Камни. Последнее, что Тревис помнил, были брошенные в него камни. Он медленно принялся ощупывать саднившее тело. Оно всё было сплошь покрыто синяками: плечи, рёбра, грудь и даже ноги. Должно быть, в него кидали и после того, как он потерял сознание. Камни… изгнание! Но почему? Не могла же враждебность Деклая получить одобрение Осторожного Оленя, Джил-Ли, Цуая или даже Нолана? Мысли путались.
Неожиданно Тревис почувствовал, что его перестало трясти. Лихорадочная дрожь во всём теле прошла, стало не только теплей, но и суматошные, отчаянные мысли начали понемногу успокаиваться, словно кто-то пытался облегчить ему боль и страх. Это был не словесный, и даже не мысленный контакт, а скорее нечто менее ощутимое, где-то на уровне подсознательных чувств. Тревис даже не сумел бы описать это всё словами. Наликидью тесно прижималась к его боку, положив мордочку на плечо. Её тёплое дыхание приятно щекотало шею. Тревис обнял её, и этот его жест вызвал у неё довольное повизгивание.
Он уже перестал удивляться действиям и поступкам койотов. Его просто переполняла благодарность за одно лишь то, что она сейчас находилась рядом, лежала рядом с ним, согревая своим собственным теплом, и пыталась успокоить телепатическим контактом. Через секунду её спутник осторожно протиснулся под низко висевшей ветвью, прополз в укрытие и улёгся рядом. Тревис протянул руку и с любовью погладил мокрый мех, пахнувший грозовой свежестью.
— И что дальше? — произнёс он вслух.
Он понимал, что устроить подобное Деклай мог только с одобрения большинства членов клана. Однако мелькнула и более неприятная мысль. Что, если Деклай теперь стал новым вождем апачей, а изгнание Тревиса только прибавило его престижу?
Лихорадка Тревиса уже прошла, но временами его колотил озноб. На Земле перед отправкой они все прошли через иммунологические прививки. Их сумели оградить от всех мыслимых заболеваний, но вот элементарная простуда вполне была способна отнять у человека последние силы. А сейчас он просто не мог себе позволить расслабиться и заболеть.
Дождь превратился в мелкую изморозь, капли больше не падали на Тревиса, но в воздухе пахло прохладой и сыростью. Его немного спасали оба койота, но до конца согреть измождённого, раненого человека им не удавалось. Скрючившись и прижавшись к земле, чтобы не касаться спиной мокрых ветвей, нависавших довольно низко, Тревис принялся стягивать с себя промокшую рубаху, которая только охлаждала тело. Он осторожно, морщась и постанывая от боли, принялся вытирать себя сухими листьями, выкопанными из-под влажного слоя. Синяки и ссадины не давали покоя, но Тревис понимал, что сейчас, пока в голове гудит и мысли путаются, он ничего не способен предпринять. Это бессилие больше всего мучило и угнетало его. Чтобы забыться, Тревис почти полностью зарылся в листья и постарался расслабиться. Койоты лежали рядом, охраняя его и прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся извне.
Наконец Тревису всё-таки удалось уснуть. Потом он даже не мог припомнить, что ему собственно снилось: в памяти остались лишь какие-то смутные обрывки картин и видений. Но надо всеми ними витало ощущение опустошённости и страха.
Он проснулся в темноте наступившей ночи и сразу же уловил тихий шелест дождя. Тревис инстинктивно повёл рукой — койотов не было. После сна мысли немного прояснились, да и голова уже так не болела. Тревис внезапно понял, как должен поступить. Как только силы вернутся к нему, он сможет прибегнуть к традициям прошлого. Его положение стало настолько отчаянным, что он готов был пойти на крайние меры. Если понадобится, он вызовет Деклая на бой.
Тревис машинально перевернулся на бок и стал размышлять над пришедшей ему в голову мыслью. Он был года на три или четыре моложе своего противника и несколько выше. Однако Деклай отличался плотным сложением, имея при этом крепкие длинные руки. Это в определённой степени уравнивало шансы. Однако Тревис был уверен, что Деклаю не приходилось участвовать в поединках по обычаям апачей. А поединок апачей сильно отличался от привычных дуэлей европейцев. Это настоящий ритуал, и вступить в него может не всякий и не всегда. У Тревиса же теперь было право явиться в лагерь и вызвать Деклая на поединок. А у того, в свою очередь, оставался выбор: либо уступить и признать своё поражение, либо драться.
В древнем прошлом такой поединок имел только один конец: смерть одного из дерущихся. Если Тревис выберет именно эту тропу, то ему волей-неволей придётся пройти по ней до конца, и к своей смерти он был готов. Но вот убивать Деклая ему совсем не хотелось.
Здесь, на Топазе, их и так слишком мало. Потеря каждого человека может обернуться трагедией для всего клана. И хотя Тревис не испытывал особой симпатии к Деклаю, но и ненависти к нему он тоже не чувствовал. Однако перед ним лежало только два пути: либо он бросает вызов Деклаю и сражается с ним, либо навсегда остаётся изгоем и ведёт отшельнический образ жизни. Тревис не мог, не имел права рисковать будущим апачей. Особенно теперь, когда он узнал всю эту информацию, почерпнутую в подземелье заброшенной башни. И в то же время Тревис хорошо понимал, что сейчас вступает в борьбу, наградой в которой станет будущее апачей и всей Земли впридачу.
Вначале ему надо было отыскать новое место расположения лагеря. Если клан прислушался к слову Нолана, то наверняка двинется дальше на юг, держась подальше от горной гряды. И значит, если Тревис пустится их догонять, то ещё больше уйдёт от заброшенного города с зеленоватыми башнями. Ему этого совсем не хотелось.
Тревис с горечью улыбнулся собственным невесёлым мыслям, и сразу же лицо, покрытое синяками, свела судорога боли. Как ему хотелось сейчас раздвоиться. Одну его половину тянуло в долину, чтобы там охранять заброшенные башни древнего города. А вторую — в лагерь апачей, со страстным желанием вызвать на поединок Деклая. Но он был всего лишь человеком, и потому, хочет он того или нет, а ему придётся рискнуть безопасностью башен. Он считал, что сейчас важнее всего покончить с влиянием Деклая в клане.
Перед самым рассветом вернулась Наликидью, притащив с собой птицу или, вернее, существо, отдалённо напоминавшее земную птицу. Тревис с интересом разглядывал сё. Когда-то давно у этих существ почти полностью атрофировались крылья, но вот ноги и тело были крепкими и сильными. Тревис разделал тушку, машинально отложив несколько перьев для стрел. Поёживаясь от утреннего холода, Тревис стал торопливо рвать зубами сырое тёмно-вишнёвое мясо, кидая косточки Наликидью.
Немного поев, Тревис, несмотря на ноющую боль во всём теле и многочисленные ссадины, решил всё-таки выполнять задуманное. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволять себе отступить или расслабиться. Он выглянул из-под укрытия и осмотрел промокшую насквозь окрестную поросль. Дождь всё ещё моросил, но оставаться в укрытии Тревис больше не мог. Он мысленно позвал койотов и постарался как можно яснее представить себе лагерь апачей и самого Деклая. К его огромному облегчению ответ пришёл сразу. Койоты были готовы провести его по свежему следу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});