Говорится в народе, что одна беда приводит за собой другие. Так после ухода неприятеля над новгородскими поселянами самая природа дополнила бедствие, нанесенное москвичами. Народ из Русы и с Ильменского побережья, спасавшийся в городе, отправился отыскивать родные пепелища, па судах, с женами,с детьми и скотом, некоторые купили себе и готовые хоромы и погнали по воде. Много судов повезло изгнанников; вдруг сделалась буря с вихрем и грозой, вздулись полны и разорвали врознь вереницу судов. Они разнеслись по бурному озеру. Разлученные друг от друга не в силах были подать взаимной помощи; напрасен был крик и вопль; все суда, — говорит летописец. — были опрокинуты и поплыли по водам пустые: погибло тогда до 7.000 душ. А все это Господь наказывал их за лукавые мысли злурадных человек, — за их отступление к латинству, — прибавляет тут же летописец, не давая себе отчета, в какой степени виноваты были жители Русы в отступлении к латинству.
На другой год Феофил отправился в Москву и был там поставлен: церковная независимость Новгорода исчезла, как и гражданская. Иван обессилил вольный город, парализовал его силы; но, верный своей системе — не ломить насильно векового здания, а подкопав его основание, оставлять падать и разрушаться, и в свое время уничтожить легким прикосновением, — Иоанн не трогал новгородской старины, ожидая, когда судорожные движения пораженной жизни вызовут его нанести ей последние удары. Он милостиво отпустил даже пленников, которых из Русы послал окованными в Москву.
Партия патриотов не умерла. Несколько лет придавленная противной, она опять взяла верх; масса народа группировалась около ее представителей; новгородским посадником был выбран один из заклятых врагов московского самовластия — Василий Ананьин. Ему подобные патриоты заняли должности. Они не могли не питать злобы к своим противникам в Новгороде; плачевный исход борьбы 1471 года они приписывали их измене, двоедушию и трусости. Начались ссоры, драки, безладица. Афанасьевы, Селезневы, сын Марфы Борецкой — Федор, староста Федоровской улицы Панфил, ездивший к Казимиру, и другие главные представители бывшей литовской партии сделали набег на Славкову и Никитину улицу, приколотили некоторых из своих противников и ограбили их достояние. То же сделалось с боярами Полинарьиными. Буйство, неурядица, произвол личной свободы и прежде составляли характер новгородской жизни; теперь неистовство политических страстей доводило до высшей степени эти обычные качества. Люди московской партии не могли нигде себе найти управы: терпели насилия, поругания и обратились к великому князю — просить защиты. Этого и нужно было Ивану. В 1475 г. со своими боярами он отправился в Новгород и, доехавши до Волока, встречен был новыми жалобниками: они описывали ему свое тяжелое положение и просили суда и защиты. Великий князь, не выставляя на вид своих намерений, объявил, что едет в Новгород с миром, как будто для посещения своей отчины, — в гости к новгородцам. Зажиточные люди засуетились: надобно было принимать гостя, учреждать ему пиры и дарить его. По старым обычаям, князю, как и владыке, и вообще почетному лицу, делалась встреча. Феофил, степенный посадник, тысячский, несколько бояр и житых людей отправились приветствовать гостя; с ними был и неудачный защитник Заволочья — кормленый князь Василий Шуйский-Гребенка, — последний княжеского происхождения слуга Великого Новгорода. Новгородцы поклонились великому князю за девяносто верст от Новгорода, на реке Холове. Владыка привез ему в подарок две бочки вина, все другие по меху вина. Иван обошелся с ними ласково, устроил им походный пир и отпустил с честью. Несмотря на то, что в числе пирующих были Ананьин и Афанасьев, на которых великий князь уже сильно гневался, он не дал им заметить пи малейшего нерасположения. Новгородцы воротились довольные. В П лошкине, за двадцать пять верст от Новгорода, была ему другая встреча: явились старые посадники и бояре, и староста городищенский; первые поднесли ему по меху вина, староста от всех городищан бочку вина, 25 яблок и блюдо винных ягод.
21-го ноября приехал московский государь на Городище. 22-го ноября он пригласил к себе на обед владыку, князя Шуйского, степенного посадника, тысячекого и несколько знатных людей. Тут, как будто в укор новгородскому правительству, явились толпой просители из разных мест Новгородской Земли. Одни просили приставов оберегать их от московских воинов, а другие жаловались на свое управление. Земля эта, — говорит летописец, — долго в своей воле пребывала, великих князей не слушала; оттого и зла много было в этой земле — убийства, грабежи, кто кого насилил, тот того и разорял. 23-го Иван поехал в город. Княжеский приезд исстари был праздником; так казалось и теперь: владыка, с игуменами монастырей, с протоиреями соборов и со множеством духовенства вышел встречать его в священных одеждах; за духовными шли стройно чиновники, за ними толпился народ. Великий князь приложился к образам, напутствуемый благословением владыки, поехал прямо к св. Софии; там в глазах народа кланялся иконам и гробам, и слушал обедню, стоя на устроенном для него месте. Окончилась обедня. Феофил пригласил гостя на пир. Иван казался очень весел; после дружеских разговоров с новгородскими боярами и в видимо хорошем расположении духа, он уехал на Городище; владыка ехал за ним с вином: по обычаю, следовало гостя провожать с вином и выпить с ним, прощаясь, у места его жительства.
Через день после того, 25-го ноября, приехал к Ивану владыка с некоторыми значительными людьми, — в их числе с Василием Казимиром, бывшим прежде в плену у Иоанна. Неизвестно, призваны ли они были, или сами явились. Вдруг являются челобитчики из Славковой и Никитиной улиц просить суда. Ивану прежде известно было это дело, но он не показал этого: выслушал внимательно, дал своих приставов — звать к суду обвиняемых; а потом, обратясь ко владыке и новгородцам, сказал: И ты бы, мой богомолец, и вы, посадники нашей отчины, сказали бы Вел.икому Новгороду, чтоб дать своих приставов на этих насильников, на которых я дал моих. Я хочу раземотреть это дело; и ты, богомолец, и вы, посадники, у меня тогда будьте: мне хочется дать обиженным управу. Бояре, — сказал он, обращаясь к двум из своих бояр, — идите к отчине моей, Великому Новгороду, чтоб дал приставов на обидящнх братии своих!" Срок был назначен на другой день, 26-го числа, в воскресенье.
В этот день на Городище явились две толпы с двух сторон; в одной стояли истцы, в другой — ответчики. В числе последних был и сам степенный посадник. Иван расспросил, выслушал и сказал, что он жалобников оправляет, а тех, которые делали наезды, грабили и били, — обвиняет. Новгородцы с владыкой, стоявшие близ князя в качестве соучастиников суда, были в сущности простыми зрителями. Ответчиков великий князь приговорил к уплате требуемого иска, которого показано было на сумму полторы тысячи рублей, и приказал детям боярским взять несколько лиц под стражу, в том числе степенного посадника и Марфина сына. Феофил вызывался взять их на крепкие поруки в уплате требуемой суммы. Тут, взглянувши значительно на Афанасьева, великий князь сказал: — Ты пойман и в том, что мыслил Новугороду от меня, великаго князя, отдаться за короля!
Разошлись новгородцы.
Но на третий день после того услышал владыка, что великий князь не думает ограничиться только взысканием денег, а хочет казнить виновных за грабежи, побои и убийства в драке. Феофил с посадниками отправился к нему и стал просить помилования от лица всего Новагорода.
Великий князь отвечал: "Известно тебе, богомольцу нашему, и всему Великому Новугороду, нашей отчине, сколько от этих бояр чинилось лиха и прежде, а нынче, что ни есть лиха в нашей отчине, все от них чинится; как же мне их за то лихо жаловать! " И он отправил в оковах в Москву Василия Ананьина, Федора Борецкого, Ивана Афанасьева с сыном Алферием, Богдана Еси-пова, Лошинского. Тогда владыка стал просить за других. Так как последних Иван Васильевич не считал главными своими неприятелями, то сказал, что прощает их, только с тем, чтоб они загладили свою вину. Вслед затем великий князь принимал другие жалобы на бояр и защищал обидимых. Великий князь действовал с большим расчетом. Он уцепился за давнюю неприязнь черни к боярам; он этим показался защитником бедных против богатых, слабых против сильных, и оставлял к себе расположение.
Но усобицы в Новгороде были такого свойства, что когда сами бояре ссорились между собой, то искали опоры в черном народе; а черный народ вооружался против бояр, и в то же время примыкал к другим боярам. Так вращались политические партии, и одна против другой подбирала пособников себе из черни, выставляла противников утеснителями, а себя охранителями черного народа. Великий князь знал, что враждебная ему партия успела привлечь на свою сторону толпу, и обидчиками народа явились в глазах народа бояре московской стороны; надобно было представить народу, что обидчики его есть именно бояре, противники великого князя, которые не только народ на дурное увлекают, но и обижают: потому-то он придал суду над своими врагами такой характер, как будто он судил их как врагов и утеснителей народа.