44
Сегодня был просто сумасшедший день. У одного военного развился психоз после того, как у него на глазах два месяца назад разорвало на учениях двоих лучших друзей. Да, такое бывает в мирное время. Слишком уж опасна эта профессия. И парень потерялся окончательно, когда вчера ему позвонили с номера погибшего друга, чья сестра хотела забрать какие-то вещи. И вот уже почти двадцать часов находится в стадии жутчайшего обострения. Печальная картина.
Потом у нас было совещание. Снова изменения в ведении документации. И хоть введены они локальным актом от сегодняшнего числа, но переделать все истории нужно за весь последний месяц. Идиотизм да и только.
А час назад, когда уже основной рабочий день окончился, а остались только дежурные, заведующий отделением привёл ко мне пациента. Сказал, что по просьбе начмеда. У него вроде как тянет шею и отдаёт под правую лопатку болью, а я как невролог должна его осмотреть и назначить лечение.
Мужчина представляется Владом и снимает куртку. Жуткий тип какой-то. Но раз по просьбе начмеда, так деваться некуда. В конце концов, я врач, и каким бы ни был человек, что за эмоции не вызывал во мне, я обязана оказывать ему помощь.
— Как давно вас беспокоят неприятные ощущения?
— Дней десять.
— Сами предпринимали какое-то лечение?
— В смысле?
— Ну, использовали обезболивающие или противовоспалительные гели или мази, может принимали таблетки.
Мужчина пожимает плечами, жест слишком уж непринуждённый как для того, у кого предположительно ущемлён нерв. Но, возможно, он и вправду принял обезболивающее.
— Расстегните воротник и сядьте на стуле ровно.
Создаётся впечатление, что мужчина выполняет всё это нехотя. Может, жёнушка заботливая заставила доктору показаться. Некоторые бравые парни считают, что к врачу следует обращаться едва ли уже не при смерти.
Я закатываю рукава и тру ладони друг о друга, разогревая их. Едва только собираюсь приступить к осмотру, как в ординаторскую заглядывает дежурная санитарка.
— Яна Николаевна, вас к телефону. Родственники больного из третьей палаты из терапии. Говорят, это срочно.
— Сейчас приду. Извините, — обращаюсь к мужчине. — Я на пару минут выйду, а потом вернусь и мы продолжим.
Тот кивает, а я спешно покидаю кабинет. Что же такого могло случиться? В третьей палате лежит парень, что восстанавливается после операции на жёлчном пузыре. Что могло случиться, что в пятницу под вечер срочно звонят. Да не ему на сотовый, а требуют дежурного врача. Может, он пожаловался своим родным на плохой уход? Только ещё подобных разборок мне не хватало.
— Дежурный врач Фомина Яна Николаевна, слушаю, — стараюсь говорить профессионально, но дружелюбно.
— Привет, конфетка, — произносит презрительно смутно знакомый женский голос. — Это Ряполова. Помнишь такую?
— Помню. Что тебе нужно? — удивляюсь, ощущая неприятный холодок, ползущий по спине. Отвечаю сдержано, стараясь говорить негромко.
— Слушай меня сюда внимательно, Яна, и лучше сделай вид, что говоришь по делу с обеспокоенными родственниками кого-то, кто, возможно, лежит у вас там в третьей палате.
— Я не понимаю… — становится совсем не по себе.
— Тот парень, что сейчас сидит в твоём кабинете, пришёл по твою душу. Он от Ермолаенко, — внутри всё холодеет, ноги слабеют, и мне приходится опереться на стол дежурной медсестры, у которого я стою. — Ты сейчас делаешь вид, что пошла пописать, а сама бежишь на улицу, ловишь такси и быстрой ланью спешишь в «Чёрный Дракон». В том самом зале, где тебя продали Лексу на аукционе, сейчас проходит подпольный бой, где твой возлюбленный бьётся. Но он загнан в ловушку, потому что думает, что ты под прицелом. А такого как он нельзя загонять в угол, потому что быть беде.
Пока она говорит, в моей голове происходит лихорадочная, сумбурная работа. Почему звонит Ирина? Она не должна быть на моей стороне. Подпольные бои… Алексей бы не стал… Хотя, почему я так думаю? Шевцов — это Шевцов. Да и синяки на его теле только подтверждают слова его бывшей.
— Ты меня слышишь, Фомина? — рявкает Ирина.
Мне хочется спросить, почему я должна ей верить, но если всё это правда, и тот мужчина действительно от Ермолаенко, то нельзя высказывать такое вслух, потому что ординаторская совсем рядом.
— Пока ты сомневаешься, Шевцов может начать косячить. Быстрее. Я буду ждать тебя у входа через пятнадцать минут. Поторопись, Яна.
Ряполова отключается, а я до хруста в костяшках сжимаю трубку стационарного телефона. Почти не думаю. Ведь если верить Ире, то счёт идёт на минуты. Если верить… Чёрт!
Срываюсь и на одних только пальцах бегу в сторону лифта. Цепляю санитарку.
— Михайловна, мне нужно на пятый этаж. Того, что в ординаторской, надо придержать. Ты же знаешь, какие у меня пациенты. Но если станет буянить, то не вмешивайся, вызывай санитаров. Поняла?
— Ага.
Женщина застывает в гордости, что ей поручили такое ответственное задание, а меня колет совесть, что я, возможно, подвергаю её опасности. Но тут к подобному привыкли, так что парни-санитары справятся, если что.
Забегаю в лифт и жму кнопку с цифрой три. Я же в шлёпанцах, надо взять у Лизки обувь. Хочу вызвать такси, но понимаю, что телефон остался в ординаторской.
— Лиза, — врываюсь в ординаторскую на третьем этаже. Слава Богу, Копылова тут одна. — Пожалуйста, дай мне свою обувь и вызови такси!
— Фомина, что случилось? — подруга смотрит удивлённо и настороженно. — Ты белая как стена.
— Лиза, не сейчас, мне надо уехать. По-тихому. Там… у меня в ординаторской сидит амбал, а Лёша в опасности… мне просто надо…
— Так! Стоп! Куда тебе надо?
— В «Чёрный Дракон».
Лизка вытаскивает из шкафа кроссовки и куртку, кидает мне, а потом и сама начинает одеваться.
— У меня есть запасные, — поясняет, доставая туфли.
— Ты не должна идти со мной, — пальцы путаются в шнурках, волосы падают на глаза, не давая разглядеть. Меня бьёт крупная дрожь, из-за которой не сразу получается попасть в рукав.
— Такси? — негромко говорит Копылова в сотовый. — Как можно быстрее. Военный госпиталь. Платим двойную за срочность.
— Скажи, чтобы к северным воротам. У меня окна на главные выходят.
— К северным воротам, — добавляет Лиза и быстро кидает телефон в сумку, хватает меня за руку, и мы как можно тише уносимся к лифту.
Господи, нас обеих выгонят! А возможно мы попадём в ещё большую беду, если Ирка солгала.
На улице ледяной ветер ударяет в лицо. Забирается под ворот тонкой куртки, которую Копылова бросила в шкафу ещё в начале октября, решив не забирать домой. Она настаивала, чтобы я надела её пальто, но я отказалась на отрез. Она идёт со мной в неизвестность, я просто не имею морального права рисковать ещё и её здоровьем.
Просто чудо, что машина уже у ворот, когда мы выскальзываем за калитку, упросив охранника открыть нам через свою будку, чтобы не сигналить основной.
По пути я сбивчиво рассказываю Лизе о звонке Ряполовой, о своих подозрениях, о следах боёв на теле Алексея. Мой голос дрожит, руки ходят ходуном, а в груди настоящий ураган. Непрошенные слёзы готовы вот-вот прорваться плотиной, но страх иссушил не только мои нёбо и язык, но и глаза.
Мне кажется, что машина едет слишком медленно, так долго стоит на светофорах. В моей голове вспышками всплывают страшные картинки: вот Алексей лежит на ринге весь в крови, а вот он, не контролируя себя, убивает противника. Я зажмуриваюсь, стараясь прогнать страшные образы. Если бы не ладонь Лизы, крепко сжавшая мою, я бы, наверное, выскочила из машины в надежде быстрее добежать на своих двоих. Мне просто безумно страшно. До тошноты.
Такси тормозит у клуба, я быстро кидаю водителю купюры и выскакиваю наружу. Лизкины кроссовки немного велики мне, но я не обращаю внимание на неудобство.
Замечаю тонкую фигурку в шубе сбоку здания. Я помню, что там находится та самая дверь. Лизка бежит за мной.