Современное государство? Посмотрим на его плоды.
Нескрываемая вражда Науки и Религии; великая борьба между сторонниками авторитарной власти и либералами, ожесточенными и непримиримыми, как никогда; слепой Позитивизм, борющийся с бесплодным Эклектизмом за самые возвышенные умы, если только они не впадают в бесстыдный индивидуализм скептиков; Милитаризм, охватывающий все области: город, строящий казармы, и казармы, оттесняющие город; Социализм, слишком часто вступающий в союз с Нигилизмом, дабы одержать «победу» с помощью динамита или на эшафоте; Политическая экономия, расточающая свой изобретательный пыл, чтобы скрыть под покровом эвфемизмов неизбежность национальных банкротств — предзнаменований еще худших бед; Сельское хозяйство Европы, разоренное свободным обменом, — словом, все виды своеволия под именем Свободы; все виды несчастий под именем Равенства и все виды эгоизма под именем Братства! Неужели это признаки действительно процветающей цивилизации?
Ответ однозначен для того, кто сравнивал нынешнюю эпоху не с диктаторскими веками Ашшура и Римской империи (этими ничтожными обломками полностью разложившегося Синархического Государства), а с тремя тысячами пятистами мирных лет Овна, когда вселенская империя Рама щедро одаривала мир своим сияющим светом, таким ярким и нежным, что воспоминание о золотом веке хранится в сознании людей, подобно утешению в настоящем и надежде на будущее!
Какие материальные, интеллектуальные и нравственные катаклизмы понадобились, чтобы разрушить это величественное здание, этот святой собор вечного гармоничного андрогина, социального Адама-Евы?.. Но, устояв перед разрушительным действием веков — бросая вызов Сатурну и его косе, Нептуну и его трезубцу, не страшась Марса и его меча, — руины этого грандиозного прошлого сохранились: обелиски и пилоны по-прежнему возвышаются, исписанные иероглифами…
В этих «скелетах» прошлого обитает скрытая душа; могущественный глагол раздастся когда-нибудь в глубинах этих шестидесятивековых некрополей, и мнимая смерть еще раз раскроет дряхлому миру тайны жизни!
В ожидании того, когда все эти «останки» святой древности произнесут свое посмертное Слово, редкие мыслители расшифровывали иератические надписи разрушенных храмов и пантакли оклеветанных манускриптов; они готовы были проповедовать, с надлежащим благоразумием, новое Евангелие.
Довольно давно, с вершины креста, страждущий Христос огласил мир самым страшным криком, который когда-либо срывался из уст человека, с уст Бога, проявившего на миг малодушие и усомнившегося в Себе Самом: «Или, Или, лама савахфани!»
Близится пришествие Христа во славе: он приходил для того, чтобы понести страдания, освятить Самого Себя в крови и утвердить в смерти… Он снова придет для того, чтобы одержать победу, царствовать в мире и торжествовать в жизни.
Иисус Христос — идеальное солнце человечества; в его Евангелии следует искать закон вечной жизни; его дух содержится там целиком. Но он сам (не будем забывать об этом) предупреждал нас о том покрове, который нужно разорвать, если мы хотим, чтобы Минерва открылась нам в своей целомудренной и чудесной наготе: «Буква убивает, — говорил он, — и только Дух животворит…»
Забвению этой божественной заповеди современные богословы обязаны плохим разумением Христова Евангелия и полным непониманием Сефера[169]Моисея, Пророчеств Иезекииля, Даниила и Исайи и Апокалипсиса св. Иоанна. Они принимают священные тексты в буквальном, мертвом, смысле, приписывая непревзойденным гениям, какими были Моисей, Зороастр или Иоанн, цепи сплошных нелепостей, которыми представляются Пятикнижие, Авеста или Апокалипсис, если только, привязываясь к буквальному повествованию[170], толкователь забывает о том, чтобы извлечь из него скрытое знание и разбудить ту Спящую Красавицу, которая в заколдованном лесу — запутанном нагромождении аллегорических рассказов и внешне абсурдных символов — всегда ждет Прекрасного Принца, призванного вернуть ее к жизни своим поцелуем.
IIМы уже отмечали, какая пропасть отделяет наше Синархическое Государство от того, которое, благодаря гению Рама, на протяжении тридцати пяти веков господствовало над двумя третями известного тогда мира: доказательства имеются в избытке, и мы не станем лишний раз повторять, что золотой век — вовсе не миф и Царство Божье на земле есть явленная в прошлом реальность.
Сравнивая нашу современную цивилизацию с образцом древней, мы установили по контрасту границы — увы, столь узкие! — интеллекта и морали первой. И несмотря на относительно большое число достижений, которыми гордится наша позитивная наука, мы вправе утверждать, что сравнение в этой области будет точно так же не в нашу пользу, как и в двух других.
Мы до сих пор ничего не сказали о роковом Змее, и несколько предшествующих страниц могли показаться читателю странной «вставкой»: но это только видимость.
Эзотерическое толкование — совершенно неизвестное — текста Моисея могло быть представлено лишь после того, как мы вначале заявили о всеобщем незнании Богословами скрытого смысла Священного писания; с другой стороны, прежде чем указать, насколько рутинна и поверхностна религиозная экзегеза, важно было выявить — с помощью эффекта контраста — в равной степени агностический характер современной цивилизации, подлинную причину этой косности и легковесности.
Но наступило время отметить этапы, которые мы должны будем пройти.
Книга Бытия, которую Богословы понимают в поистине оскорбительном материальном и антропоморфическом смысле, Книга Бытия, «где скрыта научная истина, пугающая своей возвышенностью и глубиной»[171], предоставит текст для исследования, которое займет целых три книги: так как мы приоткроем двойной скрытый смысл этого текста, после того как изложим смысл демотический и вульгарный:
והנחש היה ערום מכל חית השדה אשר עשה יהוה אלהים:
(Сефер Берешит, III, 1)
Так выглядит эта фраза на Моисеевом древнееврейском языке; общеприпятый перевод раскрывает лишь ее буквальное значение и материальную оболочку: «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог»[172]. Фабр д'Оливе, позволяя ясности просочиться сквозь мутную толщу буквы, переводит: «Первоначальное влечение (алчность, эгоизм) было увлекающей страстью всей стихийной (elementaire) жизни (внутренней побудительной силы) Натуры, творения Ихоах, Сущего из сущих»[173].
Какими бы противоречивыми ни казались эти две версии, мы умоляем читателя немного запастись терпением; сокровенный смысл Моисеева текста прояснится сам собой в процессе последующего изложения. Ну, а пока достаточно будет слегка набросать сцену первородного греха, как ее, по крайней мере, представляют себе наиболее серьезные теологи, верные повествованию Вульгаты.
Мир только что вышел из хаоса по зову творящего Глагола — и первый человек, созданный по подобию самого Бога, делит вместе со своей супругой (которую, путем таинственного удвоения, Господь вызвал к жизни из его бока) наслаждения несравненного сада, предназначенного стать их бессмертной отчизной.
Всё то, что Земля в расцвете девственных соков смогла породить из своего лона под ласками Солнца, украшает земной рай: это чудеса пышной зелени и цветущего великолепия.
И влюбленная наивная чета осматривает одно за другим — как царь и царица творения — эти чудеса, распустившиеся для нее одной.
Единственное дерево заказано для ее любопытства, и четыре реки, берущие начало в его корнях, растекаются в виде креста вдаль, разделяя Эдем на такое же количество полуостровов, соперничающих между собой прелестью и плодородием. И сказал Господь Человеку: «Это роковое Древо Познания Добра и Зла; его плоды приносят смерть, не ешь от него».
Но мы уверяем, что приманка запретного плода уже притягивала первую женщину, что, позабыв о тайнах своей новорожденной любви, Ева больше не могла отойти от дерева и мечтательно, зачарованно бормотала: «Если этот плод приносит смерть, то почему бы мне не вкусить его?..» Библия (следует сказать всё) представляет другую версию: она приписывает искушение, которое терзает Еву, подстерегающему ее Змею, обвитому вокруг ствола дерева. Но, стремясь разжалобить праправнуков Адама, Моисей допустил ошибку в этом месте.