Читать интересную книгу Учебник рисования - Максим Кантор

— Я не знаю, как выглядит Зоя Тарасовна: не вижу ее со стороны. Уважаемый Соломон, для русского безразлично — входит Россия в генеральный план истории или нет, а для мужа все равно, как выглядит жена. Я не отделяю Зою Тарасовну от себя.

Рихтер изумленно поднял брови.

Точь-в-точь так же он поднял брови и сегодня, когда речь зашла о надежде.

Какая надежда может быть для народа, поклоняющегося золотому быку? Отрекитесь от идолов — и будет вам надежда.

Следовало предположить, что четвертая парадигма истории, которой пришла пора появиться сегодня, имеет прямое отношение к первой Идее, прямое отношение к тому первому Завету, что властно владел мыслями Соломона Моисеевича. Зачем его назвали Ветхим? Первый — вот верное слово! Новый, ожидаемый проект будет силен лишь в том случае, если воскресит ту, основную, идею. Сегодня слова Первого Завета должны быть произнесены вновь — отчетливо и внятно, чтобы остановить произвол. Дело зашло слишком далека социокультурная эволюция развивалась сама по себе, объявила себя цивилизацией, прославила силу вещей более, нежели Дух и Разум. Кровавый двадцатый век есть результат неуправляемой социокультурной эволюции, движение событий вышло из-под контроля. Требуется новое слово — чтобы придать смысл дням и числам.

Если первая парадигма воплощала веру, вторая — красоту, третья — знание, то четвертая, новая, в коей нужда именно сейчас, перед лицом хаоса, четвертая парадигма должна воплощать право. Это должно быть Право с большой буквы, такое, что обладает большими правами, нежели сиюминутные привилегии, розданные чиновникам и генералам.

Соломон Моисеевич предчувствовал, что новая концепция истории должна родиться из этой крепости — это должен быть всемирный Проект права.

Рихтер рассеянно прихлебывал чай, отвечал на реплики Юлии Мерцаловой. Время (его время, то, в котором жил он) неслось неимоверно быстро, точно самолет в пустом небе истории. Небо свивалось в спирали, свистело и выло, а Рихтер сжимал штурвал самолета, определяя курс.

Однако и летчикам свойственно испытывать голод. Соломон Моисеевич как обычно протянул руку вперед и пошевелил пальцами. Обыкновенно домашние угадывали его желание и вкладывали в пальцы Рихтера искомые продукты. Как на грех, Татьяна Ивановна закрылась у себя в комнате, Юлия Мерцалова была не подготовлена к капризам старика, а сыр и колбаса не были обучены специально, чтобы примчаться с кухни и предложить себя пророку. Никто их предварительно не намагнитил, а рука Рихтера была не металлическая, — сами по себе предметы в руку Соломона Моисеевича не прыгнули. Рихтер с недоумением посмотрел на свою руку, взглядом послал упрек в сторону кухни и снова пошевелил пальцами. Рука осталась пустой, сыр и колбаса равнодушно лежали на тарелке. Сыр и колбаса изображали независимость от его, Рихтера, воли. Так и события социокультурной эволюции: они протекали будто бы сами по себе, независимо от генерального проекта, независимо от воли творца. Но срок придет, и они обретут должное место в истории. Ведь и сыр рано или поздно — не избежит своей участи: будет съеден.

Четвертый проект всемирной истории положит конец власти вещей. Когда он будет принят к исполнению — тогда даже сыр и колбаса подчинятся этому закону. Тогда наступит Царство Свободы, о котором возвестили Христос и Маркс. То, что находится по ту сторону материального производства, то, что в третьем томе «Капитала» именовано Царством Свободы, есть не что иное, как воплощение первоначального Завета. Покорятся ему и неразумные правители Земли, которые наивно полагают, будто двигают армиями и народами.

IV

Татарников, когда слышал такие рассуждения, морщился.

— Не люблю проекты, — кривился он. — Обещания и вранье. Слова «демократия» и «патриотизм» уже опорочены, и смысл слов испоганен. И слово «право» изгадят.

— Шаманы, — отвечал Рихтер, — сначала наделили вещи силой, потом вещи перестали их слушаться. Но история найдет выход.

— Вы сами, Соломон, первый шаман, — говорил Татарников, — из истории сделали жертвенный камень.

— А пророк Исайя? — Соломон Моисеевич приводил имена предшественников и воодушевлялся их правотой. — Даниил? Иеремия? Карл Маркс? Они шаманы, по-вашему?

Татарников виновато разводил руками.

— Не сердитесь, Соломон, это идеология, а не наука. Не люблю идеологии.

— Пророки, — торжественно говорил Соломон Моисеевич, — научат человечество, спасут труждающихся и обремененных.

Татарников печально глядел на своего старого друга, а Татьяна Ивановна (во время провиденциальных бесед она, как правило, мыла пол) в раздражении бросала тряпку на пол.

— Человечество, мать вашу, — доносилось из коридора, — воду в унитазе человечество спускать будет?

Соломон Моисеевич плотнее прикрывал дверь кабинета, чтобы посторонние звуки не отвлекали от главного. Найти выход из общей беды было возможно — лишь частные и вздорные случаи, вроде неисправной канализации или судьбы Инночки, представлялись неразрешимыми. Судьба Инночки была туманна и для самой Инночки. Если у человечества в целом и оставались кое- какие шансы, то у Инночки их не было.

Отношения с художником зашли далеко, но что следует из этих отношений — было не вполне ясно. Она по-прежнему жила в убогой квартире на Аминьевском шоссе, смотрела вечерами телевизор и раз в неделю отправлялась на свидание к Струеву — спать с ним на серых простынях. Наступало неотвратимое утро, и утром счастья не было. Струев сказал ей «люблю», но что в его устах это слово значит, было непонятно. В обыкновенных историях (а именно такие и рассматриваются как счастливые) мужчина сам понимает, что пора сделать решительный шаг, однако случаются люди, которые с решениями не торопятся. Эта неопределенность может тянуться годами. Молодые девушки в таких ситуациях зовут избранника на семейный обед и знакомят с родителями. Возлюбленный является в их дом, краснеет, заводит жалкий разговор с отцом семейства, страдает, норовит убежать. Его кормят салатом из огурцов, вареной курицей, наливают жидкий чай. Если семья ведет себя правильно, если стратегия разумна и давление на совесть молодого человека осуществляется деликатно, но неотвратимо, то положительный результат обеспечен. Молодой человек проникается сознанием неизбежного и после невкусного ужина просит руки молодой девушки. Важно соблюсти точные пропорции между вареной курицей, материнскими слезами, отцовской заботой о счастье своего ребенка. Вот как принято, и это торжественное событие рано или поздно должно состояться. Ты не хочешь познакомиться с мамой? — говорит девушка между прочим, и этими простыми словами приводит в движение вековой закон человеческих отношений. Для того чтобы подобное случилось в жизни Инночки, имелось несколько препятствий. Во-первых, она не была молодой девушкой, и сама это знала. Родственникам была безразлична ее судьба — никто не стал бы варить курицу и делать салат из огурцов ради устройства ее личной жизни. Еще хуже было то, что и Струев не был молодым человеком, стеснения ни перед кем не испытывал. Позвать Струева к родственникам для разговора о совместной жизни было невозможно. Струев тратил на свидания ровно столько времени, сколько хотел, ни минутой больше. Утром он говорил «до свидания», Инночка уходила и принималась ждать его звонка. Инночка понимала, что скоро Струев исчезнет из ее жизни, удержать его нечем. Стоило представить, что телефонных звонков не будет — и ей делалось дурно. Я буду сутками ждать, я согласна терпеть, мне ничего не надо — так уговаривала она себя. Но силы, отпущенные для ожидания, кончились.

Если мужчина уважает женщину, ему не безразлично, каков ее статус в обществе. Значит, он презирает меня, думала Инночка. Сейчас он вспоминает обо мне раз в неделю, потом ему надоест. Ночи проходили тоскливо, однажды привиделся сон: она подходит к дому и видит, что посреди двора выросло огромное дерево. Дерево занимает весь двор, преграждает подступ к дверям. Инночка хочет пройти — и ей приходится протискиваться между толстых ветвей, она рвет платье. Ей приходит в голову, что надо отрезать одну из веток, тогда будет проход. Видимо, ветка играла особую роль в конструкции дерева: когда Инночка отпиливает ее, дерево рушится и рассыпается на щепки. Инночка в удивлении оглядывает пустой двор. Теперь, когда дерева нет, все кажется маленьким. Инночка не знает, радоваться тому, что рухнуло большое дерево, или нет. Толкуя сон, Инночка пришла к выводу, что дерево символизирует любовь, которая появилась в ее жизни внезапно и так же внезапно может исчезнуть.

Результатом горестных размышлений явилось то, что Инночка изобрела предлог для совместного визита к Рихтерам. Как всякая женщина, она полагала, что создала ситуацию, настолько похожую на естественную, что никто не заметит ее искусственности. Вместо того чтобы прямо прийти на свидание, Инночка сделала вид, что ей необходимо быть у Рихтеров — и встретиться удобнее там. Делать у Рихтеров было нечего, но зато появилась возможность рассказать Татьяне Ивановне, что Семен Струев заедет к девяти, можно было несколько раз извиниться перед Соломоном Моисеевичем, спросить, не помешает ли ему Семен Струев. Инночка взволнованно ходила по квартире, меняла прическу, драпировалась в элегантный шарф, который закрывал то, что следовало закрыть, а прочее выгодно оттенял.