ее послание к Конну, и еще несколько, прежде чем принц ответит. А до той поры она могла рассчитывать только на себя.
Или нет, не только на себя. Кончиками пальцев она чувствовала, как бьется сердце Калеба.
Маргред запрокинула к нему лицо.
— Мы можем попробовать.
Губы Калеба дрогнули в улыбке. Он наклонился и легонько коснулся ее губ. Намек на страсть, шепот жажды — обещающий, сводящий с ума, сладостно-томительный. В предчувствии удовольствия она зарылась в песок кончиками босых пальцев.
А потом… ничего.
Она открыла глаза.
— Что это было?
Он по-прежнему улыбался ей сверху вниз, прикрыв глаза тяжелыми веками, удовлетворенный и сексуальный.
— Поцелуй. Чтобы скрепить сделку.
Она запустила руки ему под рубашку, притягивая к себе. Она искала удовольствия. Пыталась забыть и забыться.
— Сейчас, — сообщила она, — я покажу тебе, что такое настоящий поцелуй.
Губы его были теплыми и твердыми. Она куснула их, желая получить от него еще больше, вдохнуть его запах и ощутить его вкус. Они раскрылись для нее, и в то же мгновение он запустил руки ей в волосы, его язык оказался у нее во рту, а сама она, задыхаясь, еще крепче прижалась к нему. Шепот жажды воспламенился и растекся по ее телу, согревая изнутри. Ей захотелось забраться в него и остаться там, в обволакивающем тепле, навсегда.