Читать интересную книгу Работа на лето - Александр Мартынов

— Иди мойся. Я пока разберу, что привёз, а там и всё прочее подоспеет.

Кивнув, Генка поволокся в ванную. Пустив воду, он присел на край и первым делом выложил на подставку пистолет. Потом начал раздеваться, бросая одежду на скамейку у вешалки. Снял эластичный бинт.

Колено выглядело чудовищно. Чёрное с алым, распухшее, оно вызывало страх. Генка понимал, что травма не такая уж и серьёзная, но на вид оставалась только ампутация. Подумав об этом невесело, он сполз в воду и, выдохнув, устроился в ней как можно удобнее.

Выяснилось: это получилось настолько удобно, что Генка задремал или даже заснул — как обычно бывает, организм полностью выключился, оценив место, как безопасное и потратив почти все экстренные резервы.  Генка даже не сразу проснулся, когда понял, что в ванной он не один.

Вячеслав Петрович стоял около вешалки и задумчиво разглядывал «беретту». Генка бросил быстрый взгляд — одежды не было.

— Что за пистолет? — спросил, не глядя на него, мужчина.

— Беретта, — тихо и внятно ответил Генка, вставая и переступая на коврик.  — Где одежда?

— В чистке… Накинь пока халат, — Вячеслав Петрович поднял глаза.  — Не бойся.  Я ничего тебе не сделаю.  Я не извращенец и даже не агент милиции… Кстати, пакет, который был в куртке, я не вскрывал и положил на стол в зале.

— Я не боюсь, — спокойно ответил Генка, набрасывая махровый халат.  Боль в колене возвращалась.  — Просто вы мне понравились и мне не хотелось бы причинять вам вред.

— А ты можешь? — мужчина серьёзно взглянул в глаза мальчишке.  — Пистолет у меня…

— Нет, — Генка качнулся, и «беретта» канула в карман халата.

Вот так.

— Интересный ты человек, — мужчина приподнял угол рта, и Генка определённо сказал:

— Ну честное слово, я вас видел. Много раз, но не помню, где…

— Может быть, встречались? — Вячеслав Петрович вышел из ванной, не закрывая дверь.  Генка поискал взглядом тапки, не нашёл и похромал босиком, открыв сток ванны.  Он так и не вымылся, но пыль и пот остались в горячей воде.

— Точно нет, — уверенно сказал Генка, извиняясь взглядом и без приглашения садясь в кресло к столу, на котором был сервирован чай с печеньями и стояла тарелка с жареной картошкойфри и сосисками с грибами.  — Спасибо, я правда голодный… А вам ничего не будет? Привезли мальчишку, заказали еду, одежду отдали…

— К сожалению, даже дежурный милиционер не заглянет, — непонятно ответил Вячеслав Петрович.  Впрочем, Генка понял, почему к сожалению — потому что всем по фигу… Взявшись за вилку, он тут же отложил её и вздохнул сердито:

— Ну где я вас видел?!

— Не мучайся, — мужчина встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся, неся книгу — очевидно, недавно изданную или нечитанную.  Названия Генка не различил, потому что Вячеслав Петрович показал задний форзац… и Генка заморгал.  Покусал губу, снова поморгал, кашлянул и сказал:

— Вы Кропилин? Вячеслав Петрович Кропилин?! Так не бывает…

— Не бывает, — согласился мужчина.  — Я и книжки пишу о том, чего не бывает, а мне потом говорят — так не бывает, вы всё придумали… Автор едет по шоссе и подбирает загадочного подростка с таинственным пакетом и пистолетом за пазухой… Выдумка сплошная.

— Еммаа…  — грубо и искренне сказал Генка. И развёл руками.

— Ты ешь, ешь, — предложил писатель, но тут же, присев напротив, с интересом спросил:

— Значит, такие тоже читают мои книги?

— Такие — это с пистолетами и пакетами? — уточнил Генка, жуя.

— Читают… Не скажу, что вы мой любимый писатель, но многие книги ваши мне нравятся.

— Многие? — с лёгкой претензией и какой-то даже обидой спросил Кропилин.

— Пожалуйста, не обижайтесь, — Генка качнул вилкой.  — Вообще то это я обижаться должен.

— Ты? — писатель непонимающе свёл брови.  — Почему ты?

— Хотя бы потому, что у меня отец военный. А у вас во всех книгах, которые с начала девяностых написаны, кто главные злодеи? Военные.  Те книжки, которые до этого, ну, при СССР — там военные у вас все положительные, романтичные даже… Вы извините, пожалуйста, Вячеслав Петрович…  — Генка замялся.  — Но такое впечатление, что вы в детстве про войну много читали и представлялась она вам таким красивым делом, как в песне.  А как Союз гикнулся и попёрло всё это не где-то там и когда-то там, а почти возле дома — вы просто… вы извините ещё раз… вы просто испугались.  Вы ведь человек интеллигентный… извините…

Кропилин побагровел. Генка смущённо положил вилку. Знаменитый детский писатель тяжело дышал. Потом сказал сухо:

— А ты нахал… У тебя что по литературе?

— Трояк, — вздохнул Генка.  — Я программу не люблю, хотя вообще читаю много.

— Это заметно, — Вячеслав Петрович явно справился с собой, глаза у него заблестели.  — Хм… Позиция… Не скажу, что ты во всём неправ.  Но я всётаки прав больше.

— Потому что вы старше? — немного насмешливо спросил Генка, уплетая картошку.

— Да нет, не поэтому… Война — это зло. В детстве… да что там, и гораздо позже я этого не понимал.  Мне казалось, что в ней есть романтика… Признаюсь.  Тут ты угадал.  Но потом я понял…

— Война — это работа, — поправил Генка.  — Её дают военным политики, журналисты, правозащитники, народное мнение… А потом все становятся в позу и дружно костерят «вояк».  А армии — это, может, последнее на земле место, где ещё осталось много порядочных людей на квадратный километр площади… У вас получается, что кто надел форму — тот дурак, убийца и садист, не будь у нас армии, то сразу жизнь пошла бы распрекрасная.  Но у другихто армии есть!

— Но там не такой бардак и беспредел, как в нашей! — горячо сказал писатель и даже встал.  — Воровство, дедовщина, убийства, казни пленных…

— Да везде то же самое, — почти лениво поправил Генка.  — Вы путаете армию, тыл и просто подонков.  Мой отец служит большую часть сознательной жизни.  Ему сто раз предлагали работать в коммерции.  Он отказывался и имеет с этого контузию, два ранения, сто благодарностей и двести выговоров.  А если бы он не отказался? Он, другие… Была бы сейчас вместо пусть дерьмовой… ой, плохой, но России — зона международного контроля… И так уж поотдавали кучу такого, за что драться надо было.  Осталось немного, так и его отдать?

— Никакая земля не стоит человеческой жизни, — твёрдо и тихо сказал писатель.  — Это — самое ценное.  Особенно — жизнь ребёнка.

Генка отложил вилку и встал.

— Помните, у вас есть повесть "Дорога на бастион"? — спросил он, не сводя глаз с лица Вячеслава Петровича.  — И герой — мальчишка Санька… Это ведь Крым? Севастополь? Вы так хорошо о нём пишете… А теперь представьте себе, как вашему Саньке запретили говорить порусски. В Севастополе, где похоронены наши адмиралы. Я их имён не помню, если честно. Я из другого поколения… Вы помните наизусть, наверное… Но вы согласились отдать Севастополь, чтобы не было крови… А я… я не взрослый, я ребёнок. Но я бы пошёл драться. Я бы зубами грыз. И гордился бы, что лягу в одну землю с теми, кто не считал, что земля — это… это просто так. Это не просто так. И флаг не просто так. И честь, и вера, и слава, и память… А для кого всё это просто так, тот сам просто так… И те, про кого вы пишете, что они тупые убийцы — они не считали, что Россия — просто так. Они её защищали, как могли, хотя им все мешали — мамки солдатские разные, суки продажные…  — Генка повысил голос, видя, что Кропилин воздел брови.  — Да, суки! И другие! А они — защитили! Это благодаря им у меня английский в школе пока иностранный язык! Это благодаря им наши девчонки пока паранжей не носят! Да, они матом ругаются! И водку пьют! И киверов у них нет! И мой отец такой! Но они…  — Генка сглотнул.  — А если так, как вы пишете… то вот так однажды можно всё оправдать, потому что жизнь важнее. Важнее чего? Всего? Всеговсего? Я не знаю, я сказать просто не могу, — Генка сел, поморщился от боли в колене.  — Простите… Я сейчас уйду, только одежду принесут… А что до жизни ребёнка… Сколько тысяч их погубили потому, что в своё время не нашлось того, кто за неделю утопил бы в крови нарождавшийся бардак? Да, крови было бы много. Но меньше, чем при кровопускании, растянутом на полтора десятилетия.