Эти сооружения протянулись более чем на четыре пасанга по прерии в направлении от города в бесконечную степь. Все столбы были ярко расписаны, каждый по-разному, гамма цветов была просто великолепна. В целом это буйство красок производило впечатление, будто мастера работали в прекрасном настроении, с азартом и легкостью, и это состояние передавалось тем, кто теперь во все глаза рассматривал их творения. Я чувствовал себя словно на карнавале, но настроение мое сразу изменилось, едва я вспомнил, что между этими нарядными столбами будут сражаться и умирать люди.
У некоторых столбов, заканчивая последние приготовления, ещё продолжали возиться ремесленники.
Кто-то укреплял маленькие кольца, прикручивая их по одному с каждой стороны примерно на высоте пяти футов от земли, другие проверяли надежность замков, поочередно отмыкая их и вешая ключ на маленькие крюки у вершины столба.
В пятидесяти ярдах от нас приглашенные из Тарии музыканты играли легкую незамысловатую мелодию.
Между каждой парой столбов был разровненный, очищенный от травы и посыпанный песком круг.
Сквозь колонны кочевников пробирались разносчики из Тарии, продавая пирожные, вина, мясо и даже цепи и наручники.
Камчак, прищурившись, посмотрел на солнцетеперь оно было на полпути к зениту.
– Тарианцы, как всегда, запаздывают, – ухмыльнулся он.
Со спины каийлы я увидел движение у ворот Тарии.
– Они идут! – сказал кто-то.
Обернувшись, я, к удивлению своему, увидел среди тачаков юного Гарольда, того самого юношу, которого Херена так оскорбила во время состязаний с Конрадом и Альбрехтом. Впрочем, сейчас её, по счастью, поблизости не было. Молодой человек показался мне прекрасно сложенным, подтянутым и даже не по годам широкоплечим и высоким, хотя, разумеется, шрамов на его лице так и не появилось. Светлые волосы и голубые глаза, конечно, не часто встретишь у народов фургонов, но в общем-то это не такая уж и редкость, дело было в другом-юное и по-мальчишески нежное лицо Гарольда отличалось особым благородством и утонченностью черт, что было куда более необычным, по крайней мере для меня, поскольку делало его похожим на европейца. Он был вооружен, но, разумеется, к соревнованиям допущен не был, поскольку в подобных делах статус особенно принимался во внимание. Это были жестокие игры взрослых мужчин, и без шрама храбрости никто даже помыслить не смел о том, чтобы участвовать в таких серьезных состязаниях. Между прочим, без этого шрама, по мнению тачаков, человек не «смеет помыслить» и о том, чтобы взять в жены свободную женщину, приобрести фургон или более пяти босков и трех каийл. Шрам храбрости, таким образом, имеет социальную и экономическую важность. Так же он важен и в семейной жизни.
– Ты прав, – сказал Камчак, приподнимаясь в стременах. – Первыми идут воины.
Я разглядел воинов Тарии, приближающихся к Равнине Тысячи Столбов на тарларионах.
Утреннее солнце бросало блики, отражаясь от шлемов, от длинных пик, металлической обшивки овальных тарианских щитов, так не похожих на круглые щиты большинства горианских воинов. Словно удары сердца, задавая ритм всему маршу, глухо гремели большие барабаны. Между рядами тарларионов шли копьеносцы, а за ними – простые горожане Тарии: торговцы, музыканты, писцы-все, кто хотел посмотреть на это жестокое, но яркое и привлекательное зрелище – игры Войны Любви.
На белых стенах Тарии развевались флаги и вымпелы. Стены кишели зрителями, и я думаю, что многие использовали подзорные трубы, чтобы наблюдать происходящее на равнине.
Воины Тарии изменили свое построение примерно в двухстах ярдах от столбов. Ряды перестроились во фронт из четырех или пяти колонн, которые вытянулись по всей длине ряда столбов. Едва последняя шеренга заняла свое место, они остановились.
Как только вся сотня гигантских тарларионов была выстроена в новом порядке, древко с тарианским знаменем склонилось и раздался громкий сигнал больших барабанов. Немедленно пики по всей линии склонились вперед, и сотни шипящих и ревущих тарларионов под выкрики всадников ринулись нам навстречу.
– Предательство! – вскричал я.
Я знал, что на Горе ничто живое не может выдержать атаки тарларионов.
Элизабет Кардуэл завизжала, пряча лицо в ладонях.
К моему изумлению, никто из кочевников даже внимания не обратил на чудовищную мощь животных, с бешеной скоростью несущихся прямо на них.
Все были заняты какими-то, по-видимому, чрезвычайно важными делами – кто-то торговался с разносчиками, другие просто вели мирные беседы друг с другом, третьи осматривали окрестности, лениво переводя взгляд с одного холма на другой так, как будто видели все это впервые и их интересовало все что угодно, кроме чудовищных ящеров, несущихся на них в атаку.
Я пришпорил каийлу, выглядывая Элизабет, которую, пешую, без сомнения, убьют до того, как тарларионы пересекут линию столбов. Она стояла, глядя на приближающихся тарларионов так, как будто её хватил столбняк или она вросла в землю. Я нагнулся из седла, изготавливаясь подхватить её, пришпорить свою каийлу, развернуться и бежать отсюда, спасая наши жизни.
– Да брось ты, – махнул рукой Камчак.
Я выпрямился и увидел, что линия боевых тарларионов под выкрики всадников и шипение гигантских животных внезапно остановилась примерно в пятидесяти ярдах от линии столбов.
– Это старинная тарианская шутка, – пояснил Камчак. – Они любят игры так же, как и мы, и никогда не станут их портить.
Я покраснел. Элизабет от пережитого страха, помоему, вообще плохо держалась на ногах, но она нашла в себе силы на негнущихся ногах медленно приблизиться к нам. Камчак улыбнулся мне:
– Маленькая дикарка очаровательна, ты не находишь?
– Да, – сказал я и в смущении недоверчиво оглянулся на тарианцев.
Камчак рассмеялся.
Элизабет озадаченно посмотрела на нас.
Я услышал восторженные крики со стороны тарианцев.
– Бабы! – гаркнул кто-то, и толпы с обеих сторон охватил возбужденный гул.
Выкрик был подхвачен многими другими. Зазвучал смех, кто-то приветственно застучал копьем о щит. В тот же самый момент раздался мягкий топот каийл и между рядами столбов появилось множество всадниц с развевающимися за спинами длинными черными волосами. В один момент все всадницы осадили своих прекрасных каийл и, легко соскочив на землю, передали поводья людям народов фургонов.
Они были прекрасны, эти дикие красавицы вольных кочевых племен; их возглавляла гордая Херена из первого фургона. Они были в превосходном настроении, смеялись, шумели, глаза их сияли, а рты, кажется, не закрывались ни на минуту, не уставая сыпать колкости в сторону добродушно улыбающихся тарианцев. Некоторые красавицы, прелестно изогнув свои и без того уже привлекшие множество жадных взглядов губки, плевали и угрожали маленькими кулачками тарианцам, стоявшим напротив, которые отвечали восторженными криками и дружным хохотом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});