и лягушки.
Театр был вновь построен в 1856 году, уже в своем современном виде; протеже Санковской танцевала «Сатаниллу» на новой сцене. Верстовский, как и прежде, оставался на посту и продолжал относиться к актерам как к крепостным. Однако он мог рассчитывать на то, что их мастерство сделает постановки сенсационными, — и перед уходом в отставку с гордостью столкнулся с первым в истории Московских Императорских театров задокументированным фактом перекупки билетов.
Балет привлекал все больше публики из московского среднего класса и высшего света, и танцовщики выступали перед аудиторией, которая их обожала. После 1856 года ничто — ни пожар, ни урезание бюджетов, ни скандалы, ни даже война, — не могло стереть его достижений.
Глава 4. Империализм
Большого Петровского театра не стало, но Алексей Верстовский не очень по нему скучал и не видел смысла в его восстановлении.
Однако решение принимал не он. Императорский двор в Санкт-Петербурге одобрил и контролировал реконструкцию, лишив своенравного бюрократа, руководившего Московскими Императорскими театрами, всяких полномочий. Верстовский узнал о проекте от одного из архитекторов, принимавших участие в планировании. Ему сообщили, что в бюджет заложены «5 миллионов кирпичей» и «3 миллиона серебряных рублей». «Очевидно, что в нынешних условиях Москве было бы выгоднее отказать в строительстве столь крупного театра, — утверждал чиновник, — который даже в свои лучшие годы заполнялся не более десятка раз». Он намекнул коллеге, что куда разумнее было бы вложить средства в строительство железной дороги — это «неоспоримая истина!»[242]. Однако у него больше не было сил бороться за правду, его «глаза отказывались служить», а почерк «становился все хуже и хуже»[243]. В 1861 году управляющий передал свой пост Леониду Львову, брату композитора — автора произведения «Боже, Царя храни!» — государственного гимна Российской империи на протяжении большей части XIX века. Менее чем через год после выхода на пенсию Верстовский скончался от сердечного приступа.
Большой театр восстановили как раз к коронации царя Александра II на Соборной площади в Кремле в 1856 году. Его открытие стало важной частью празднеств. Бюджет и архитектурное решение носили отпечаток политических и культурных устремлений к возрождению национального единства. Крымская война, длившаяся с 1853 по 1856 год, обернулась для Российской империи разгромным и унизительным поражением. Конфликты [из-за принадлежности церквей в Палестине, на которые претендовали и католики, и православные] в Вифлееме и Иерусалиме побудили Россию вторгнуться на территорию современной Румынии и угрожать Османской империи. Франция и Великобритания выступили против, и на полуострове Крым близ Севастополя открылся кровопролитный фронт. Европейские и османские союзники захватили город, вынудив соперников просить о перемирии. (В 2014 году, в рамках кампании президента Владимира Путина по восстановлению исторической справедливости, Россия вернула себе контроль над Крымом, в то время находившемся в составе Украины. Севастополь остается предметом разногласий по сей день).
Потеряв в Крымской войне сотни тысяч жизней и более миллиарда рублей, в 1856 году Александр II принял символы власти — державу и скипетр — с желанием начать все с чистого листа. К тому же, теперь у него была новая сцена для празднований. Перед его восхождением на престол не случилось никаких волнений, цареубийств, переворотов и недобрых предзнаменований — разве что во время церемонии с головы императрицы соскользнула корона. Слухи о том, что предыдущий царь, Николай I, совершил самоубийство, не подтвердились (он умер от пневмонии), и толпа в Кремле приветствовала нового государя без особой тревоги. Благоразумность либералов, понимавших, что Россия нуждается в реформах, сдерживала общественное беспокойство по поводу юности [самодержцу было 38 лет] и неопытности нового царя. Все возлагали надежды на трон.
Большой театр 1856 года служит основой Большого, каким мы знаем его сегодня. Во второй половине XIX века театр удостоился царской роскоши в виде ремонта отопления и освещения. Во время революции 1917 года большевики выбили в здании окна, вынесли имущество и перекрыли отопление. Театр превратился в политическую площадку — никаких опер и балетов, теперь здесь проводились только серьезные мероприятия с пустыми разговорами обо всем на свете. Именно там официально начал свое существование и сам Советский Союз. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — призывали рабочих всего мира, пока дети бегали по сцене с агитационными плакатами. Во время Второй мировой войны немецкая бомба повредила фасад здания; проведенные работы не смогли спасти акустику в зале. Ремонт сначала отставал от графика, а потом и вовсе прекратился. Просели потертые паркетные полы, с потрескавшихся наружных стен слезла краска. Однако Большой не сгорел, а его исполнители по-прежнему пользовались уважением зрителей. По мнению расположившихся в 500 метрах от главной сцены кремлевских политиков, театр был мощным оружием в арсенале советской дипломатии. Балетные спектакли посещали такие иностранные руководители, как Фидель Кастро и Рональд Рейган. Сегодня Большой представляет собой воплощение самых смелых фантазий итальянского архитектора Альберто Кавоса.
Сын итальянской оперной певицы и внук итальянского танцовщика, Кавос был предан своей страсти к красивым женщинам, городам Италии, живописи Возрождения, античной мебели, зеркалам, хрусталю и бронзе. Роскошь, к которой он стремился, определяла его архитектурные решения. После того как его первая жена, родив четвертого ребенка, скончалась от туберкулеза, он снова женился на девушке семнадцати лет. У них было трое детей и девять внуков, но Кавос регулярно изменял жене, и их брак распался. Архитектор уехал в свой дом на Гранд-канале в Венеции вместе с любовницей, оставив супругу почти без средств к существованию, а старшую дочь без приданого. Гонорары, обогатившие сначала его самого, а после его смерти и любовницу, Кавос получал от Большого театра в Москве и Конного цирка в Санкт-Петербурге. Под крышей последнего проходили не только цирковые, но и оперные представления. В 1860 году его отреставрировали и переименовали в Мариинский театр — в честь жены царя Александра II Марии Александровны.
Несмотря на всю славу Кавоса, комиссия, руководившая восстановлением Большого, не пала ему в ноги. В 1853 году ему пришлось соревноваться с тремя другими архитекторами. Главным соперником стал московский архитектор Александр Никитин, работавший в стиле неоклассицизма. Кавос одержал триумфальную победу, исправив самый вопиющий недостаток в конструкции старого театра — потенциально опасную конструкцию лестниц, блокировавших дверные проходы к креслам и сидениям нижнего яруса. Никитин предложил сохранить внутреннюю часть старого театра нетронутой, но, в надежде предотвратить очередной круг ада, намеревался заменить все сделанное из древесины железом и чугуном (за исключением пола и потолка зрительного зала), оценив работу в 175 тысяч рублей.
Кавос также решил улучшить акустику, на которую сетовал управляющий Императорскими театрами