Сколько времени я так лежала – сказать сложно. Невозможность пошевелиться обернулась для меня неожиданным благом: кроме боли, грызущей каждую клеточку моего тела, другого дискомфорта я не ощущала. Как ни странно, но ни пить, ни есть, ни по нужде мне не хотелось. А к боли я постепенно привыкла. Или же, что более вероятно, боль понемногу проходила, стихала.
Мне казалось, что прошло уже очень много времени, как я очнулась и стала слышать запахи и звуки. Но плачущая женщина, по моим внутренним ощущениям, от меня не отходила. Ее всхлипывания иногда становились очень тихими. Иногда почти переходили в рыдания. Но я ее слышала всегда. И это мне казалось странным. До тех пор, пока я не подслушала очередной разговор.
Я не услышала, как он вошел. Не было ни скрипа двери, ни щелчка, ни хлопка. Не раздались в тишине чужие шаги. Просто вдруг над ухом я услышала мужской голос:
– Доброе утро, дорогая. Как спалось?
Если бы я могла двигаться, то я наверняка бы подпрыгнула до потолка с положения лежа. Так меня напугал знакомый равнодушный голос. И как таким тоном можно говорить «дорогая»? Это был тот, которого звали Элдрон.
Женщина прерывисто вздохнула:
– Я не спала вовсе, Элли. Не смогла. Когда узнала, что ты привез Идрис домой, то пришла сюда и…
– И всю ночь тут прорыдала. – В голосе Элдрона слышалось такое неодобрение, что у меня по коже мороз пробежал. – Вирания, мы же с тобой уже говорили на эту тему: тебе нужно беречь силы. Очень скоро ты понадобишься нашей дочери. А если ты будешь тут над ней рыдать, будто она уже умерла…
В моем воображении Элдрон неодобрительно покачал головой. А мое любопытство взвилось до потолка.
– Ну как же, Элдрон… Она лежит такая неподвижная, ни на что не реагирует… – Новый всхлип вынудил женщину прерваться ненадолго, чтобы восстановить дыхание. – Ты уверен, что с нашей девочкой все в порядке?
На этот раз мужчина долго молчал. И отвечал не так чтоб уж уверенно. Из чего я сделала вывод, что со мной далеко не все в порядке. Хотя… С чего это я решила, что они говорят обо мне? Я ведь не их дочь, это бесспорно.
– Вири, Идрис очень сильно обгорела. Понимаешь, наша дочка до последнего защищала свою будущую падчерицу, прикрывала ее собой, что, конечно, очень похвально. Харнэйлан теперь чувствует себя виноватым и обязанным мне. А его чувство вины – это очень дорогая монета. Но обратная сторона этой проблемы – мне пришлось применить экспериментальные биоматериалы. Медкапсула не справлялась. Слишком обширными и глубокими были повреждения. Распад тканей происходил гораздо быстрее, чем нанотехнологии очищали организм Идрис.
Невидимая женщина ахнула и сделала соответствующие выводы:
– Идрис могла умереть?
Мужчина вздохнул:
– Она и умирала. Коллеги оказались бессильны ей помочь. Тогда я решился на безумный поступок: я полностью удалил поврежденные ткани и слил кровь Идрис, чтобы она не отравляла и без того ослабленный организм. После того, как я заменил ее кровь на синтетическую, дело пошло на лад. Но из-за того, что повреждения были слишком обширны, мне пришлось форсировать события. Сейчас Идрис обездвижена медикаментозно. Специально, чтобы исключить малейшую возможность отторжения тканей. Ты должна понимать, Вири, Идрис выжила чудом. Действительно чудом. И ей еще очень долго придется восстанавливаться.
– Но она же внешне…
Женщина всхлипнула, оборвав фразу, а я чуть не взвыла: так мне хотелось услышать продолжение. Рассказ продолжил Элдрон:
– Да, внешне Идрис уже совсем, как была раньше. Но, судя по показателям медкапсулы процесс приживления донорских тканей в самом разгаре. Если бы у нее была возможность говорить и двигаться, то никакие блокаторы, никакие антиболевые средства ее бы не спасли. Идрис бы постоянно ощущала чудовищные боли и не смогла бы лежать смирно в ожидании завершения процесса приживления. Так что я сделал как лучше. Чтобы нашей девочке не пришлось снова проходить через муки имплантации и пластики. Пусть лучше полежит спокойно, пока все заживет. Потом ты еще с ней намучаешься, когда будете проходить реабилитацию и восстанавливать мышечную память. Вири, у Идрис действительно могут быть проблемы. И эти проблемы не решит медкапсула. Для медицинских технологий дочь будет здорова. Так что сейчас пойдем отсюда. Тебе нужно отдохнуть и основательно набраться сил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Судя по наступившей полной тишине, пара вышла. А я задумалась. Мне показалось, или Элдрон слегка запинается, произнося «наша дочь»? И неужели он говорит обо мне? Ведь это я, Маша Захарова, до последнего прикрывала своим телом маленькую дочку Дэньерана. Что тут вообще происходит?
Онемение с тела понемногу проходило. Вскоре у меня уже получилось открыть глаза. Но еще некоторое время я могла только тупо пялится в потолок и размышлять о том, в какую историю я угодила на этот раз. Но мысли бродили по кругу одни и те же, и очень скоро я от них просто устала. Информации у меня было слишком мало, чтобы сделать хотя бы какие-то выводы. Очень было похоже, что я просто половины произошедшего не знаю.
Чуть позже я смогла повернуть немного голову и пошевелить пальцами. Каждое, даже самое крошечное движение, вызывало у меня прилив слабости и испарину на лбу. Которую я не могла стереть. Руки мне еще почти не повиновались. Но все равно, закусив до боли губу, я пыталась снова и снова, молясь только об одном – чтобы не свалиться с кровати на пол. Зачем мне это было нужно, я и сама не знала. Но почему-то казалось невероятно важным как можно скорее овладеть своим телом. Чтобы не быть совсем уже беспомощной, когда явится кто-то из этих двух, которые недавно разговаривали рядом со мною. Но пока, совершив какое-то движение головой или рукой, а ноги мне еще не подчинялись, я подолгу отдыхала и рассматривала окружающую обстановку.
Вот честно, если бы не одно небольшое обстоятельство, которое я заметила далеко не сразу, я бы подумала, что вновь оказалась среди соотечественников. Слишком уж окружающие предметы были обыденными, привычными для землян. И обыкновенный стеклянный стол на чуть изогнутых ножках темного дерева, и стулья из такого же темного дерева, с высокой, резной спинкой. Вдоль противоположной стены тянулось что-то вроде нашего встроенного шкафа. Во всяком случае, в моей бывшей квартире за такими зеркальными панелями, изукрашенными матовыми цветами и завитушками, прятался именно шкаф. Спинка кровати, на которой я лежала, тоже была темной и резной. Видимо, вся мебель в комнате была выдержана в одном стиле. К сожалению, пока я могла обозревать только то, что было непосредственно перед глазами. Так что, кроме уже перечисленного, я еще видела переливчатое, розовато-сиреневое постельное белье. На ощупь оно было шелковым – немыслимая роскошь в моей прежней жизни. И только одно крошечное обстоятельство вносило некий диссонанс в мое восприятие увиденного. А именно – в комнате напрочь отсутствовали острые углы. Они были сглажены везде: на мебели, на зеркальных панелях, и даже углы самой комнаты были слегка закруглены. Было ли это местной особенностью декора, или попросту я считалась опасной, и меня охраняли от себя самой, я не знала.
Когда наконец открылись двери, прятавшиеся в углу возле шкафа, я уже могла сидеть. И с трудом, но могла пошевелить пока только одной из ног, на большее не хватало сил. Как только дверь открылась, я замерла, сидя в кровати и до предела выпрямив спину. Не удобно, зато мои мучения были вознаграждены полностью ошарашенным видом Элдрона. При виде сидящей меня он сбился с шага. Видимо, не ожидал, бедняга, что я так шустро очухаюсь. Брови мужчины взлетели куда-то к волосам:
– Однакоооо…
Я хмыкнула, но промолчала. Приятно, когда твои успехи ошарашивают неподготовленного врага. Почему я считала Элдрона своим врагом, я не могла пояснить даже самой себе. К тому же, до меня неожиданно дошла одна важная деталь: я внезапно осознала, что сейчас, как и в прошлый раз, когда Элдрон общался возле меня с женщиной, он разговаривал не на всеобщем! А я прекрасно их обоих понимала…