про себя знала и, как могла, скрывала от окружающих. Мне не было жаль Колобка, Белоснежку, Гензеля и Гретель, я не сочувствовала далматинцам, которых собирались пустить на пальто, не переживала за Ассоль, которая, может, и вовсе не дождалась своего капитана, а просто сошла с ума.
В первом классе нам рассказали о подвиге Зои Космодемьянской, а я смотрела на благоговейные лица одноклассников и думала: неужели они не видят, что нет здесь никакого подвига, а только одна недальновидность? Я подняла руку и спросила об этом учительницу. Наша классная уже готова была выдать заготовленную фразу, но я спешно добавила:
– Я имею в виду, зачем стоять до последнего? Можно же было сдаться.
Лицо учительницы вытянулось под толстыми квадратными очками.
– Ее бы тем более убили, – обескураженно выдала она.
– Ну, тогда можно было что-то рассказать немцам, правильно? Что-то важное. Чтобы они начали ей доверять.
В классе повисла такая тишина, что было слышно, как сглотнула классная. Морщинистая рука лежала на пышной груди под желтым свитером, точно она собиралась молиться.
– Зоя Космодемьянская совершила героический поступок, – звучно произнесла она чуть громче обычного. – Мы чтим ее подвиг до сих пор. А рассказать в немецком плену что-то важное значило предать своих товарищей. Но я уверена, Верочка, это не то, что ты имела в виду.
Я смутилась. На самом деле это было именно то, что я имела в виду, но гробовая тишина в классе подсказывала лучше любых советов: молчи. Молчи и соглашайся.
– Конечно, – шепотом ответила я. – Вы правы, София Павловна.
И хоть учительница приняла мою капитуляцию, до самого конца начальной школы одноклассники называли меня не иначе, как «предательница».
На рассвете я аккуратно сложила футболку и платья, которые поочередно носила последнюю неделю, убрала в диван подушку и одеяло, надела чудом пережившую пробный урок футболку с Джерри и поехала к маме.
Чтобы купить билет на электричку до Москвы, мне пришлось снова вообразить на ладони свернутые купюры, а у стеклянного окошка кое-как изъясняться жестами. Все сорок пять минут поездки я мысленно пыталась связаться с Лестером, но то ли его приемник сломался, то ли он нарочно меня игнорировал.
День выдался пасмурный, ветер нес запах мокрой травы и листьев. Я шагала от железнодорожной станции к метро, стараясь вовремя уворачиваться от спешащих навстречу людей. Судя по наплыву пассажиров, день был будний. И почему-то ужасно напоминал тот, когда Антон нашел меня.
В глубине души я не хотела верить, что все так закончилось. Но он ясно дал понять: я не та, кому помогают по доброй воле. Как будто я сама много кому в жизни помогла… Его так со всех сторон обидела: мало было Вани, теперь еще и кошку заморозила. И кто знает, будет ли его слушаться раненая рука.
Толпа повернула в сторону красной буквы «М», и я двинулась следом. У стеклянной двери с надписью «от себя» пришлось остановиться. Мимо сновали люди, двери хлопали, кто-то говорил по телефону, а я застыла, не в силах сделать и шага. Картинка такой же двери, от которой остались одни осколки, заслонила мысли. Сердце стукнулось о грудную клетку, отдавшись в ушах и затылке.
– Девушка, осторожно! – крикнул кто-то, рывком распахнув соседнюю дверь.
До меня донесся шум поездов, и голову накрыл чугунный колпак паники. Я читала о таком. Стоит один раз чуть не проститься с жизнью в определенных обстоятельствах, как тело запомнит, что эти самые обстоятельства ведут к смерти – и отныне всякий раз будет запускать стоп-реакцию, стоит снова в них попасть. Что ж, мне никогда больше не спускаться в метро?
Я набрала воздуха в легкие и начала медленно выдыхать через нос. Как там Антон учил? Вдыхать носом, выдыхать ртом. Заземляться. Я стою на асфальте, двумя ногами. Он твердый. Стою ровно. Вдох. Мне ничего не угрожает. Выдох.
– Такси! Такси! – голосил у самого входа в метро низенький человечек в кепке. – Быстро, недорого. Такси!
Стоило мне встретиться с ним взглядом, как человечек приглашающим жестом распахнул дверцу ржавой иномарки. Я с облегчением убралась с дороги снующих туда-сюда людей, подошла к нему и быстро нацарапала мамин адрес в блокноте.
Водитель радостно закивал.
– Тут недалеко, ага. За пять сотен довезу. Нормально?
Я показала большой палец и села на переднее сиденье. Первый поток транспорта схлынул, так что ехали мы быстро. Несколько раз таксист пытался заговорить со мной, хотя я усиленно делала вид, что интересуюсь многоэтажками за окном.
– Нездешняя, что ль? – добродушно спросил он.
Я покачала головой. Впереди замаячили знакомые салатовые дома.
– А я вот здешний. Лет двадцать катаю красивых девушек.
Я стала внимательнее высматривать нужный дом.
– И столько уже повидал, на целое кино хватит…
Впереди показалась моя школа. Почти приехали. Тут водитель снова глянул на навигатор и развернулся. Я изо всех сил замахала руками в сторону бело-коричневого здания с вывеской «Гимназия».
– Ты немая, что ли? – снисходительно улыбнулся водитель и оглянулся, готовясь вписаться в поток машин. – Да знаю я, что ты мне показываешь. Поворот просмотрел. Скоро будем.
Лестер предупреждал меня. Сейчас я удобная мишень. К тому же одна, без защиты.
Мужчина кинул на меня обеспокоенный взгляд и вдруг тихо сполз с сиденья.
– Свят, свят, свят. Пресвятая Дева Матерь Божья, спаси и сохрани!
«Руль!» – выдохнула я, забыв про голос, и закашлялась. В голове возникла такая четкая картинка аварии, что я могла сказать, где окажется размозженная голова водителя, когда мы перевернемся.
Я схватила его за плечо и, сама не сознавая, что делаю, послала приказ сквозь желейные руки.
– Пресвятая Владычице… убогих заступница, печальных утешение… – шептали потрескавшиеся губы мужичка, но пальцы его послушно сомкнулись на руле.
Сотрясаясь всем своим круглым телом, он вырулил на обочину и заглушил мотор. Я с усилием повернула голову. Запястье водителя пересекала белая линия, уходящая под полосатый рукав мятой рубашки. Мышцы непроизвольно дергались.
«Лестер, если ты ждешь подходящего момента, то он наступил», – отчетливо произнесла я про себя, но кроме собственного голоса в голове ничего не услышала. Положила на приборную панель сложенную купюру и на несгибающихся ногах выбралась из машины. Та тут же с визгом снялась с места.
Я огляделась. У дороги жались ларьки с мороженым, вдали виднелся крошечный парк. Родное Марьино. Почти дома. Я заглянула в темнеющее стекло одного из ларьков и встретилась взглядом со своим отражением. Ни горящих глаз, ни перьев в волосах. Чего он испугался?
Стекло передо мной дрогнуло и опустилось, в нем показалось круглое женское лицо.
– Мороженого, девушка?