круг. Крася бросилась к Ване.
— Не верь ему, любый мой, всё это сказки, чтобы тебя смутить, чтобы дух богатырский словесами изгнать. Разве есть в тебе хоть что-то от этого чудища поганого?
Ваня переводил взгляд с Краси на волка, точно искал опровержения в их глазах и не находил. Вспомнились ему все его сны, которые теперь и снами-то не были, а воспоминаниями буквально вчерашнего детства. Волк встал на задние лапы и положил Ване голову на плечо, чуть не свалив царевича с ног. Пришлось свободной от меча рукой погладить его по спине.
— Отец так отец, это не повод о долге забывать. Убей, — прорычал волк.
Змей резвился в воздухе, описывая круги. Он кричал на разные лады: «Э-ге-гей» и «О-го-го!», словно это был его первый полёт, словно он испытал превеликое счастье и захотел поделиться им со всеми. Волк оттолкнул Ваню лапами и подсунул морду под меч.
— Чего стоишь, чего ждёшь? — прорычал он.
Змей подлетел к краю облака, которое нависло над лесом, скрывавшим деревню, в которой жила красавица Власта со смелым братом-кузнецом и добродушным старостой.
— Смотри, Ваня, — захохотал Огненный Змей и метал молнии, которые застревали в кронах берёз и клёнов. Занялся верховой пожар. Ветер раскидал искры, и в пологе леса уже звучало гудение и треск, предвещавший великую битву добра и зла, беспомощности и натиска, отчаяния и дерзости.
— Смотри, волче, — вскричал Огненный Змей, — еще немного и твой царевич захочет попробовать и свою силушку богатырскую.
Ваня оглянулся на волка, и в голубых мальчишеских глазах сверкнули безумные язычки хулиганского азарта. Он резко выбросил руку. Громовый раскат подтвердил, что силушка богатырская Ване покоряется.
Волк фыркнул, как будто чихнул и стукнул хвостом. Было не понятно, удивляется ли он проснувшимся способностям Вани или считает его действия баловством. Огненный Змей приземлился на башню терема.
— Знаешь, что такое огонь? — смеялся он сверху, и его золотистая чешуя переливалась всеми оттенками расплавленного солнца, — Это конь с рыжей гривой, непокорный, необъезженный. Ты оседлай его, приручи, заставь тебе покориться. Это осенний лес, еще полный августовского тепла, но уже зажигающий прощальные костры. Собери его листья и будет в твоих руках золото, вечное, неразменное богатство. Брось его в костер, чтобы весной пепел сгоревшей памяти накормил землю и взрастил желтые первоцветы.
Ваня слушал завороженно Огненного Змея.
— Покоришь огонь — покоришь всех, — продолжал кричать Огненный Змей, расправляя тяжелые крылья и снова складывая, — всяк будет дрожать от твоего имени. Будешь царить в облацех и на тверди земной, и тени твоей будут страшиться, потому что летит повелитель. Ослушавшегося покарает, верного наградит! Ничто не может противостоять огню, он властвует над всем. Он всему начало и конец.
Со скрежетом и визгом сорвался Огненный Змей с башни и рухнул. Почти у самой земли он распахнул крылья, и они затрепетали над языками пламени, которое перекинулось с верхушек деревьев и ползло понизу, пожирая несжатое поле.
— Попробуй! — услышал Ваня зов Огненного Змея и решился.
Он не знал, откуда взялась силы на преображение. Легкой щекоткой побежала волна воздуха по коже, и Ваня с удивлением и затаенным ужасом увидел мелкие желтые и зеленоватые чешуйки, ринувшиеся к дланям от сгиба локтей. С легким стоном и выдохом удалось расправить плечи и грудь, точно их сдавливала ноша. Это крылья высвобождались из незримого плена. Миг — и Ваня взмыл выше облака, выше маковки змейского терема и устремился не вниз, где полыхало зарево пожара, а вверх. И когда от холода и разреженного воздуха стало трудно дышать, он поймал струю ветра, точно коня оседлал, и медленно спустился к пламенеющей роще. Он различил знакомые места, тут была пещера Зотея. А в одном дне пути понизу и в одном мгновении лёта поверху была деревня, где осталась завистливая Власта со своим неумелым братом-кузнецом и одноглазым старостой.
Волк, свесившись с края облака смотрел на то, как два Огненных Змея резвятся над пожарищем, кувыркаются в отблесках пламени и нежатся в пекле. Тонкий, едва различимый звук заставил волка оглянуться. Словно звенел серебряный колокольчик, словно скакали по полу горницы хрустальные бусины. Не было Красы Ненаглядной, снова она обратилась в Жар-птицу, и ее слезы капали и застывали, превращаясь в драгоценные жемчужины. Из кучевого облака торчал забытый царевичем булатный меч.
— Спасать надо Ваню, — прошептал волк, — пока не поздно. Спасать.
Царевич не хотел, чтобы его спасали, он погрузился в огненный танец. Деревенские жители, рассыпавшиеся по Кудесной поляне, были похожи на горошинки, медленно и испуганно катившиеся в разные стороны. Огонь подбирался и к деревне. Криков и воплей было не разобрать, но и теперь уже никто и не сомневался, что появился новый властитель, и будут его величать Иваном Змеевичем.
— Дурни вы и дуры, — тужил волк, утопая в облачной вате, — вам-то, сущеглупым, подавай, чтоб глаза с бражной поволокой и власа кольцами, и устами — краснобай. Чтобы силушка богатырская — эх, чтобы суровость — ух. Получите, что просили. Ничего от вашей деревни не останется. А там и до столицы близко. Хоть самому меч хватай да убивай. Только теперь непонятно, кого.
Кинулся волк к золотой клетке, куда добровольно уселась Жар-птица, и взмолился:
— Краса Ненаглядная, душа моя. Летим вниз, спасем Ваню от него самого. Увидит он тебя, любушку-голубушку, меня, скакуна серого, меч булатный, да взыграет в нём ретивое. О чувстве долга вспомнит и отрубит поганую голову у батяни своего.
Подняла Жар-птица глаза на волка, пролились слёзы жемчугами. Волк толкнул лапой клетку и сшиб её с ветки, Жар-птица захлопала крыльями, выбираясь из неё. Перехватив зубастой пастью клинок булатного меча, вцепившись в роскошный веер хвоста Жар-птицы, волк приготовился к прыжку вниз.
Ваня и Огненный Змей уже натешились, ступили на поляну, глядя на то, как падают на колени мужики, как воют бабы и девки. Обнял сына Огненный Змей и молвил:
— Вот мой наследник. Кто посмеет сказать, что он недостоин небесного терема?
— Достоин! — выкрикнул девичий голос, и из-за спин вышла Власта.
Она была в расшитом крашеной шерстью бабкином платье, в том самом, что надевала в Купальскую ночь. Ваня удивился, как бесстрашно она подошла к ним, почти вплотную.
— Он твой настоящий сын. Любит злато-серебро и чудеса дивные пуще земных красот, хочет властвовать,