Александр Гедеонов. По замыслу архитектора, зрительный зал должен был представлять собой нечто вроде огромного музыкального инструмента — скрипки Страдивари. Он предложил убрать изогнутые кирпичные стены за ложами и заменить их на панели, отражающие, а не поглощающие звук. На железных модильонах на потолке крепился плафон из резонансной сосны, украшенный росписью «Аполлон и музы». Гедеонов обсудил предложение с министром двора, графом Александром Адлербергом, — безусловно, приняв во внимание мнение царя: «Его Величество не желало сносить каменной стены в коридоре, но, поскольку ее нельзя признать полностью надежной, Кавос добавил новую стену в планировку». Архитектор также стремился, чтобы противопожарная система никак не соединялась со зрительным залом — иными словами, не отражалась на акустике. Он выиграл конкурс, и строительство началось[244].
За рекордно короткий срок Большой превратился в самый роскошный театр в мире. Первые сваи забили в мае 1855 года, а в конце года, когда наружная часть была завершена, Кавос представил смету на арматуру, драпри и бархат, а также стоимость фонарей и люстр, включая поражающую воображение трехуровневую люстру из хрустальных подвесок для зрительного зала. Люстра состояла из 20 тысяч элементов и имела более 8 метров в высоту. Но так как из нее просачивались горячие воск и масло, в конце концов сидеть (или стоять) под ее великолепием соглашались только бедняки.
Дата коронации царя значительно подстегивала строительство, и всего через 15 месяцев, в канун торжества, в театре оставалось лишь убрать мусор. Работа Кавоса была единодушно признана чудом, беспрецедентным в истории театрального дизайна. Однако была одна проблема, преследовавшая Большой вплоть до XXI века. Его фундамент стоял на болоте. Вода, губительная как для древесины, так и для камня, просочилась к дубовым сваям. Они начали гнить, и всего столетие спустя театр уже стоял на рассыпающемся кирпиче.
За два месяца до открытия, 16 июня 1856 года, возникла серьезная проблема. Архитектор получил от министра двора недвусмысленное предупреждение о нестабильной стене за передним фронтоном: «Господин Кавос обязан обеспечить, чтобы возникшая по его халатности проблема не стала причиной привлечения к ответственности»[245]. Стену отремонтировали. Проведение отопления и освещения оставило мало времени на украшение фойе и обивку кресел и еще меньше — на наем вежливых и грамотных капельдинеров, однако ремонт был завершен.
Театр открылся 20 августа 1856 года оперой «Пуритане» Винченцо Беллини, в которой приняли участие всемирно известные исполнители: Энрико Кальцолари, Фредерик Лаблаш и Анджолина Бозио — двадцатипятилетняя певица с колоратурным сопрано, снискавшая восхищение царя Александра II. О постановке русской оперы не могло быть и речи, поскольку царский двор давно предпочитал итальянские — чем пышнее, тем лучше, — а первый балет здесь поставят лишь 30 августа на специальном мероприятии, вход куда будет строго по приглашениям. Двор долго не мог решить, что следует представить на открытии: прежде чем согласиться на «Пуритан», рассматривали «Севильского цирюльника» Россини и «Риголетто» Верди. В какой-то момент казалось, что чести торжественно открыть новый театр удостоится опера «Любовный напиток» Гаэтано Доницетти, однако ее решили оставить для закрытого мероприятия десять дней спустя. Таким образом, в вечер открытия дали оперу Беллини.
Политика театра в России зачастую отражает исторические события, особенно в периоды войн и революций, которых произошло в избытке. Так, после вторжения Наполеона в 1812 году в Императорских театрах стало модным высмеивать французов. Позднее, в XIX веке общественные настроения повернулись против Германской империи и лично принца Отто фон Бисмарка. После Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года, когда все, что раньше считалось хорошим, внезапно начали осуждать, репертуар снова изменился. Опера М. И. Глинки «Жизнь за царя» превратится в произведение «За серп и молот»[246], чтобы соответствовать эстетике коммунизма, а «То́ску» Пуччини после большевистского переворота объявят символом битвы за Коммуну.
Однако в 1856 году, в отсутствие войн и революций, связь между искусством и политикой ослабела. Выбор оперы «Пуритане» для церемонии открытия Большого и коронации нового государя не имел ничего общего с миром за стенами театра. Произведение выбрали по той простой причине, что «Пуритане» оказались самой новой в списке доступных постановок, а также потому, что главную партию в ней исполняла пользовавшаяся популярностью Анджолина Бозио — звезда итальянской оперной труппы в Санкт-Петербурге. В действительности сюжет спектакля антиаристократический. Однако, в отличие от советских цензоров, которые дотошно просматривали либретто, слушали музыку и смотрели танцы, выискивая в них признаки мятежа, царь Александр II совершенно не боялся театра. Низкие поступки в операх Беллини или других композиторов не представляли угрозы для власти императора.
Первый балет, выбранный для чествования монарха, в действительности должен был показать талант исполнителя: в «Маркитантке» (1844 г.) выступала Фанни Черрито, итальянская балерина с невероятной техникой исполнения батри[247], отточенностью вращений напоминавшая волчок. Ее партнер, не менее известный танцовщик, хореограф и балетмейстер Артур Сен-Леон[248], приходился ей мужем. Время не сохранило памяти о ее выступлениях, но один из групповых танцев, па-де-сис, отражен в хореографических записях Сен-Леона и проливает свет на впечатляющую технику балерины[249]. Черрито играла роль верной помощницы, служившей французским солдатам во времена Наполеона: от их имени она писала письма, перевязывала им раны и хлопотала на кухне. Девушка торговала дешевым провиантом, сохраняя при этом свое достоинство. Солдаты жаждали получить то, что было под запретом для всех, кроме предмета ее настоящей любви — владельца таверны Ханса. Легкие плие никак не вписывались в армейскую жизнь, поэтому Черрито пришлось исполнять приседания с посудой и столовыми приборами, привязанными на талии.
Газеты были полны восторженных отзывов. Критики наперебой обсуждали роскошные фасады, замысловатую мозаику на полах вестибюля и композицию из «цветочных орнаментов, рокайля, картуша, розеток и плетений» на ярусах[250]. Кавос переделал Большой театр «в стиле византийского Возрождения», с колоннами из молочно-белого известняка на входе, ложами, обитыми малиновым бархатом, и фойе с зеркалами и вставками в технике гризайль[251]. Кресла были набиты конским волосом и кокосовым волокном — последний писк моды, не имевший себе равных по удобству. Зрительный зал украшала тонкая лепнина из папье-маше[252], декорированная сусальным золотом. В число ингредиентов для позолоты входили глина, яйца и водка. Кисти брали из тонкого волоса из хвоста серой (возможно, обыкновенной) белки, идеально подходившего для нанесения плотных, глубоких цветов.
Второй занавес изображал аллегорию на историю всей нации — судьбоносное событие 1612 года. Согласно существовавшей легенде и официальной пропаганде, в тот год народ России впервые объединился против своих врагов — поляков и литовцев. Помимо захвата русских земель, оккупанты преследовали цель обратить крестьян и торговцев в католицизм — участь намного