Читать интересную книгу Похождения одного матроса - Константин Станюкович

— А сколько берут за ночлег?

— Ежели с тюфяком и подушкой — двадцать центов, а так, за пол — десять. Отдал я двадцать центов, сосчитал достальные деньги, — а их всего без малого доллар остался, — лег и думаю себе: «Два дня я еще пропитаюсь, а там как?» Однако заснул вскоре, потому устал очень, весь день бродимши. Проснулся, вижу, рядом — жид. Ну, а жид, братец ты мой, по-всякому понимает. Я к нему: «Так, мол, и так». Оказалось, хорошо понял жид и по-русски знает. Так он и объяснил, что без башмаков да без шапки никуда меня на работу не примут. «А будь башмаки да шапка, обязательно, говорит, примут, потому, говорит, у вас очень здоровые руки и много силы. Вон у меня, говорит, никакой силы нет, хоть есть и сапоги и шапка». И умный оказался этот жид… Ловко придумал! — с добродушным смехом воскликнул Дунаев.

— А что?

— Да то, что нам вовек не придумать. Очень умное!

— Жиды умные… Что ж он придумал?

— А вот что: «Я, говорит, куплю вам башмаки и шапку, и пойдем вместе — я буду вам переводчиком. Как возьмут вас на работу, вы мне платите двадцать пять центов, за то что пользуетесь башмаками и шапкой, с доллара. А через две недели заплатите мне сполна за башмаки и шапку».

— Это он большой процент взял!.. — заметил Чайкин.

— Зато выручил, а главное — поверил, что я не уйду с башмаками и шапкой! — рассмеялся Дунаев. — Пошли мы с жидом в лавки; он купил за четыре доллара башмаки и шапку, и мы пошли на пристань. Меня тую же минуту взяли на выгрузку и дали за день два доллара… А вечером «босс» — это значит надсмотрщик работ — велел опять приходить на работу.

— А жид?

— Он каждый вечер приходил к расчету и получал свои двадцать пять центов. Тем и кормился, как говорил, в ожидании какого-нибудь подходящего дела. Работать он не мог: вовсе щуплый был… Через две недели я заплатил, по условию, за башмаки и шапку четыре доллара, — так он очень жалел…

— Почему? — удивился Чайкин.

— А потому, что уже больше нельзя было получать проценту. «Вы бы, говорит, земляк, хоть недельку еще придержались платить капитал, и я бы, говорит, еще недельку имел маленький гешефт, то есть пятнадцать центов в день». — «Как, говорю, пятнадцать? Ведь я тебе двадцать пять платил?» — «Вполне, говорит, верно, но я десять центов отдавал капиталисту, тому, у которого занял четыре доллара… Будь у меня самого четыре доллара, я сейчас бы торговлю открыл». — «Какую?» — спрашиваю. «Фруктовую, говорит, купил бы лоток подержанный за доллар, шертингу [11] для покрышки на пятьдесят центов да товару на два с половиной доллара. На пропитание и заработал бы. А если дело пойдет, Мошка лавочку откроет, а потом большой-большой магазин, и Моисей богатый будет… непременно богатый будет!» И так это он уверенно говорил, братец ты мой, этот худенький, изморенный жидок, что я, признаться, подумал, что он вправду всякое дело обмозгует и оборудует. «Отчего же, спрашиваю, ты, Мошка, эти самые четыре доллара не займешь для себя?» — «Не даст без проценту, а процент большой нельзя платить — разоришься…» И стал подбивать меня, чтоб я дал ему четыре доллара и сделался бы его компаньоном; доходы пополам. Ну, я пожалел Мошку и дал ему, потому что у меня после двух недель десять долларов было в залишке. Очень был он благодарен. «Не забуду, говорит, вашего доверия. Русские жидам не верят, а вы поверили. И зато вы недурное дельце сделали, согласившись быть моим компаньоном. Я, говорит, буду вашу часть доходов раз в неделю отдавать».

— Ишь ты… Небось, обманул?

— То-то, нет… И очень даже меня вызволил, я тебе скажу, этот Мошка. Честный человек оказался… Вовсе на совесть поступил! — заметил рассказчик.

Он закурил трубку и продолжал:

— А платили за выгрузку и нагрузку очень хорошо. Такой цены у нас в России и не слыхивали. Вначале по два, а потом и по три доллара в день зарабатывал. Ну, зато к вечеру уставал, потому здесь работа требуется чистая, без лодырства. Здесь, братец ты мой, платят хорошо, ежели ты сильный и умеющий человек, но уже зато и требуют с тебя всей твоей шкуры, и чтобы ты соблюдал себя, пьяный на работу не приходил, а не то живо сгонят… И вскорости, как стал я работать на пристани, я и оделся по-хорошему, и квартиру нашел, и ел сытно. Приду с работы, умоюсь, пообедаю и завалюсь спать до утра. И хозяева добрые люди были. Харч давали свежий… И комнату содержали в порядке. И понимали меня: чехи были. И по-английски приучали… В первое же воскресенье вечером явился Мошка ко мне на квартиру и доллар принес. «Чистая, говорит, прибыль…» И счет подает… Чехи смеются: «Все, говорят, как следует: в запасный капитал доллар, ему за труд доллар и по доллару на брата выручки. Правильный, мол, жид Мошка!» И веселый он такой был. И все хвастал: «Скоро лавочку, говорит, откроем!»

— И что же, открыл?

— Через полгода открыл, а теперь у него лавка во Фриски.

— И ты его компаньон?

— Нет… Я сам просил меня выделить… Однако и сон клонит. Давай-ка, братец ты мой, соснем, а завтра буду тебе досказывать в дилижансе о моем житье… Времени-то у нас много еще впереди до Франциски… А ночь-то какая тихая… Вон и небо прочищается… Звезды блестят…

И Дунаев разложил две шкуры и, покрываясь одеялом, предложил Чайкину лечь рядом.

— Шкуры и на тебя хватит, землячок! — проговорил он, зевая. — Уже первый час на исходе. Спать-то немного. С рассветом поедем…

И Дунаев скоро захрапел.

2

Чайкин подбросил несколько сучьев в костер и поглядел кругом.

Перед ним высились темные пятна гор по обеим сторонам ущелья. Направо — маленький одинокий домишко станции. Налево — теплая даль степи. Высоко над головой Чайкина сверкали звезды. Ночь была теплая. Кругом царила мертвая тишина.

Только по временам раздавалось ленивое чавканье волов и тихое ржание проснувшегося мула в обозе, бывшем недалеко от фургона. Раздавался храп спящих людей. Спали и обозные часовые у тлевшего костра, спал и Старый Билль.

Вдруг Чайкину послышался странный тихий вой, донесшийся с гор.

Он прислушался с напряженным чутким вниманием. Рассказы о нападениях агентов большой дороги невольно пришли ему в голову, и ему сделалось жутко.

Прошло еще несколько минут, во время которых Чайкин напрягал свой слух, чувствуя, как усиленно бьется сердце, и глядел во все глаза в ту сторону, с которой он услышал вой.

Вой повторился, но уже ближе.

Тогда Чайкин, помня приказание Старого Билля разбудить его, дотронулся до его плеча.

Старый Билль, словно моряк, моментально проснулся и поднялся.

— Что поздно разбудили? — проговорил он, взглядывая на часы. — Или все болтали с соотечественником?

— Да, Билль. И Дун уже спит… И все кругом спят…

— И часовые… Вижу. Беспечный народ…

— А между тем я сейчас слышал…

— С этого бы начали. Что вы слышали? — тревожно спросил Старый Билль и взял ружье.

— Какой-то вой… Слышите, Билль?

Вой повторился.

Билль прислушался и затем сказал:

— Это не агенты большой дороги. Это действительно настоящий волк. По-волчьи только индейцы перекликаются, но слух у меня хорош, — это не индейцы. Ложитесь-ка спать, Чайк. Спать уже недолго. Скоро я вас разбужу, и мы поедем дальше… Агенты, наверное, теперь далеко. Поняли, что им не было расчета нападать здесь. А я им не дался в ловушку, не поехал ночью в ущелье…

— Почему вы догадались, Билль, что агенты нападут в ущелье?..

— А справился здесь. Да и молодцы мои не внушали доверия. Еще придется иметь с ними дело. И вы скажите своему товарищу, чтобы дорогой он сидел против них. И вы так же сядьте… И следите за ними, особенно после того, как минуем Виргинию. Там они любят пошаливать, собаки! А пока ложитесь и спите спокойно. Старый Билль не будет спать! — успокоительно прибавил он.

И с этими словами Билль закурил трубку и стал ходить взад и вперед около костра. Подходил он и к фургону.

Чайкин все это видел, когда лег. Но скоро он уже ничего не видал и не слыхал. Сон крепко захватил его в свои объятия.

Но, верно, не особенно приятные сновидения посетили его, потому что он часто ворочался на своем ложе и по временам вскрикивал и просыпался.

И, просыпаясь, он радовался, что его вели на бак наказывать линьками только во сне, а не наяву, и снова засыпал, взглядывая на фигуру Старого Билля, который ходил мерными шагами, как часовой, на которого можно было положиться.

Действительно, Старый Билль был добросовестным охранителем почтового фургона. Он зорко поглядывал кругом и внимательно прислушивался к малейшему шороху.

Наконец наступила предрассветная пора.

Звезды угасали, и на востоке загорелась заря. Обоз просыпался, собирался в путь. Старый Билль уже давно поставил котелок со свежей водой на костер и, перед тем как идти на станцию за мулами, напился горячего кофе с сухарями и приготовил целый кофейник для Чайкина.

— Проснитесь, иностранцы! Утро на дворе. Пейте кофе, и поедем!.. — проговорил Старый Билль, поталкивая Чайкина и его соседа.