— У-ух! А-ух!
— Все в порядке, Том, старина, — сказал я как можно спокойнее. — Ты не узнал меня?
В глазах большого пепельно-бурого самца шимпанзе медленно погасли злобные искры. Все еще угрожающе ворча и оглядываясь, он с достоинством удалился к самкам, забившимся в угол.
Том явно был «не в настроении», как говорила Таня. Что разозлило его?
Я бросил взгляд на часы. До ее прихода оставалось минут сорок. Придет — пусть разбирается. С мальчиками в кино бегает, а ты тут дежурь за нее. Обрадовалась, что нашелся такой старый, тридцатилетний дурень…
Поскользнувшись, я едва не упал. Пришлось схватиться за прутья решетки. И в тот же миг из другой клетки донеслись новые звуки, мало похожие на те, что издают обезьяны. Мне показалось, будто кто-то смеется.
Там находился молодой подопытный самец шимпанзе — носитель полигена «Л». Препарат должен был стимулировать целый комплекс физиологических и психических качеств, в том числе стремление к лидерству.
Я наклонился и поднял с пола раздавленную кожуру банана. Старый Том не был чистюлей и швырял кожуру куда попало.
На всякий случай проверил другие клетки и убедился, что, кроме обезьян, в отделении вивария никого нет.
Я вернулся в манипуляционную к своим бумагам и заставил себя заняться ими. Придумал хитрость: чтобы работа пошла, начал с самого легкого — подсчитывал по формуле содержание азота в кислоте. Затем перешел к более сложным вычислениям. И дело уже сдвинулось с мертвой точки, как внезапно со стороны вивария донесся протяжный вой. Он поднялся до высокой ноты и оборвался… Затем раздался с новой силой.
В следующую минуту я проскочил через тамбур и вихрем ворвался в виварий. В большой клетке катался по полу темный косматый клубок, в котором с трудом можно было узнать Тома. Его пасть была открыта, из нее хлестала пена. Том раздирал на себе кожу, выдирал клочьями шерсть.
«Взбесился? — мелькнула мысль. — А самки?»
Я помчался к телефону.
Через несколько минут прибыли ветврач и санитары. Но Тому врач уже помочь не мог.
— Отравление, — диагностировал врач. Длинные висячие усы делали его лицо унылым. — Однако что это такое?
Он наклонился и поднял длинный тонкий прут. На его конец был насажен огрызок банана. Другой конец прута находился за решеткой клетки, около него валялась кожура.
Я готов был поклясться, что, когда заходил сюда раньше, прута в клетке не было.
— Посмотрите, пожалуйста, Борис Петрович.
На банане виден был желобок, а в нем — несколько капель сизой жидкости. Врач еще раз понюхал банан и брезгливо поморщился.
— Хлорофос, — сказал он. — Несколько дней назад им здесь выводили тараканов. Допустим, были нарушены правила безопасности. Но как он попал в таком количестве под кожуру?
Дверь вивария открылась, пропустив нескольких людей. Первым к врачу, слегка переваливаясь, подошел заместитель директора института Евгений Степанович. Его полное розовощекое лицо выглядело встревоженным.
— Почему оказались здесь вы, Борис Петрович? Где дежурная лаборантка?
— У нее кто-то заболел, — забормотал я.
— Как только она появится, попросите ее ко мне, — сказал он и пошел к выходу.
Санитары убрали труп Тома из клетки, врач остался осматривать обезьян. Я подошел к клетке Опала. Мой подопытный шимп в отличие от остальных обитателей вивария почти не проявлял признаков беспокойства. Он лакомился яблоком из своих запасов. Опал представлял для меня постоянный источник огорчений. После введения полигена «Л» реакции шимпа почему-то не усилились, как я предполагал, а затормозились, умственная деятельность ослабилась. Тупость этого существа стала беспредельной. А ведь я выбирал его — еще детеныша — для опытов по объективным показателям анатомического строения, физиологии: правильная форма черепа, широкая грудная клетка, крепкая мускулатура… И полиген сработал — об этом свидетельствовали показания энцефалографа, анализы крови, лимфы, секреторных жидкостей, появление на шее более темной шерсти — так называемого «кружевного воротничка». Некоторый всплеск умственной деятельности наблюдался у него только в первый год после введения полигена. Затем наступил кризис, произошел пока необъяснимый парадокс — энцефалограф по-прежнему показывал активизацию работы мозга, а я наблюдал притупление умственной деятельности, замедленность реакций. На уроках «языка жестов» Опал почти не отвечал на вопросы, самые несложные задания выполнял хуже контрольных обезьян, которым не вводили полиген. Я даже сомневался, можно ли его теперь переводить к самкам вместо Тома. Сможет ли он выполнять функции лидера — вожака и защитника — даже в небольшой группе самок? Однако выбора у меня не было… К тому же необходимо завершить опыты, проверить, как проявит себя полиген во втором поколении шимпанзе.
Внезапно Опал насторожился, приподнялся.
За моей спиной послышались шаги, и я вздрогнул. Они в точности напоминали те, что я слышал совсем недавно, из манипуляционной.
Я резко обернулся. К клетке в своем засаленном синем халате подходил дядя Вася. На его губах блуждала всегдашняя полусонная улыбка. Он поздоровался и хотел было уйти, но я подошел к нему вплотную:
— Вы еще не закончили работы?
— Как не закончить? Я уходил, но меня вызвали. Сказали надо прибрать тут. Жалко Тома… — Улыбка медленно, как бы, нехотя, слиняла с его желтого, в складках, изжеванного лица.
— Откуда вас вызвали? Где вы были?
— В общаге, где ж еще? В преферанс с коллегами резались.
— Это вы травили тараканов здесь?
— А кто ж еще?
— Где вы держали хлорофос?
— Вон в том зеленом бачке, я ж его и красил, и надпись белилами вывел согласно инструкции. Чтобы случаем не спутать с чем другим…
— Ладно, идите.
Что-то похожее на облегчение отразилось в его вылинявших глазах…
Дверь открылась. Невысокий, худощавый, остролицый человек стремительно шагнул ко мне, не дав даже поздороваться.
— Борис Петрович, все знаю. В общих чертах Покажите, где вы нашли кожуру банана.
Это было в его манере — забывать здороваться и сразу приступать к делу, выхватывать детали, которые другим кажутся несущественными.
Я указал место, где поскользнулся на кожуре.
— Как она попала сюда?
— Том мог выбросить.
— Или банан здесь чистили прежде, чем дать Тому. Ближе к клетке Опала.
«Ну и что?» — мог бы я удивиться, если бы не знал так хорошо нашего директора. Виктор Сергеевич умел делать совершенно неожиданные выводы из сопоставления деталей, на которые обычно не обращают внимания. В этом, помимо прочего, и заключался его «феномен».