Читать интересную книгу Muto boyz - Павел Тетерский

— А как ты думала, родная? Всё в мире сводится к постели и — иногда — к продуктам питания.

Мы поговорили в таком ключе ещё минут двадцать, а потом Оленька сказала, что ей пора работать. Можно сказать, она выставила нас вон, отчислила со своего рабочего места, хотя нам так хотелось пообщаться. Мы, ясное дело, не обиделись. Мы были взрослыми парнями и понимали, что это нормально. Что у всех, кроме нас двоих, на рабочем месте принято работать, а не заниматься всякой хернёй. Не трепаться с двумя бородатыми обдолбками с воспалёнными глазами и завышенной тягой к телодвижениям.

Мы принялись пешком бродить по улицам, орать и размахивать руками, смеяться над людьми и приставать к девушкам. Нам понравился трамал, под ним даже блевать было как-то мило и ненапряжно.

В каком-то продуктовом магазине на улице Герцена мы увидели картину, повергшую нас в шок. В глубине советского прилавка, забитого консервами, колбасой и вонючим сыром, почему-то стояла стопка пластинок фирмы «Мелодия» — вероятно, один из её последних предсмертных вздохов. На обложке, выполненной в пошлых розовых тонах, красовапась прилизанная голова стареющего номенклатурного щеголя со взглядом неудачника. Он был похож на заштатного конферансье из глубокой перди типа той, откуда мы вернулись на прошлой неделе. Раньше такие люди исполняли песни гражданского звучания и лирику поэтов-песенников, они ездили с концертами по гарнизонам, погранзаставам и пионерским лагерям. Под щеголем красовалась ни о чём не говорящая надпись: «Владимир Мозенков».

— Это на продажу? — спросил Чикатило у толстой продавщицы в засаленном фартуке и с блядскими глазами.

— Да, а что, купить хочешь? — засмеялась та. Вид у неё при этом был, как если бы речь шла о её никчёмном теле. Наверное, пластинки стояли у них уже долго и спросом не пользовались.

— Весь тираж, пожалуйста, — решительно потребовал Чикатило и полез в карман за деньгами. Продавщица посмотрела на него в неком ступоре, а потом бросилась в подсобку. Она боялась, что Чикатило передумает.

Тираж был не очень большим и уместился у Чикатилы под мышкой.

— Чик, ты что, ё…нулся? — начал я, когда мы вышли из магазина и двинулись в сторону раскопок на Манежной площади.

— Я сделал это из чувства сострадания к этому персонажу, — объяснил Чикатило. — Он всю дорогу был никем, пешкой, вторым или даже третьим номером — это написано у него на лице. Всю жизнь он унижался, лизал, стелился, выступал на разогревах и подставлял задницу для того, чтобы записать пластинку на «Мелодии». И вот оно наконец свершилось, но даже здесь он опоздал — как раз к моменту выхода этой ужасной пластинки люди окончательно перестали слушать музыку на виниловых носителях. Он опять облажался, этот Владимир Мозенков. Он снова попал пальцем в небо, понимаешь?

— Ты что, думаешь, ему перепадёт что-нибудь из тех копеек, которые ты оставил в этом долбаном продмаге?

— Нет. Ему не перепадет ни гроша — ни из моих, ни из еще каких-либо денег. Но он не будет больше стоять на прилавке и мозолить людям глаза, вызывая в них жалость и мысли о природе врождённого лузерства.

— Ладно. А что ты будешь делать с этими пластинками?

— Давай залезем на крышу «Каскада+» и будем кидаться ими в людей. Причем метить прямо в головы, так, чтобы бить наповал.

— Чик, по-моему таблы вставили тебе как-то не так.

— Это шутка. Давай просто слазим на крышу и оставим диски там. Знаешь, как оставляют вымпела на Эвересте. Чтобы последователи не считали себя слишком крутыми и всегда помнили о том, кто первым налетел на этот пирог.

Мы просидели на крыше несколько часов и спустились вниз, когда метро уже закрылось. Наверное, так вышло потому, что Чикатилу притягивали антенны, с которыми у него было связано так много личного. Так в годовщину Курской битвы какой-нибудь орденоносный дед долго не может уехать с места боевой славы, на которое его привезли впервые за последние сорок лет.

В один момент нас хором проглючило и нам показалось, что из-за бортика крыши выглядывает усатая голова в кузьмичёвской шапке. Мы засмеялись и стали тыкать в неё пальцами, а голова испугалась и исчезла. Потом оказалось, что это действительно был пролетарий. Его подняли туда на этой тележке, или вагонетке, или как там называется эта фигня, на которой в западной рекламе передвигаются мойщики окон. Он отцеплял от крыши огромный — во всю стену — кусок тряпки с портретом то ли Долгорукого, то ли Дмитрия Донского, то ли ещё какого-нибудь конного Алёши Поповича. Попович висел на стене ещё со Дня Победы, которой в том году стукнул полтинник. Тогда, когда мы сидели на крыше, была уже осень, и Поповича надо было убирать — он был совершенно не в тему, он запылился и вовсю портил нудный межсезонный пейзаж.

АВТОСАЛОН: «БMB-Z3»

— Я размозжу его поганую голову, — говорил Чикатило, сгребая с асфальта грязную полурастаявшую субстанцию и комкая её в очередной снежок. Санта-Клаус невозмутимо красовался на своём месте и продолжал залихватски подмигивать нам морщинистым глазом цвета напитка «Тархун».

По-моему, как раз в том году все Деды Морозы были напрочь вытеснены с рынка, не выдержав конкуренции с Санта-Клаусом. Если бы меня попросили объяснить, в чём состоит отличие одного дедка от другого, я вряд ли сформулировал бы что-нибудь членораздельное. Тем не менее факт остаётся фактом: все витрины, площади и прилавки на исходе девяносто пятого года были забиты именно Сайтами, а не Морозами. Чикатило ненавидел Сант лютой ненавистью и по накурке мочил их снежками. Дедов Морозов он тоже ненавидел, но теперь это было неактуально.

— Есть, сука!

Это было точное попадание, прямо в глаз. Хотя предыстория была долгой — у Чика был сбит прицел, и попытка была то ли четырнадцатой, то ли пятнадцатой по счёту.

Нам было абсолютно нечем заняться, потому что Оленька, как всегда, опаздывала. Вообще это была просто идиотская идея — устроить предновогоднюю прогулку в обществе Сынка, я этого не одобрял. Не могу сказать, что от таких людей нужно держаться подальше — нет, они нормальные, просто в их обществе гибнет ваше время, которого, кстати, не так много, как кажется. Его всегда приходится убивать, это самое время — но для этого есть более интересные способы, честное слово.

Вся эта заморочка началась, когда мы с Чикатилой как-то раз решили, что пора прекращать изображать снобов и становиться на рельсы глобального космополитизма. Чикатило ходил кругами, жестикулировал и орал в небо: «Клуб Красивых Мужчин вырос из коротких штанишек, и мы не должны позволить ему загнать себя в тупик классовой замкнутости. Мы должны отринуть все эти детские навязки о том, что общаться можно только с себе подобными. Почему мы не хотим признать, что общения с нами достойны все — от последнего арбатского панка до шикарно одетого завсегдатая ресторана «Максим»?»

Мне не хотелось общаться ни с панками, ни с завсегдатаями. Хотя, в общем, Чик был прав, и где-то я это признавал. Просто сказывались эти самые четыре года возрастной разницы. Чикатиле ведь тогда было двадцать пять. Вроде немного, но — четверть века. Когда вы иногда отдаёте себе в этом отчёт, вы относитесь к этой цифре как-то по-другому, что ли.

Сынок достал Оленьку, а Оленька достала нас — это была цепная реакция, нечто вроде школьной игры в сифу. Оказывается, после того разговора на ковре его от нас не по-детски торкнуло, он остался под впечатлением. То ли он действительно был нереализованным раздолбаем, которого насильно поставили не в те условия, то ли он где-то пронюхал о нашей дружбе с Оленькой и хотел подъехать к ней с этого боку — я не знаю. В общем, он уже месяца три требовал учинить с нами неофициальную встречу. Он приходил в отдел кадров, садился своей жопой на Оленькин стол и объяснял:

— Просто я страсть как хочу посмотреть, что такое настоящая молодёжная жизнь. У меня были секс и наркотики, но не было рок-н-ролла, понимаешь, Оля?

— Скажи этому парню, что он опоздал лет этак на тридцать, — ворчал Чикатило. — Какой на хрен рок-н-ролл, когда кругом одни Санта-Клаусы? Давай нарядим его в мои шмотки и накормим трамалом, да и дело с концом. И пусть он под этим делом шляется по городу в одно лицо и сам знакомится с молодёжью, неформалами или как там он нас называет.

Но в итоге Оленька, как всегда, одержала верх. Она свила из Чикатилы очередную маленькую верёвочку. Если бы все верёвки, свитые ей из Чикатилы, собрали в кучу, то получился бы нехилый такой парик а ля Боб Марли. А если бы их связали вместе, то по ним запросто можно было бы спуститься из окна последнего этажа сталинской высотки. И вот мы стояли у метро «Новокузнецкая», ждали эту сладкую парочку, хренов твикс, и расстреливали рекламный стенд с Санта-Клаусом. Рекламировал он, кстати, водку — хотя во всех остальных странах мира его хватает максимум на кока-колу.