– Значит, ты и моя сестра…
– Да. Она классная девчонка, очень заводная.
Я смотрел на него во все глаза.
Энола вернулась с коробкой печенья, о которой я позабыл. Она плюхнулась на диван и прижалась к Дойлу так, словно меня в комнате не было. И, скорее всего, их не волнует то, что они сидят на моей постели. Энола кормила своего хахаля черствым печеньем и вслух размышляла, поладим ли мы. Конечно поладим. А что нам еще остается?
– Как вы познакомились?
– В Атлантик-Сити, на Бродвоке, – ответила сестра.
Вот, значит, как.
– Да. Она раскладывала карты, а я сказал себе: «Мужик! Ты глянь, какая малышка!»
Возможно, он и не прочитал свой смертный приговор в моих глазах, но Энола прочитала. Она обняла его за плечи. Бледная кожа на ее запястье контрастировала с вытатуированными присосками.
Я спросил, чем он занимается.
– Я Электрический Парень.
Электрические лампочки на заднем сиденье ее автомобиля теперь приобретали вполне рациональный смысл.
– А что Электрический Парень делает? – спросил я, откинувшись на спинку стула и едва не перевернув его.
Я понимал, к чему идет дело.
Энола вмешалась прежде, чем Дойл успел ответить:
– Ты знаешь, что бывают люди-электролампы?
Я кивнул. Статическое электричество. Вполне заурядное явление, известное с тех времен, как был открыт электрический ток. Иногда для этого трюка используют спрятанную металлическую пластину. Номер с электрическим стулом выполняется таким вот незамысловатым образом. Ничего особенного.
– Дойл может засветить стоваттную лампочку, взяв ее в рот, и еще по три в каждой руке будут светиться, – сказала Энола.
Ну, это совсем другое дело!
– Впечатляет.
– Он может жонглировать лампочками, а они при этом светятся. Удивительно красивое зрелище.
– Ура! – воскликнул покрытый татуировками щупалец жонглер электролампочек. – Я тебе покажу. Маленькая Птичка, а где мои лампочки?
Дойл попытался встать, но Энола отрицательно помотала головой.
– Не гони канитель, – сказала она.
Дойл вопросительно посмотрел на нее.
– Покажешь ему позже. Договорились? Ты, случаем, пива не привез? У Саймона ни черта нет, а я сейчас готова убить за пиво.
– Конечно привез.
Мужчина будто испарился. Энола привстала, обхватив себя руками за колени. Я вновь обратил внимание на татуировку на ее запястье. Маленькая Птичка! Господи Иисусе!
– Перестань быть занудой и притворись, что он тебе нравится. Ради меня. Договорились?
– Я не зануда, я твой брат.
– Что-то новенькое! – хмыкнула Энола.
И то верно. Я ведь заменил ей отца.
– Я просто тревожусь за тебя. Я ничего о нем не знаю.
Я и о сестре-то не много знаю.
– Ты хоть раз можешь быть милым и приветливым?
– Я постараюсь.
Дойл вернулся с упаковкой из шести банок пива.
– Хочешь?
– Спасибо, хочу.
Татуированный палец открыл жестяную банку, а я ни о чем другом думать не мог, кроме как о его ощущениях, когда иглы, наносившие рисунок, кололи его так близко от ногтевого ложа.
Дойл заметил, куда я смотрю, поэтому я спросил:
– Было больно?
– Охренеть как. – Рассмеявшись, он клацнул зубами.
– Хорошее пиво, – произнес я.
На самом деле теплое пиво имело прескверный вкус.
Мы пили практически молча, что мне ужасно нравилось, но после первой банки пива начались разговоры. То и дело мелькали имена друзей, названия больших городов и маленьких городков. Энола тихо смеялась. Совсем другой человек, не та, кем она была прошлой ночью. Я взглянул на журнал. Что-то я упустил из виду.
Никто не будет против, если я немного полистаю журнал?
Позже Энола потащила своего парня к обрыву наблюдать за тем, как солнце садится в воду, а я остался один на один с моими книгами.
Когда в дом проникли громкие звуки музыки, я выглянул из окна и увидел луну и слабый свет, исходящий от автомобиля сестры. Подъездная дорожка купалась в голубоватом сиянии. Энола и Дойл танцевали. Сестра плясала, словно одержимая. Локти бешено метались из стороны в сторону. Бедра вихляли. Пот заливал ей лицо, поблескивая в лунном свете, когда Энола, танцуя, терлась о Дойла бедром. А тот вился возле сестры, словно окруженный чернильным облаком. Машину трясло от громкой музыки. Зазвучала медленная мелодия, и танцоры, сцепив пальцы, прижались друг к другу. Они, похоже, забыли о моем существовании, словно меня здесь никогда не было.
Алиса тихим, сонным голосом ответила, когда я позвонил ей:
– Привет. Что случилось?
– Ты можешь сейчас поехать со мной выпить где-нибудь? Мне это очень нужно.
Она зевнула. Я услышал, как ее челюсть ударяется о телефонную трубку.
– Мне завтра утром на работу. – Запала гнетущая тишина, и Алиса быстро добавила: – Извини. Что-то не так? Что случилось?
– Ничего. Я просто немного завелся, как мне кажется… Объявился парень сестры. Слишком много людей в одном маленьком домике.
О том, что когда-то в нем жили двое взрослых и двое детей, я благоразумно умолчал.
– Я надеялась, ты скажешь, что скучаешь по мне.
Я скучал. Мне хотелось увидеть, как Алиса поднимается по лестнице в библиотеке, как пишет на белой доске программу мероприятия, закругляя маленькую «г». Я скучал по Алисе, которую больше не видел на работе.
– Извини. Мне просто надо отсюда вырваться. Я не могу смотреть, как моя сестра занимается у меня под носом брачными играми.
– Мне не повезло. Я единственный ребенок в семье, – вновь зевнув, произнесла Алиса.
Я понял, что не должен настаивать.
– Завтра. Хорошо? – сказала она. – Я обещаю.
– Конечно, конечно…
Алиса отсоединилась. Следовало сказать ей о деньгах, сколько мне нужно денег, но я еще не готов, почти готов, но не совсем. Я включил компьютер и отправил электронное письмо Лизе Рид, спрашивая, изменилась ли ситуация в Норт-Айсле. Теперь я был согласен и на неполный рабочий день, если ничего большего мне не предложат. Ящик для входящих сообщений был почти пуст. Пришел лишь один ответ на разосланные мною резюме. Должность межбиблиотечного координатора в Коммаке уже занята. Использовали внутренние резервы. Я снова пробежал глазами по списку предлагаемых вакансий, пытаясь увидеть изменения и недавние обновления. Я думал, кем еще мог бы представиться: информационный специалист, информационный техник, менеджер по работе с информационными ресурсами… Я могу называться как угодно, стать кем угодно для того, чтобы заполучить работу. Слова на экране начали сливаться. Поплыли разноцветные пятна.
Я проснулся еще до первых лучей солнца. Хотя оно не взошло, яркий свет, пульсируя почти в такт сердцебиению, лился через окно. Дойл стоял на подъездной дорожке. Движущаяся тень, за исключением его рук, освещенных двумя лампочками, наверное, сороковаттными. Мужчина вертел лампочки, грациозно размахивал ими, прикрывал свет, пряча их в своих ладонях. То меркнущий, то разгорающийся свет ламп накаливания освещал небольшие участки татуировок. Дойл был похож на аквалангиста, светящего фонарем в океанской тьме. Щупальца извивались и расправлялись. Вспышка света, движение… Все растворялось во тьме. Свет полз по его груди, бросая на лицо тусклые отсветы. Белые зубы, а теперь черные… Свет перемещался. Дойл извивался. Он танцевал. Проблески света падали на мою сестру, которая стояла, прислонившись к машине. Она смотрела на него, а Дойл устраивал представление для нее одной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});