Я наблюдал за ними до тех пор, пока не почувствовал себя неловко: я все же подглядывал! Я опустил жалюзи. Свет струился сквозь щели. Я вернулся к журналу, моей записной книжке и именам. Давно надо кое в чем разобраться. Верона Бонн родилась в 1935 году. Она утонула в возрасте двадцати семи лет. Ее мать Селина Дувел умерла в 1937 году, когда Вероне исполнилось два года. Эноле тоже было два года, когда утонула мама. Некролог о Селине не содержит даты ее рождения. Небольшие розыски, проведенные с помощью компьютера дали результат: я выудил на свет божий свидетельство о браке, заключенном между Селиной Траммел и Джеком Дувелом. Родилась она 13 февраля 1915 года, то есть в момент смерти ей было двадцать пять лет. Селина умерла молодой, но не в том возрасте, в каком погибли моя мама и бабушка. Нет, дело не в этом.
Зазвонил телефон. Черчварри.
– Надеюсь, я вас не разбудил, – сказал он.
Мы оба знали, что нет, но я в самых вежливых выражениях заверил его, что все в порядке.
– Действительно все в порядке. Что случилось?
– Видите ли, длинные ночи и старая собака. Шейла уже не может дотерпеть до рассвета. Мари считает, что выходить с ней на двор – моя обязанность. Теперь я почти каждую ночь вынужден вставать.
Я прекрасно понимал его чувства.
– Я нашел книгу, которая может оказаться вам полезной. Не знаю, как лучше ее вам переслать. Она довольно тяжелая.
– Отправьте завтра по почте.
Глава 10
Движения русалки вырвали Амоса из сна без сновидений. Щемящее чувство зародилось в его душе, когда парень вспомнил ее переполненные страхом глаза; вспомнил, как держал ее в своих объятиях, и глубочайшее удовольствие, возникшее от прикосновения к ее коже. Эвангелина заморгала затуманенными сном глазами. Амос убрал ее волосы, упавшие девушке на плечо, и улыбнулся. Он не привык улыбаться, поэтому улыбка вышла у него немного натянутой. Парень провел пальцами по изгибу своей ключицы, потом ее.
Эвангелина издала пронзительный крик и выскочила из лохани, отбросив Амоса в сторону так, что он больно ударился о доски. Девушка бросилась наутек, путаясь в складках юбок.
Амос ждал. Она вернется, потому что ей просто некуда бежать. Хотя Пибоди и Рыжкова привили ему какие-то понятия о поведении цивилизованного человека, терпением Амос не отличался. Спустя четверть часа он отправился на поиски. Найти девушку не составило особого труда. Из-за пропитавшей почву влаги каждый шаг Эвангелины отчетливо отпечатался на земле. Бугорок под подъемом ее стопы и лунка, оставляемая пяткой, были четко видны. Парень шел по ее следу, как прежде ходил по оленьим следам.
Девушку он нашел под вязом. Она лежала на земле грудой тряпья и рыдала. Столько воды из одной девицы! Как будто в ней плескалось полноводное озеро. Сердце животного внутри парня чувствовало, что они сделаны из разного теста. Амос приветственно помахал девушке рукой, но опущенная голова Эвангелины так и осталась между коленями. Ему хотелось позвать ее, почувствовать ее имя на своих губах. Для того чтобы показать миролюбивость своих намерений, Амос, прикоснувшись кончиками пальцев к своей голове, слегка тронул Эвангелину за плечо.
– Уходи, пожалуйста, – отмахнулась от него девушка.
Амос присел рядом. Она плакала, качаясь из стороны в сторону, и отказывалась на него смотреть. Он приобнял ее за плечи, очень осторожно, и готов был вовремя отпрянуть, если девушка вознамерится его ударить. Эвангелина дышала с трудом. Ее сиплые вздохи напомнили Амосу шум бурлящей реки.
Мейксел болтал с лошадьми, успокаивая их после городского шума и сутолоки. Пибоди, что-то тихо напевая, делал записи в своей книге. Бенно, насвистывая себе под нос, чинил оси телег. Амосу и самому хотелось иметь возможность петь и болтать. Он прижал голову девушки к своему плечу и соразмерил свои вдохи и выдохи с ее всхлипыванием. Его горло исторгло звук, одновременно напоминающий крик лягушки-быка и скрежет осей фургонов. Нет, совсем не похоже на голос. Испугавшись, он прикрыл рот и отвернулся.
– Это твой голос? – тихо спросила девушка.
Амос отрицательно замотал головой, сжимая губы так сильно, что ему стало больно.
– Ты издал звук. Я слышала.
Парень вновь замотал головой. Он все равно больше ничего не мог сделать.
– Из звуков рождается речь.
Хотелось бы, чтоб так оно и было, но Амос знал, что язык ему не подвластен. Его разум не в состоянии заставить язык издавать звуки, не говоря уже о том, чтобы делать их приятными для слуха. Глаза стало щипать. Парень зажмурился.
Эвангелина начала мягко отстраняться от него.
– Мы не можем вот так сидеть, – сказала она. – Полагаю, будет лучше, если я пойду первой. Не надо, чтобы нас видели вместе. Никто не должен знать о случившемся.
Амос предпочел бы, чтобы девушка задержалась до тех пор, пора его дыхание войдет в привычный ритм, но Эвангелина, смахнув слезы с глаз, поднялась на ноги. Прежде чем уйти, она пытливо уставилась на парня.
– Перестань обо мне заботиться, Амос. Я не нуждаюсь ни в чьей заботе.
Парень провожал ее взглядом, пока Эвангелина пробиралась между стволами деревьев к лагерю. Жгучее чувство в его груди усилилось. Оно было ему знакомо. Стыд. Он постарался замедлить сердцебиение и определить свое место в этом мире, но не смог. Испугавшись, он хотел закричать, но не издал ни единого звука. Он должен научиться разговаривать. Медленно уплывали час за часом, а он трудился над разрешением неразрешимой задачи, пока в качестве ответа не возник в его сознании образ Дурака.
Амос кинулся бегом к фургонам. Иногда его ноги точно попадали в следы, оставленные девичьими ножками, и молодой человек ощущал, как теплота разливается в его теле. Утащить карты было совсем непросто. Приглушенная ругань, доносящаяся из фургона Пибоди, подсказала Амосу, что мадам Рыжкова ссорится с хозяином из-за денег. После того как бродячий цирк покидал очередной город, приходило время подсчитывать все издержки и доходы. Все финансовые вопросы решались в хозяйском фургоне. Рыжкова, как и Пибоди, крепко держалась за то, что считала своим. За картами сейчас никто не приглядывал.
Амос рылся в шарфиках, узелках с шалфеем и прочей дребеденью до тех пор, пока не наткнулся на шкатулку. Однажды, когда за стенами фургона бушевала гроза, Рыжкова рассказала ему, что же нарисовано на крышке шкатулки: об Иване Царевиче, который выдрал перо из хвоста Жар-птицы; о воде, которая восстанавливала тела мертвецов; а также о другой воде, которая возвращала им жизнь. Когда пальцы коснулись карт, его кожа запела.
Амос присел на корточки в уголке. Его пальцы проворно перебирали колоду в поисках нужной карты. Рыжкова учила его улыбаться, когда переворачиваешь карту. Глаза женщин сразу же смягчаются, когда карта указывает на благоприятный исход. Если после этого подольше подержать ее руку в своей руке, женщина чаще всего платит больше. Амос засунул карту за кушак, а остальные положил в карман и отправился на поиски Эвангелины. Но вместо девушки он наткнулся на Пибоди, который, весь взъерошенный, как раз вышел из своего фургона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});