непросто опровергнуть. Те, кто его отрицал, утверждая, что все не так уж плохо, обычно слышали в ответ, что они не признают очевидного или что им не хватает смелости заглянуть в суть вещей так же глубоко, как это сделали Сартр, Беккет и Камю.
Но, как мы помним из второй главы, Уилсону было знакомо состояние, которое психологи называют потоком, а сам он именовал «пиком осознанности». Поэтому он тоже считал, что видел истинную экзистенциальную суть вещей, но тошноты она у него не вызвала. С точки зрения Уилсона, жизнь прекрасна и самоценна, и жить, несомненно, стоило.
Уилсон уподоблял экзистенциалистов людям, в полной темноте осматривающим картинную галерею и утверждающим, что там нет ничего интересного. А вот его «пик осознанности» стал чем-то вроде поворота выключателя. Но свет не создал картины в галерее – они там уже были. Он позволил их увидеть. Судя по всему, Камю тоже пришел к такому выводу. Как он писал в 1952 году, «В разгар зимы я понял наконец, что во мне живет непобедимое лето»[48].
Люди, пытающиеся описать состояние потока, особенно подчеркивают чувство растворения «я». Чтобы достичь уилсоновского пика, нужна глубокая вовлеченность во что-нибудь внешнее – против чего активно выступает индивидуалистская философия. У писателей-экзистенциалистов главные герои почти всегда пассивны и асоциальны, при том что многие крупные экзистенциалисты, такие как Сартр или Беккет, происходили из обеспеченных семей и в жизни не знали заботы о деньгах. Как-то раз в молодости Беккет пролежал в постели весь день, потому что не нашел причины встать. Его апатия являет собой полную противоположность той увлеченности и интереса к миру, которые нужны, чтобы вызвать состояние потока.
Отстраненное самокопание нигилистов оказалось самоисполняющимся пророчеством. С таким подходом жизнь и впрямь становится бессмысленной. Но здесь важнее всего, что это состояние постигает отдельного нигилиста, а не человечество в целом. За пределами экзистенциального пузыря жизнь имеет и ценность, и смысл. Чтобы их найти, не нужны ни интеллектуальная эквилибристика, ни вера в Бога, ни Маркс. Нужны только энергия, воля и желание быть причастным.
Несогласие Уилсона с Беккетом касалось скорее философии, чем творчества, поэтому, в отличие от большинства критиков, Уилсон не отвлекался на то, какими смешными, оригинальными или смелыми могут быть пьесы Беккета. Философские разногласия между двумя авторами отражает, например, финальный внутренний монолог Клова, когда он произносит: «Я говорю себе, что Земля погасла, хотя я никогда не видел ее светящейся»[49]. «Вот почему, – пишет Уилсон, – когда я первый раз смотрел „Конец игры“, я не принял эту пьесу, увидев в ней попытку доказать мне, что черное – это белое. Когда Клов говорит, что мир погас, а он так и не видел его светящимся, я могу ответить: „Но я-то видел“, – и отмахнуться от Беккета как от человека, мающегося бездельем и жалостью к себе – и всё по своей же вине».
В «Тошноте» Сартра главный герой сначала подозревает, что отвращение к жизни, которое он начал испытывать, – не часть объективной реальности, а скорее нечто внутреннее, проецируемое во внешний мир. «Стало быть, за последние недели произошла перемена, – пишет он. – Но в чем? Это некая абстрактная перемена, ни с чем конкретным не связанная. Может, это изменился я? А если не я, то, стало быть, эта комната, этот город, природа; надо выбирать»[50]. Рокантен объявляет: «Думаю, что изменился я, – это самое простое решение. И самое неприятное», но затем, погружаясь все глубже и глубже в отчаяние, он все чаще винит мир и путает собственные впечатления с природой окружающих его вещей.
И Беккет, и Уилсон разглядывали истинную природу вещей. Но поскольку они смотрели с разных позиций, то и видели разное. И снова наблюдаемое зависело от наблюдателя. Как писал английский поэт Уильям Блейк в начале XIX века: «Поскольку взгляд меняет мир вокруг».
Экзистенциализм процветал и в США, но американцы были гораздо больше вовлечены в жизнь, чем их ирландские и французские товарищи.
Писатель Джек Керуак из Массачусетса был спортсменом из католической семьи. В Колумбийском университете он получал стипендию как отличный футболист, но бросил учебу, потянувшись к богемным кругам Нью-Йорка. Эта субкультура вдохновила его роман «В дороге», самое знаменитое произведение битников.
Роман «В дороге» написан в 1951 году за три недели напряженной работы. Текст был напечатан на машинке с одинарным интервалом, без абзацев, на сорокаметровой бумажной ленте, склеенной из листов кальки. На амфетаминах Керуак часами не отрываясь молотил по клавишам, без перерывов на сон и еду. Лента избавила его от необходимости останавливаться, чтобы вставить новый лист. Итогом стал текст в жанре потока сознания – чистый энтузиазм в джазовом ритме. Керуак будто бы непрерывно ускоряет темп своей прозы, чтобы обогнать нигилизм описываемого мира и оторваться от него. Текст Керуака пестрит отсылками к буддистской концепции сатори, психического состояния, позволяющего увидеть истинную природу вещей. А истинная природа вещей для человека, достигшего сатори, заметно отличается от истинной природы вещей, открывшейся Сартру и Беккету.
Именно Керуак породил термин «разбитое поколение» (beat generation). Это название родилось в его разговоре с другом, Джоном Клеллоном Холмсом. Как позже вспоминал Керуак, «мы сидели без дела, размышляли о сути потерянного поколения, породившего экзистенциализм, и я сказал: „Знаешь, Джон, это и впрямь разбитое поколение“, и он вскочил и воскликнул: „Точно! Так и есть!“»
Хотя в подпольной наркокультуре 1940–1950-х годов немало людей называли себя хипами и битниками, термин «битник» впоследствии получил более точное значение. Сегодня членами бит-поколения в основном называют американских писателей Джека Керуака, Аллена Гинзберга и вдохновлявшего их Нила Кэссиди. Под это определение не подпадают первые нигилисты вроде Трокки. К битникам часто относят и американского писателя Уильяма Берроуза, несмотря на его уникальную способность не вписываться ни в какие классификации. О таком узком взгляде американский поэт Грегори Корсо сказал: «Три писателя не делают поколения».
Слово «разбитый» Керуак позаимствовал у уличного воришки и наркомана, который так описывал отсутствие денег и перспектив. Воображение Керуака выхватило это слово, потому что он услышал в нем и другое – смысл, прекрасно дополняющий оригинальное значение – «отбросы общества». Для Керуака, выросшего в семье католиков, слово beatitude означало состояние духовного благословения. Презренные изгои, которых коснулся свет и посетило упоение, – постоянная тема Керуака, и слово «бит» выражает все это одним энергичным слогом. Этим словом стали называть дикую, яркую музыку, которую так любили битники, и именно намек на «музыку битников» стоит за названием The Beatles.
Американское «разбитое поколение», не в пример европейским битникам-нигилистам, щедро приправляло свою версию экзистенциализма