Во-вторых, «...общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим...» (Ленин). А поскольку эта разница и по сей день не уничтожена, стало быть, когда Проницательный читатель, указуя перстом окрест, провозглашает: сие — социализм, то это именно «социализм в известном смысле», и надо еще выяснить, известен ли этот смысл Проницательному читателю.
Наконец, огромное значение имеет содержащееся в теоретическом завещании Ленина указание, что путь России к социализму есть «видоизменение обычного исторического порядка». Поэтому надо понять, как это «видоизменение» соотносится с социализмом вообще и с «социализмом в известном смысле».
Если мы, не разобравшись с этими материями, будем продолжать выяснение преимуществ социалистической экономики, и при этом каждый будет употреблять слово «социализм» в ему лишь «известном смысле», наше выяснение имеет все шансы сравняться по продолжительности с возводимой к Рюрику дискуссией о товарно-денежных отношениях.
Нам нужно выяснить, грубо говоря, какую часть коммунизма составляет социализм. Критерий этого различения — в их общем предмете. Поскольку коммунизм есть уничтожение частной собственности, производственных отношений, нужно выяснить, какую часть этой работы берет на себя социализм. А значит, нам не разобраться без краткого (по необходимости) уяснения сути производственных отношений.
Тайна производственных отношений — один из «вечных вопросов» истмата, к тому же он строго табуирован жрецами храма общественных наук. Однако принадлежность вопроса к категории «вечных» вовсе не означает, что мы располагаем вечностью для его разрешения.
В тот роковой миг, когда Яхве произнес свое знаменитое проклятие: «В поте лица добывать ты будешь хлеб свой!..», дьявол шепотом добавил: «А главное — в отчужденной общественной форме будешь ты присваивать собственные производительные силы». А коль скоро функциональное назначение производственных отношений, этого порождения врага рода человеческого, состоит в присвоении производительных сил, их классификация определяется классификацией того, что присваивается в их форме.
Маркс не оставил нам полной классификации производительных сил не потому, что за этим стояла какая-то теоретически неразрешимая проблема. Хотя он не располагал и тысячной долей эмпирического материала, добытого к настоящему времени историками, этнографами и социологами, для его мощного интеллекта вопрос был несложен. Тем более не стоит он выеденного яйца сегодня.
Однако все дело в том, что для Маркса этот вопрос был чисто академическим. Таким он перестает быть, только когда общество вплотную подходит к эпохе преодоления отчуждения, уничтожения производственных отношений, и в силу этого должно конкретно и ясно увидеть свой новый предмет. Что касается общей структуры преодоления отчуждения, на этот счет Маркс оставил недвусмысленные методологические указания. «Снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение... Уничтожение отчуждения исходит всегда из той формы отчуждения, которая является господствующей силой» (1844 г.). Дальнейшее было ясно.
Знал бы Маркс, что для сокрытия истины о производительных силах и производственных отношениях от рода человеческого коварный Искуситель сотворит такую изощренную форму отчуждения человеческого духа, как кафедры политэкономии!
Материалистическое понимание предыстории есть взгляд на развитие общества как на естественноисторический процесс. Но особенно естественно эта истина выглядит по отношению к развитию производительных сил. Это во-первых. А во-вторых, производительные силы есть попросту силы природы, становящиеся силами общества. Но для человека этой эпохи «социальная природа» ничуть не лучше естественной, поскольку ее населяют отчужденные силы, которые не только не являются его силами, а, напротив, эксплуатируют его самого. Подлинный лик этой эпохи — не рафинированная «феноменология духа», а грубая феноменология развития вырастающих из природы производительных сил.
Технология — первая из трех таких главных общественно-природных сил. Она обуздывает и объединяет в комплексы силы дочеловеческой природы (свойства материалов, степени свободы обезьяньей конечности, физико-химические процессы и т. д.), «склеивая» их посредством энергетических связей.
Иерархичная структура сил — не новость для природы. Сила живой мышцы базируется на системе химических, а те, в свою очередь, — физических сил и т. п. Технология венчает собой эту пирамиду, одновременно ложась в основание иерархии сил антропологической природы.
Организация объединяет различные технологии в целостные «комбинаты», склеивая их посредством информационно-управленческих связей. Теперь технология из самодовлеющей силы превратилась в производительную силу организации, и в этом качестве эксплуатируется ею.
Экономика сплавляет в единую силу разрозненные организации, пронизывая их всепроникающим эфиром стоимостных связей. Природа этих незримых силовых линий, открытых и исследованных Марксом, оказалась столь неуловимой, что даже человечество XX века, познавшее внутриатомные связи, до сих пор не в ладах с его открытием.
Этой «феноменологии производительных сил» могут быть сопоставлены две глубокие параллели — историческая и логическая.
Исторически «технологии» соответствует род — архаическая организация общества до появления частной собственности. Естественноисторический процесс на этой стадии выглядит как борьба за существование множества этих «одноклеточных» социальных организмов, присваивающих силы природы и превращающих их в свои, — борьба, в которой выживает тот, кто добивается наибольшего успеха в таком присвоении. В этой борьбе — источник развития производительных сил общества.
В качестве «организаций» на историческую сцену вступают основанные на внеэкономическом принуждении «многоклеточные организмы» империй древнего мира. «Одноклеточная» варварская периферия образует для них ту среду, за счет которой они обеспечивают свое питание и рост. По мере такого объединения родов в империи война между родами переходит в ранние формы классовой борьбы[101].
Тонкая паутина экономических связей между древними цивилизациями, постепенно уплотняясь, лишь в конце эпохи капитализма образует единую ткань мировой капиталистической экономики: «система превращается в целостность» (Маркс), перерабатывая в свое экономическое тело все уцелевшие организмы «технологий» и «организаций» и заполняя этим телом, как единым «социоценозом», все отведенное для нее пространство земной поверхности.
Но тем самым положен предел экстенсивному, естественноисторическому типу развития. Экстенсивный рост экономики может продолжаться, покуда она находит вокруг себя в качестве предмета «низшие организмы» производительных сил — технологий и организаций. Но как только общество, развиваясь естественноисторическим путем, превращается в целостную экономику, упирающуюся кругом в самое себя, в собственные границы, — дальнейшее развитие возможно только при условии, если общество станет субъектом по отношению к самому себе, превратит себя в предмет собственной деятельности. Точнее, таким предметом могут теперь быть только образующие социальную ткань производственные отношения. Смена естественноисторического типа развития на коммунистический становится необходимым условием дальнейшего развития.
Логическая параллель «феноменологии» основывается на понимании, что эти три по видимости самостоятельные общественно-природные силы отражают на самом деле три ступени становления одной-единственной производительной силы — труда.
Сначала труд превращается в производительную силу в его качественном аспекте, затем, на втором этапе — в количественном, и, наконец, — в аспекте меры. Иными словами, в производительную силу превращаются три основных свойства, аспекта, присущие труду как конкретно-всеобщему. В технологии используется способность труда производить широкий спектр качественно различных продуктов, используя все разнообразие сил природы. В организации работает новая сила, возникающая из объединения двух и более разнокачественных процессов труда во вполне определенном количественном соотношении. Выигрыш возникает от того, что специализированный труд значительно более производителен. Однако труд, произведенный в количестве большем, чем то, которое определено организационным отношением, здесь еще теряется, пропадает зря.