Читать интересную книгу Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко

Спирокки имел право входить в покои Папы без приглашения. Он редко пользовался этим правом, но теперь — воспользовался. Когда Спирокки вошёл, Папа, одетый в банный халат, находился в соседней комнате. Он смотрел в окно и думал о том, что будет дальше. Появление Спирокки обрадовало его, потому что кардинал мог разрешить некоторые вопросы.

Кардинал слегка поклонился, Папа кивнул в ответ.

«Ваше Святейшество, — сказал Спирокки, — у нас есть Мессия».

В тот момент Карло Баньелли не почувствовал тревоги. Казалось бы, Папе, чьё правление ознаменовалось Вторым Пришествием, повезло. Семьсот Пап до Бенедикта XX вынуждены были довольствоваться слепой верой, а у него появилась возможность подтвердить свою веру железными доказательствами. Но у этой медали — две стороны. И ещё ребро.

Вера не должна быть доказуемой. Она должна оставаться слепой. Другого варианта нет и быть не может. Иначе она просто теряет смысл. Вера превращается в знание, а во имя знания нельзя творить великие дела. Во имя веры — можно. Можно спрыгнуть в пропасть с верой в то, что в полёте у тебя обязательно отрастут крылья. Кстати, это не моя мысль. Это сказал Рэй Брэдбери. Можно с голыми руками пойти на медведя и победить его силой собственной веры. Можно пройти через огонь и не опалить даже пяток.

Знания в этом не помогут. Если вы знаете, что огонь — горячий, вы получите ожог. Если верите, что он — холодный, с вами ничего не случится. Если вы знаете, что в револьверном барабане только одно пустое гнездо и вероятность осечки в случае выстрела себе в висок равна семнадцати процентам, то вы умрёте. Если вы верите, что барабан пуст или что именно пустое гнездо совпадёт со стволом, то останетесь живы. Это вопрос веры, не более того.

Покуда человек верит в Христа, верит в его божественность, в исцеления, прогулки по воде и прочие чудеса, такая вера сильна. Эта вера может разрушать города и останавливать солнце. Современный человек никогда не видел ни Христа, ни одного-единственного чуда. Но вера — сильнее.

Как только человек получает доказательство, он теряет веру Он уже воспринимает Христа как человека, подобного ему, а не Сына Божьего. Он воспринимает распятие как рядовой метод казни. Повешение, расстрел, четвертование, распятие, декапитация. Всё банально.

Это пришло в голову Карло Баньелли, после того как он тщательно обдумал ситуацию. Но в тот момент, когда Спирокки сообщил, что у них есть Мессия, Баньелли был счастлив. Ему выпал удивительный жребий. Сыграла ставка на зеро.

«Я хотел бы посмотреть на него», — сказал Папа.

Они шли по коридорам Ватикана в безмолвии, за ними следовала обширная свита. Кардинал Спирокки и Папа Бенедикт XX направлялись в комнату наблюдения, куда день и ночь передавалась информация с камер, установ/хенных в апартаментах Джереми Л. Смита. Они смотрели на этого дикаря, на это дерьмо, на маргинала, который должен был стать новым Иисусом, новым Богом. Их новым источником доходов, золотым тельцом.

* * *

Первым делом Джереми отправился в туалет. Его никто никогда не учил поднимать сиденье унитаза, мочась стоя. Поэтому Джереми обоссал сиденье, заправился и пошёл изучать квартиру. Он попытался отодрать решётку в одной из комнат, но та не поддалась, и Джереми с размаху бросился на огромную двуспальную кровать с балдахином. Слезая с неё, он задел и разбил фарфорового ангела, стоявшего на прикроватной тумбочке.

Он ходил и рассматривал вещи, брал их в руки. Иногда ставил на место, иногда бросал где попало. Потом Джереми Л. Смит включил телевизор и уселся на диван. За этим его и застали Спирокки и Баньелли.

Джереми щёлкал по каналам в поисках порнухи, или мультфильмов, или какого-нибудь боевика. Но везде шла только одна передача — повторение трансляции похорон. И лицо Джереми — крупно, мелко, со всех ракурсов, в фас и в профиль. Джереми рассматривал себя и улыбался во весь свой щербатый рот. Потому что он добился своего. Теперь толстый Джон Джонсон убедится в том, что Джереми Л. Смит — не какой-нибудь там обсос.

В какой-то момент, щёлкая по программам, Джереми наткнулся на канал высокой моды. Транслировался показ бюстгальтеров. Тогда Джереми Л. Смит расстегнул штаны, достал член и стал дрочить. Два престарелых церковника, Спирокки и Баньелли, смотрели на это с отвращением.

Именно тогда Бенедикт XX спросил: «Вы уверены, кардинал, что стоит делать из него Мессию?»

Но в то время как Баньелли усомнился в правильности действий кардинала, последний утвердился в своём намерении. Из того куска дерьма, который они видели на экране, можно было слепить всё что угодно.

«Стоит. Даже не просто стоит. Жизненно необходимо».

Каждое слово Спирокки отчеканил, как монету.

Глядя на обезьяну на экране, Карло Баньелли не чувствовал никакой угрозы. Точно так же технически развитая цивилизация Кортеса не боится суеверных и наивных ацтеков, а мировой IT-концерн не опасается крошечной фирмы из какого-нибудь Клермонта. Точно так же Голиаф не страшится Давида. Но предсказать реальный исход практически невозможно. Пускай ацтеки и в самом деле покорились наглым испанцам, но Давид всё же одолел Голиафа. Поэтому страх должен иметь место — хотя бы едва ощутимый, притаившийся в самых дальних закоулках души, но без него — никак.

Карло Баньелли отворачивается.

«Как мы собираемся это воспитывать? Его же нельзя показать людям в таком виде».

«Сейчас его можно показывать в любом виде. Он поцеловал вас, и вы воскресли. Этого достаточно для того, чтобы толпа прижизненно его канонизировала».

Карло Баньелли всё ещё не до конца осознаёт произошедшее. Он пока не был в морге и не видел своих заспиртованных органов.

Джереми Л. Смит кончает на бархатную обивку дивана. Спирокки снисходительно улыбается.

* * *

Дрессировка началась с разъяснения того, зачем она нужна. Для Джереми не существовало понятия «надо». Было только «хочу». Но учителя и психологи (настоящие психологи, а не вышеописанные девочки) нашли компромисс между этими установками. Им оказался принцип «слабо». Джереми не умел правильно держать вилку и не хотел прикладывать к этому усилий. Но когда ему сказали, что он просто слабак и не способен научиться такой элементарной вещи, он освоил столовый этикет менее чем за две недели.

Джереми осмотрели врачи. Он оказался совершенно здоров, за исключением зубов. Стоматолог корпел над жёлтыми и обломанными зубами Джереми в течение нескольких дней, с перерывами. В награду за долготерпение Джереми получил голливудскую улыбку. Он вытерпел всё только по одной причине. Ему показали фотографию то ли Джеймса Дина, то ли Мэтью МакКоннахи, то ли кого-то ещё из старых голливудских красавчиков и сказали, что он сможет иметь столько же тёлок, сколько имели они. Это стало веским аргументом.

Оказалось, что Джереми напрочь лишён способностей к языкам. Логопед и филолог корпели над его пиджин-английским и постепенно приводили его в порядок. Но за два месяца Джереми ни на йоту не продвинулся ни в итальянском, ни в латыни. Ни один аргумент в пользу изучения языков не работал. «Везде, куда я приеду, будут говорить по-английски, точно», — говорил Джереми. Он уже начинал ощущать собственную значимость и пользоваться ею. Для Спирокки было очень важно удержаться на той тонкой грани воспитания, когда ученик был уже разумен, но ещё контролируем.

Но самым сложным для Джереми была религия. Он никогда не верил в Бога, никогда не интересовался им, поэтому теперь с трудом понимал, зачем ему нужна вся эта чушь. Втемяшить ему в голову хотя бы основы католической религии было титаническим трудом. Джереми игнорировал церковь, когда жил в США, но теперь это стало невозможно. Ловушка захлопнулась.

Помимо этого были ещё и исследования. Они являлись самой важной частью всего проекта.

Однажды к Джереми зашёл кардинал Спирокки в сопровождении охранника и ещё одного человека в костюме и галстуке. В руках у последнего была клетка. В клетке — мёртвый хомяк.

«Оживи его», — сказал кардинал Спирокки.

Джереми смотрел на него как на полного идиота. «Ты кретин, чё ли?» — спросил он.

Охранник подошёл и ударил Джереми резиновой дубинкой по яйцам. Тот упал.

«Аккуратнее, — холодно сказал Спирокки. — Он нам ещё пригодится».

Этого охранника звали Манни Айало. По происхождению он был североамериканским индейцем: его семья переехала в Европу ещё до рождения Манни. Почему я говорю о нём в прошедшем времени? Потому что после того как Джереми впервые вышел на балкон и произнёс свою дебютную проповедь, Манни Айало застрелили какие-то подонки в одном из тихих римских переулков. То есть это вы думаете, что какие-то подонки. Я-то знаю, что это не так. Это серая гвардия Спирокки. Всё те же чистильщики, ликвидаторы, терминаторы в отличных костюмах.

Просто никто не должен знать, что кто-то бил Мессию по яйцам, матерился на него, подбивал колени, посылал в задницу. Айало делал всё это, потому что для выполнения подобных функций он и был нанят. И его молчание проще всего было обеспечить известным образом.