Читать интересную книгу Восстание в крепости - Гылман Илькин

Сам он пил за двоих.

Смирнов тоже молча осушил свой бокал, решив, что он этим и ограничится. Однако кисло-сладкое вино пришлось ему по вкусу. Поэтому вслед за первым бокалом он, не дожидаясь особых приглашений хозяина, выпил второй, а затем и третий.

Скоро все четыре бутылки опустели. Увидев это, капитан Гассэ крикнул:

— Федька!

В комнату тотчас вбежал денщик капитана, плотный приземистый малый с веснушчатым лицом и замер в дверях.

Офицеры были порядком навеселе. Не принимавший участия в игре капитан Смирнов неподвижно сидел на стуле, уткнувшись носом в книгу, и беззвучно шевелил губами, словно шептал молитву.

Капитан Гассэ, прижимая к груди только что вытянутые три карты, с минуту размышлял, затем, подозрительно глядя на сидевшего напротив штабс-капитана, бросил:

— Хорошо, бери себе.

Штабс-капитан осторожно взял две карты и, не открывая их, некоторое время молча хлопал глазами. Затем посмотрел, подумал немного и взял третью карту. Едва он бросил на нее взгляд, как его круглое лицо озарилось детской радостью, зеленоватые глаза восторженно заблестели. Он показал свои карты Гассэ. Тот сердито сгреб всю колоду и в сердцах шлепнул ею об стол.

Воспользовавшись моментом, денщик, стоявший на пороге, тихонько кашлянул, чтобы напомнить этим о себе. Проигравший партию Гассэ поднялся из-за стола и подошел к нему.

— Две бутылки вина! Пока духан не закрыли. Живо? — приказал он.

Денщик Федька, не двигаясь с места, продолжал таращить на капитана добродушные глаза.

Гассэ удивленно вскинул брови:

— Ну ступай же! Чего уставился на меня, как баран?

Денщик, подавшись вперед, зашептал ему на ухо:

— Ваше благородие, деньжата кончились…

Гассэ задумался, потирая острый подбородок.

— Жми к фельдфебелю, — сказал он наконец. — Пусть даст десятку из денег, присланных солдатам. В получку верну.

Как Гассэ ни старался говорить тихо, Смирнов, сидевший у двери, услыхал весь разговор.

Денщик вышел.

Гассэ подошел к гостям и сказал:

— Не скучайте, господа. Сейчас мы продолжим игру.

Прихватив со стола пустые бутылки, он, пошатываясь, прошел в другой конец комнаты, поставил их на тахту, взял с пола в углу горсть стреляных винтовочных гильз и начал швырять ими в бутылки. Всякий раз, попадая в цель, он оглушительно хохотал, приговаривая:

— Вот та-ак!.. Вот та-ак!.. И вот та-ак!..

Осколки со звоном разлетались во все стороны. Через минуту на тахте лежала груда битого стекла. Видно, капитан был хорошо натренирован в этом виде спорта, так как больше четырех гильз ему не понадобилось.

Развлечение это привело Гассэ в еще более веселое расположение духа. Он заходил по комнате и, хлопая в ладоши, жестикулируя, разглагольствовал:

— Вот и людишек надо кокать точно таким же образом. Ведь от них, как и от пустых бутылок, нет никакого проку! Те, кто занимает на земле слишком много места, не должны жить! Великолепные слова, господа! Именно поэтому я сторонник еврейских погромов. Говорят, что евреи своим существованием нарушают равновесие жизни. Но ведь если равновесие будет нарушено окончательно, земной шар может улететь к чертовой матери! А зачем это? Я хочу жить! И коль скоро это так, то и равновесие не должно нарушаться, господа. Но для того чтобы оно не нарушалось, надо истреблять евреев. Простая арифметика: дважды два четыре. Не пять господа, а именно четыре! Равновесие на земном шаре — это мое кровное право, пожалованное мне самим господом богом. И я должен защищать его любой ценой. Будь у меня только одна нога, я бы упал. Будь у меня только один глаз, вы бы называли меня косым. А будь у меня одна рука, я был бы калекой. Так-то, господа!

Гассэ остановился перед Смирновым, положил ему руку на плечо и, прищурившись, иронически усмехнулся.

— А что думает по этому поводу наш удрученный философ?

Смирнов оторвал глаза от книги и мрачно посмотрел на хозяина дома. Его взгляд еще больше рассмешил Гассэ.

— Понимаю, дружище, почему ты так косишься на меня. Знаю, ты скажешь, что винные пары сделали меня болтливым. Нет, мой дорогой, пока что ты не двоишься у меня в глазах. Сейчас моими устами глаголет истина. Восьми, к примеру, сегодняшнее событие. Если бы Дружина своевременно… — Гассэ приставил указательный палец к виску и щелкнул языком, — то он сегодня не нарушил бы равновесия… Откровенно говоря, подполковник меня удивляет. На его месте я бы в первый же день отправил Дружина к праотцам. Так-то, мой друг!

Неожиданно Смирнов отшвырнул в сторону книгу, которую держал в руках, сердито хлопнул кулаком по столу и поднялся.

Гассэ невольно попятился от него. Офицеры повскакали с мест.

— Убивать?! — крикнул Смирнов; ярость, прозвучавшая в его голосе, удивила всех присутствующих. — Убивать?! Уничтожать?! На другое мы не способны! А откуда ты знаешь, что завтра они тебя не расстреляют? Может быть, они тоже скажут тебе, что ты нарушаешь равновесие?! Ты уверен, что они завтра не будут командовать нами? Ну, кто в этом уверен? Отвечайте! А! Молчите?!

Капитан Смирнов стоял бледный как полотно. Губы у него тряслись, а голубые, обычно кроткие глаза налились кровью. Видя, что ему никто не отвечает, он опять сел, поставив локти на стол и обхватив голову руками.

Хозяин дома, близко знавший капитана Смирнова, впервые видел его в таком состоянии.

— Правильно! — бросил он. — Вот поэтому-то мы и должны сегодня расстреливать их, иначе завтра они расстреляют нас. Чтобы не умереть завтра, ты должен убивать сегодня. Таков закон жизни! Кроши, режь, бей, чтобы не дожить до того дня, когда солдат станет твоим господином! Кромсай всех подряд направо и налево!

Капитан Смирнов поднял голову и уставился на капитана Гассэ. Тому показалось, что перед ним сидит сумасшедший: такие страшные глаза он видел только у душевнобольных.

— Значит, будучи уверенным, что солдат тебя завтра ограбит, — сказал Смирнов, — ты должен сегодня сам залезть в его карман и отобрать у него последние гроши? Так, что ли? И это тоже, по-твоему, закон жизни?

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать… — удивленно пожал плечами капитан Гассэ, делая шаг вперед.

— Что я хочу сказать? — На губах у капитана Смирнова появилась горькая усмешка. — Быстро же ты забыл, о чем только что говорил своему денщику. На чьи деньги он побежал покупать вино? Их зарабатывали не для тебя. Кто знает, ценою каких жертв они присланы нашим солдатам? Может быть, матери лишали своих детей куска хлеба! "То, что сделал капитан Гассэ, это хуже, чем мародерство!

Гассэ побагровел, вытаращил глаза, схватил Смирнова за ворот мундира и тряхнул.

— Да ты понимаешь, что говоришь, капитан?

— Понимаю, конечно, понимаю.

— Мерзавец!

Гассэ замахнулся, но Смирнов успел вовремя поймать в воздухе его руку и отвести удар.

Присутствующие на вечеринке офицеры, видя, что дело может кончиться плохо, бросились их разнимать. Штабс-капитан хотел оттащить Гассэ в сторону, но тот вырывался у него из рук и размахивал кулаками, норовя ударить Смирнова.

— Пустите! — кричал Гассэ с пеной у рта. — Его надо уничтожить! Он заразный! Он заражен жалостью к вонючим солдатам! Демократ! Плебей! Мразь человеческая!

Штабс-капитан, обхватив сильными ручищами хозяина дома, крепко прижимал его к своей груди.

— Опомнитесь, господа! Что вы делаете! — приговаривал он. — Не дай бог, дойдет до подполковника! Он и так вне себя из-за сегодняшнего происшествия. Поверьте, он вас сделает козлами отпущения.

Но капитан Гассэ не унимался. Он попробовал пустить в ход ноги. Только железные объятия штабс-капитана не позволили буяну ни на шаг сдвинуться с места.

Капитан Смирнов спокойно, без тени страха, стоял у стола.

— Герой! — печально улыбнулся он, презрительно глядя на Гассэ. — Уже и лягаться начал?

Гассэ рванулся что было силы, но снова безрезультатно: пальцы штабс-капитана словно клещи впились в его плечи. Денщик Федька, появившийся на пороге с бутылками в руках, так и застыл в изумлении, раскрыв рот.

Глава шестнадцатая

Было уже далеко за полночь, когда Погребнюк, как им уже было решено, поднялся с постели. В этот момент из дальнего утла казармы донесся хриплый кашель и невнятное бормотание. Очевидно, кто-то проснулся. Погребнюк сначала хотел подождать, пока солдат уснет, но потом передумал и, стараясь потише ступать старыми стоптанными сапогами, надетыми на босу ногу, — как был в нижнем белье, вышел во двор.

Ночь была безлунная. Чтобы привыкнуть к темноте, По-гребнюк на миг зажмурился. Со стороны ворот доносились равномерные шаги часового. Открыв глаза, он уже мог различить во мраке его силуэт. Часовой то останавливался, то опять принимался ходить.