теперь шорские демоницы с выделениями. Отвратительно. Гвидо кивнул, разогнувшись.
– Я Гвидо Лорка, госпожа. Братец этого быка. – Он потрепал Джо за предплечье, и тут же быстро, едва успев сделать вдох, продолжил: – Так! Вам надо сменить одежду, да. Переоденьтесь. Вот, тут побогаче. Вы – торговцы. Ты, – ткнул он в Чонсу пальцем, – мать Хуша. Ты – его отец. И вы везете на продажу ткань и этих славных зверей с Оски. Степные кони! Смотри, какие крепкие у них спины! А, да. Вот ваши документы.
Он передал Джоланту кожаную папку с пергаментами, а Чонсе кинул сверток с вещами. Предназначавшееся ей платье было красивым, изумрудным, с вычурными рукавами – она никогда таких не носила и не собиралась, потому запихнула назад в мешок и поглубже укуталась в овечью шкурку.
– А ты? – спросил Джолант, листая бумаги, но Гвидо захлопнул папку у него перед носом.
– Потом прочитаешь! У нас еще час по морю. Слушай, Джолант! Слушай меня!
– А ты? – Чонса коснулась рукава Нанны. Та одернулась, отвернулась, не ответила.
Это за готовность отдать Джо ребенка, поняла малефика. Снова она была готова отдать дитя в жестокие лапы церковников. Нанна отошла от нее подальше, якобы ловить козу, убредшую назад по пути колеи от их обоза.
– Меня, – приосанился Гвидо, – и так знают! Сделаем крюк за утесом, час при попутном ветре. В порту стражи добрее, чем если бы вы шли из Бринмора. Лисица-Нанна знает про это, верно, ласочка?
Южанке такое обращение понравилось, а Чонса закатила глаза. Медику с угрями на подбородке следовало определиться, каким животным была проводница. А еще лучше – вовсе завязать с этими звериными прозвищами.
Малефика бы сказала, что Нанна скорее птица. Быстрокрылая, вроде стрижей или ласточек над их головами, те кричали высоко-высоко, парили легко и свободно.
Она повесила на грудь перевязь с ребенком. Как Гвидо разглядел гетерохромию? Глаза у мальчика были тёмными, радужки огромными, как у всякого новорожденного, взгляд блуждал. Весь в какой-то корке, кривится, пахнет, похож на картошку. Джо, переодевшийся в чистую одежду с позолотой на отрезах ткани, выглядел как принц. Он подал ей руку, но Шестипалая забралась в шатающуюся лодчонку сама. Ребенок покраснел, сжал кулачки и захныкал. Чонса была почти уверена, что утлая посудина не выдержит веса трех (с половиной) человек, лошадей и овцы с козой. Их, да простит Великий Ключник, торговое судно действительно просело, но тронулось, когда Гвидо бойко оттолкнулся веслом от берега.
Нанна махала им рукой (Чонса подумала, что скорее Гвидо, чем ей), за её спиной высился крутой песчаный берег, весь в норках острокрылых птах. Малефика успела заметить, как шорка сбрасывает обувь, падает у моря и подставляет ступни пене, потом горизонт закрыл вал. Гвидо затянул шанти своим чарующим высоким голосом:
–...А Бони был воякой, – весла гребли вперед, с ними ему помогал Джо, – воякой и терьером!
Вскоре они набрали глубину, ветер стал сильнее и парус понес их сам. Они оплыли скалистый утес, переходящий на севере в проклятые Девять Холмов. Закат был особенно красив. С холмов словно лилась кровь.
Чонса не успела осмотреться в Сантацио. Она смогла оценить только красоты порта, весьма сомнительные в ночной час. Стоны сплетались воедино со звоном монет, звуком рвоты и всеми сопутствующими запахами. Должно быть, все порты одинаковы после заката.
Документы едва проверили: пролистали, спросили, кто такие, отвлеклись на перешучивание с Гвидо, подвижным, будто угорь или карманник. Чонса подумала, что, знай Бринмор про такой короткий путь в Шор, берег Сантацио уже осаждали бы галеры.
В конце концов, Гвидо всучил портовым служащим бутылку бренди и распорядился об имуществе в лодке. Потом повел их прочь.
– Пойдем, Джо. Найдем вам ночлег получше этого промозглого местечка! – произнес он с обаятельной улыбкой. У него были мелкие и очень белые зубы. Чонса заметила это и глубокую ямочку на левой щеке, когда он повернулся к ней. – Позволь мне понести эту ношу, о сиятельная Тамту!
Чонсе не нравилось это обращение, оно возвращало её в прошлое. Но она устала, к тому времени не спала трое суток и ворочать языком, пикируясь с этим мальчишкой, ей казалось невозможным. Как и терпеть визги младенца и его неуемную бешеную энергию там, где пульсировал родничок. Если честно, она вздохнула с облегчением, когда Гвидо забрал ребенка по имени Ярость.
Гвидо вывел их из порта. Огромные каменные врата, выполненные из алебастра, сторожили разодетые в дорогие плащи и доспехи воины. Увидев Гвидо, они склонились в почтении. Джо не сдержал интереса во взгляде, пока Чонса сонно моргала, с усилием разлепляя тяжелые ресницы. Ей было очевидно, что, кем бы ни был скользкий угорь Гвидо, власть у него была. А она не любила людей, у которых была власть: эта сволочь делала из добряков интриганов, из миролюбов палачей, а из слабых духом – корм. Так было с большинством ключников – проучившись долгие годы в малефикоруме, она знала в этом толк.
Шестипалая забеспокоилась, когда они вышли на выложенную мрамором дорожку. Почувствовала неприятную, зудящую вибрацию под ногами, и с каждым шагом она становилась заметнее и сильнее. Младенец тоже ощутил что-то, находящееся пока вне его понимания, и заголосил громче. Малефика встала, будто обратилась в соляной столб.
– Что происходит? Куда ты нас ведешь?
Кровь шумела в ушах. Головная боль вливала свинец под веки.
– Чонса? Что такое?
Ребенок корчился в руках у медика, тот еле его удерживал. Он бился, как сам Марвид в последнем сражении.
– Там столько… Столько костей! Боги, – она сжала руками голову, – боги, да что это за место?!
Гвидо поспешил к ней, Джо оказался быстрее – обхватил за плечо и глянул на своего «брата» враждебно, остро.
– Куда ты ведешь нас?
– В мою лабораторию. – Голос Гвидо был мягок, как у кота, но Чонса буквально чувствовала остроту когтей в его пушистых лапках. – Там безопасно. Там никто не навредит вам. Клянусь! Джо, клянусь именем Лорка!
Это звучало солидно. Не будь Чонса на грани своего сознания, она бы даже издевательски ухмыльнулась – но Джо купилcя. Он крепче обхватил плечо Чонсы. Все, на что её хватило – это слабо трепыхнуться, и он повел её.
По пути в небольшой каменный дом им встречались только слуги и стражники. Чонса подслеповато вглядывалась, забыв о том, где она. Всё спуталось, в последний раз такая боль была при Макании, но здесь не было жёлтых плащей церковников. Идти – всё равно, что по лаве.
Стало легче в помещении – холл с широкой лестницей оказался обшит известняковыми плитами, не