с Мишей… ну, в смысле с Михал Михалычем… он ко мне и не прикасался. И даже не претендовал. Мог чмокнуть, но не более того.
Верить ей или нет? Услышанное полностью противоречило той картине, которую за последнее время во всех деталях нарисовало мое воображение. Мне казалось, любовники использовали каждую отлучку моего отца, чтобы заняться своими делами. Любой момент, когда его взгляд не был устремлен на них.
– Почему я должна тебе верить?
– Потому что это правда.
– Но если между вами давно ничего не было, как мог кто-то вычислить вас на юбилее? Ведь тот, кто устроил эту подлость, был уверен, что между вами существует любовная связь, и только ждал момента, чтобы вас уличить. Разве нет?
– Да никто нас не вычислял, Ксения! Никто! Неужели ты еще не поняла?
– Кто же тогда организовал эту подлую шуточку? До сих пор я считала, что происшествие на юбилее и смерть Стаса – это непосредственно связанные между собой события.
– Эту, как ты говоришь, шуточку организовал наш мальчик. Стасик. Больше некому.
– Инга, что ты такое несешь?
– Успокойся, давай выпьем еще по рюмке, и я скажу тебе самое главное. Ты сама поймешь, что я права.
Руки у меня тряслись, я никак не могла ухватить оливку, которой хотела закусить свой коньяк. От моих воплей проснулся Феофан, мяукнул, поинтересовавшись, чего это я так возбудилась посреди ночи, и попытался вскарабкаться по моим домашним спортивным штанам мне на колени. От этих манипуляций у меня и так уже все ноги были в царапинах.
– Фантик, погоди, не до тебя сейчас. Марш спать!
– Это малыш Ульяны Андревны? Ты забрала его себе?
– Как видишь.
Коньяк от волнения пошел не в то горло, я покашляла, развела руки, расправляя диафрагму, и все вроде бы прошло.
– Так что ты хотела мне сообщить такого важного?
– Никто не мог вычислить. Я все время была с гостями, за Стасом я не следила, периодически он попадался мне на глаза, но я не обращала на него внимания. Не до того было. Он подошел ко мне неожиданно сзади, шепнул, что приготовил отцу сюрприз, чтобы я подошла к террасе. Я подошла.
– И он, конечно же, накинулся на тебя, аки дикий зверь! Я тебе не верю.
– Тем не менее так и было.
– Что ж ты не послала его куда подальше, если между вами давно все было кончено?
– Никто бы не успел никого никуда послать. Мы находились на террасе не более одной минуты, когда туда направили софит. Это была проделка самого Стаса. И свет направил тот, кого он об этом попросил.
– Не понимаю, – я не могла поверить в правдивость ее слов.
– Чтобы ты поняла, мне придется упомянуть одну интимную деталь. Там, на террасе, между нами не было секса. Он просто повалил меня на стол, грубо раздвинул ноги. Он и штанов снять бы не успел, и я не успела бы раздеться, даже если бы имела такое намерение. Все произошло слишком быстро. Понимаешь? Проникновения не было!
Это было уже слишком. Инга нагло врала мне в лицо, ведь проверить ее слова было невозможно.
– Ты лжешь! – воскликнула я.
– А зачем мне было так глупо шкодить? Я уже жила другой жизнью, Стас в ней существовал где-то на периферии. Я искренне полюбила твоего отца, он дал мне то, чего у меня в жизни никогда не было – заботу и серьезное отношение. Я была счастлива, пойми, зачем мне было блудить? Даже если смотреть на это с чисто практической точки зрения: зачем мне было так рисковать?
– Страсть, наверное.
– Какая страсть? У Стаса кто-то был, он не скрывал, я собиралась замуж, мы давно общались как родственники, страстью уже и не пахло. Он сам подстроил эту каверзу, больше никто не мог.
– Но зачем?
– А зачем он тогда забрал у тебя такси?
– Это не одно и то же, – не согласилась я.
– По масштабам подлости – да. Но принцип-то схожий.
– Так зачем он все это устроил? Ты-то сама как думаешь?
– Не знаю. Может, хотел опозорить меня перед отцом. Но это вряд ли, я вроде ничего плохого ему не сделала. А может, мстил отцу за что-то. Иногда я ловила очень злобное выражение у него на лице, когда он о чем-то спорил с отцом. Не недовольное, нет. Это было не раздражение даже, а неприкрытая злоба. А один раз он пришел домой в сильном подпитии, я его попросила не показываться на глаза Михал Михалычу, он не любил, когда Стасик сильно нажирался. И Стасик не стал спорить, ретировался, но напоследок бросил, что папочка еще ответит ему… А вот за что, я не поняла, он сильно был пьян. Бормотал себе под нос. Хотя один раз, когда мы говорили об отце, он со злобой заметил, что, если бы папаша не был таким добреньким, его мать была бы жива. Что все это могло значить, я не имею представления.
– Он с тобой своими мыслями и чувствами не делился?
– Да ну что ты! Я для него была как дорогое красивое постельное белье. Но какое бы оно ни было приятное, не будешь ведь спать на одной простыни всю жизнь? Он сбыл меня в хорошие руки, как твой отец отдает котят от своих кошек. Только к котятам Михал Михалыч все же относится как к живым существам, любит их, заботится. А меня Стас никогда не любил. Если я и служила какой-то его цели, то мне о ней неизвестно.
Зато мне теперь, кажется, известно. Как бы фантастично ни звучали признания Инги, но до меня стало кое-что доходить. И, похоже, она действительно говорит правду.
Я уложила Ингу на диван, улеглась сама, но сон, понятное дело, не шел. Я осторожно встала, вышла в гостиную. Она тоже не спала.
– Почему ты не рассказала обо всем отцу? – спросила я.
– Он бы мне не поверил. Со стороны все это выглядело хуже некуда.
– Все равно ты должна была рассказать. Ты можешь предположить, что человек глубоко