него и его автомобиля. Нырнула в какой-то торговый центр, чтобы смешаться с потоком спешащих после работы по своим делам покупателей, на эскалаторе поднялась сначала на второй этаж, потом на третий. В окно я увидела, как машина Виталия медленно отъехала от тротуара и, встроившись в поток машин, двинулась прочь. Я остановилась и перевела дух. Как бы то ни было, преследовать он меня явно не собирался.
Видимо, у меня было настолько «опрокинутое» лицо, что на меня оборачивались люди. Я спустилась вниз, вышла из торгового центра, вызвала такси и упала на заднее сиденье. По уму, нужно было вернуться к работе и забрать машину, но я понимала, что сейчас не в состоянии сесть за руль, а потому отправилась домой.
Домой? Основной вопрос, который мне предстояло решить в связи с открывшимися обстоятельствами, касался как раз моей новой квартиры, которую я успела полюбить. Это двухкомнатное гнездышко, продуманное до мелочей, комфортное, удобное, а главное – впервые в жизни мое, компрометировало меня, поскольку было не заработано, а получено неправедным путем. Чем я только думала, когда изначально согласилась принять такой дорогой до неприличия подарок, почему хорошенечко не разузнала степень прозрачности его приобретения? Как не обратила внимания на странное совпадение, что для Натки с Таганцевым нашлась квартира в том же доме? Почему сразу не поняла, что Миронов к этому причастен? Что ж, для завтрашнего разговора с Таганцевым у меня уже накопилось достаточное количество вопросов.
Сутки я провела словно в тумане. Несколько раз звонил Виталий, но сначала я не брала трубку, поставив телефон в беззвучный режим и глядя на переливающийся то и дело в приступе очередного вызова экран. Текстовые сообщения, которые он начал мне присылать, поняв, что я не отвечу, я тоже не читала, а позже, чтобы избежать соблазна, и вовсе выключила телефон. До утра меня некому было искать.
Ночь я провела без сна и в слезах, а потому встала совсем разбитая, но все же поехала на работу, потому что иначе поступить не могла.
– Что с вами, Елена Сергеевна? – спросил меня верный Дима, бросив взгляд на мое измученное, с синяками под глазами лицо. – Заболели?
– Нет, спала плохо.
– А я, наоборот, отлично выспался. Женька с ее токсикозом спать ложится в девять вечера, ну, и я вместе с ней. Не хочу ее одну оставлять, пусть и во сне. Она смеется, что мы – два сурка, а я говорю, что лучше спать, пока есть такая возможность. Вот родится ребенок, и у нас ее точно не будет, а она говорит, что выспаться про запас еще никому не удавалось. А я…
– Дима, пожалуйста, давайте отложим на потом вот эти ваши «а я», «а она». Вы не думайте, что мне неинтересно, просто голова болит, и стрекот голоса меня раздражает.
– Простите, Елена Сергеевна, – смутился Дима. – Я как-то не подумал.
Телефон я включила только днем. В перерыве между заседаниями. К счастью, мне никто из родных не звонил. Все занимались своими делами. Непринятых звонков от Миронова оказалось пять, а непрочитанных сообщений – двадцать восемь. Я решительно отложила телефон. Сначала я поговорю с Костей, чтобы видеть картину целиком, а уже потом прочитаю все то, что Виталий считает нужным мне сказать.
Вторник тянулся бесконечно, но все-таки кончился. Отпустив Диму, который тут же радостно убежал к своей Женьке, я позвонила Сашке, чтобы убедиться, что у нее все в порядке, и поехала домой. До встречи с Костей оставалось чуть больше часа.
Таганцев приехал вовремя. Вид у него был уставший.
– Покормишь? – спросил он с порога. – Я сегодня без обеда. Жрать хочется, сил нет. Была мысль – заскочить домой и поесть, но мне бы потом не объяснить было Натке, куда я пошел, а ты же настаивала на том, что наша встреча конфиденциальна, вот я и не стал палиться.
– Пойдем, посмотрим, что есть в моем холодильнике. Правда, предупреждаю, что особых разносолов не имеется. И да, это правильно, что ты ничего не стал говорить Натке.
– Лена, что-то случилось? – Костя прошел в кухню, сел за стол, глаза у него были цепкие, внимательные.
– Да, случилось. Но что именно, ты мне расскажешь.
– Не понимаю.
Я поставила перед ним остатки какой-то еды, которую готовила себе еще в воскресенье. Самой мне есть совсем не хотелось, хотя от голода немного подташнивало. Костя накинулся на еду с аппетитом очень голодного человека, а я принялась рассказывать о том, что узнала от Никиты Говорова, не умолчав и о вчерашней размолвке с Мироновым. Чем дольше я говорила, тем медленнее ел Костя, под конец совсем отложив вилку в сторону.
Лицо у него было как у побитой собаки. Мои последние надежды на то, что Говоров соврал, а Виталий не стал спорить, потому что был не в курсе происходящего, развеивались как дым. Нет, все, все случившееся было правдой. И оставалось понять, как с этой правдой жить дальше.
– Лена, я не знаю, что тебе сказать, – признался Костя, когда я закончила. – Это словно морок какой-то. Мне даже в голову никогда не приходило, что я могу так вляпаться. Но я тебе даю честное слово, что уголовное дело изучил от корки до корки. Там действительно не было ничего, за что этого самого Занозина можно было взять за задницу. Все чисто, клянусь. Иначе я бы ни за что не стал идти против закона и своей совести. Лена, ты же меня знаешь.
– Знаю, – кивнула я. – Потому и удивляюсь. Костя, Никита сказал, что дело изначально было инспирировано, но те, кто его вел, вышли на какие-то настоящие мутные дела Занозина, понимаешь? Связанные, кстати, с аферой с коммунальными платежами, которые так сильно волнуют твою активную жену, что она, по-моему, работу забросила. Все выводит местное правление ТСЖ на чистую воду. И с учетом открывшихся обстоятельств тут главное – не выйти на самого себя, то есть на тебя, Костя.
– Вот что. Я завтра же затребую из архива это дело и снова хорошенечко его изучу. Сам. Если я увижу в нем что-то подозрительное, то отзову свое поручение. Дело будет возбуждено снова.
– А внутренняя проверка? Говоров сказал, что ее вот-вот возбудят в отношении тебя.
– Ну, бегать я от нее не буду. – Голос Таганцева стал жестким. Именно таким я его знала и любила. – Напортачил – отвечай. Это всегда было моим кредо. Ничего и не изменилось.
– Костя, у меня есть к тебе еще один вопрос, – сказала я. – Не самый приятный и, наверное, бьющий по самолюбию.