пускающими вибрации святых мощей. Девушка проморгалась. Помещение было ярко освещено десятком факелов. Тело Чонсы ныло от усталости.
Ей не удалось насладиться красотами Сантацио и особняка Гвидо. Стражи, безмолвно стоявшие у стен (вначале Чонса подумала, что это пустые латы на стойке, какими украшают дома богачи), схватили её за запястья и заломили руки, резко и больно.
– Эй! Что это значит?! – закричал Джо. Чонса со стоном упала на колени. Подняла ненавидящий взгляд на Гвидо. Тот пошатнулся, носом у него густо хлынула кровь. Реакция оказалась странной: он изумленно приложил к губам свободную руку и восхищенно выдохнул:
– Сильная! О, Тамту! Какая же ты сильная!
– Гвидо, брат! Пусть её отпустят! Она ничего не сделала! – Джо бросился на «ожившие латы», и его ударили в больное место: чуть выше протеза. Он схватил воздух ртом, словно кусок откусил, оскалился.
– Пожалуйста, Джо! Поверь мне. Всё будет хорошо. Я всё объясню тебе, брат! Ей надо отдохнуть. И тебе. Я всё объясню! Её не тронут. Мы в Шормаару, здесь всё по-другому! Клянусь тебе! Поверь!
Джо встрепенулся, несогласный, но Гвидо подошел, шмыгая кровавым носом (жидкость истончилась, но не останавливалась), сутулился, заглядывал в его лицо снизу вверх, как Миндаль, когда выпрашивал еду. Джо уперся пятками, но пошел, не глядя на девушку. Он верил словам брата больше, чем ужасу и боли на лице малефики.
Чонсу бросили в темницу. Что-то похожее – помещение располагалось в подземельях, но было белоснежным. Внутри располагалась знакомая малефике купель из желтой кости, только без воды и немного иной формы. Выбитая прямо в полу, она выглядела как гроб. Сходство подчеркивалось лежащим в купели тюфяком и подушкой. Чонса вспомнила неглубокую яму, в которую они уложили тело самоубийцы и спрятали его за камнями, как прячут страшный грех.
– Дура, – процедила Чонса, толкнулась плечом в дверь темницы, потянула мышцы и прижалась лбом к зарешеченному оконцу, кусая губы от боли и обиды. – Какая же я дура.
Надо было бежать, пока была возможность. Не надо было покидать Ан-Шу. Неужели так сложно?
Чонса попыталась потянуться своей силой вперед, нащупать сознание стражника, чтобы принудить его отдать ей ключи от этой страшной, крохотной и сырой комнаты. Но она не смогла. Ни потянуться, ни почувствовать хоть что-то. Пустота. Тишина.
Света здесь не было даже крохи. Чонса вслепую обшарила комнату, нашла маленькое оконце под самым потолком, в него едва смогла протиснуться её рука. Дальше: перенесла тюфяк, вытряхнула из него дохлую крысу. Девушка пропихнула тушку в окошко, и запоздало пожалела об этом: она не была уверена, что с таким королевским обращением её не забудут кормить. Хотя надежду внушало ведро в противоположном углу, очевидно, для справления нужд. Чонса отодвинула его подальше, подумав, приставила к двери, чтобы услышать, если кто-то попытается войти.
Сил у Чонсы не осталось. Захотелось совершенно по-детски заныть. У неё болели ноги, голова, она хотела спать, промерзла до костей. Грела ее только теплая овчина от торговки из Ан-Шу, где она была счастлива.
– Несправедливо, – тихо пожаловалась она стенам. – Всё это, всё… Несправедливо.
Глава 8
Кровь богов
За тысячелетие мы обнаружили множество костей, якобы принадлежавших Малакию. Немногие из них были действительно древними. Другие оказались подделкой, и, тем не менее, имели чудодейственные свойства защиты от воздействия малефиков.
Вопрос: чьи это были кости?
В чем я вынужден признаться: из всех останков, что мы нашли, исследовали и задокументировали, невозможно было составить человеческий скелет. Сколько не искали, мы так и не нашли черепа.
Вопрос: куда же делась голова Святого Малакия? и был ли он вовсе подобным нам?
Я сомневаюсь.
Сохранившиеся в Шоре записи Тейваса I, наследника Высокого рода Миколата. Известный археолог, он прославился тем, что был первым потомком святых, которого предали анафеме и сожгли как еретика.
Что происходит? Зачем он так?
Джолант подрагивал в гневе. От удара нервы в пояснице словно окунули в кипяток, но взгляд малефики был куда как жестче. Куда он втянул их? Прекрасные каменные своды, изысканная лепнина, ковры, запах свежесрезанных цветов жасмина – и тиски капкана в месте, где Гвидо до синяков обхватил его руку. Он тащил его за собой и всё причитал:
– Я все тебе покажу, все-все покажу, только не злись, братец. Ты все поймешь! Это невероятно, потрясающе, это дело моей жизни. Только не злись. С ней все будет хорошо!
Ребенок на сгибе его руки затих. Джо помнил, как он кричал, боялся этого крика, ведь он свел с ума мать, поэтому упирался не слишком. Не хватало разбудить мелкого демона, которому он чуть не свернул шею в долине Привратника. Тот тогда на него так глянул, будто понял все. Пускай молчит.
Да и на одной ноге сопротивляться уверенному шагу брата было проблемно. Джо мог опереться на стены, зацепиться за них ногтями, как делают дикие звери, когда их пытаются затолкнуть в клетку, но не хотел. Отчего? Потому что коридоры были слишком странные, белые, будто из мела. В кости ли, гипсе или мраморе (в темноте без факелов не разобрать) была выбита шорская клинопись. Она покрывала стены от пола до потолка. Джолант не умел читать на языке южан, но ему стало не по себе. Ему подумалось, что даже в Церквях не украшают подобным образом коридоры, хотя Книги Вознесений хорошо бы смотрелись в качестве гобеленов.
Гвидо привел его не в кабинет и не в светлый холл с камином – в конце коридора располагалась лаборатория. Заставленные шкафы, огромные бутылки темного стекла с подозрительным содержимым, столы с ретортами и громоздкими устройствами, несколько коек покрепче, на которых кто-то лежал, такой же белый и неподвижный, как стены. Здесь было холоднее, чем на вершине астрономической башни Йорфа. Судя по всему, мертвецкая была в смежном помещении, Колючка чувствовал запах, сопровождавший склепы, не гниения, а морозных солей и монеток, с которыми кипятили воду для омовения рук.
Джолант задержал взгляд на девушке, что стояла над койкой. Бринморка на вид, с очень бледной кожей и голубыми раскосыми глазами, её рот закрывала тканая маска, а в руках было что-то округлое и серое. Завидев гостя, девушка оторвалась от своего занятия. Перед ней на столе лежало маленькое, еще почти детское тело с какой-то блекло-розовой лохматой тряпицей на лице. Верхушка черепа отсутствовала. Джолант не сразу понял, что в руках у девицы мозг юного малефика, а на его лице – скальп несчастного.
Кивнув новоприбывшим, медичка хладнокровно продолжила работу: встряхнула головой и