давно у него не получалось ничего столь вызывающего. Тень их теней, демон тьмы и ангел смерти.
Ангел, ангел… чересчур избито, имя нужно выбрать… необычное. Такое же сладостно-темное, как она сама, пусть манит, дразнит, но не позволяет приблизиться. Обычные не подойдут. Необычные, впрочем, тоже. Ник-Ник задумался. Имя – суть Проекта, в данном случае в основе лежит красота темного мира, значит…
Горгулья? Нет, длинно и горбато, с горгульями прочно ассоциируется собор Парижской Богоматери, мрачное средневековье и крылатые твари на карнизах готических зданий.
Тень? Тоже не то, просто, близко, доступно, тень – отражение предмета, а Оксана существует сама по себе. Ну, во всяком случае остальным должно казаться, что она самостоятельна.
Горгулья, виверна, ехидна, химера… Химера? Химера! Та, о которой никто ничего не знает, миф из мифов, создание чудесное, уродливое и прекрасное одновременно. Ник-Ник заурчал от удовольствия. Правильное имя породила целую кучу образов, оно требовало гладкого шелка, шагреневой кожи, кружева, жемчуга, серебряной пыли, требовало жизни.
Очень самостоятельное имя.
Леди Химера.
Это будет один из самых великолепных его проектов. Это будет триумф.
Леди Химера…
За неделю до…
Снова поссорились. Ну почему она не в состоянии понять его чувства? Почему не желает понимать ничьих чувств, кроме своих собственных?
Эгоистка.
Стерва.
Ради нее он пожертвовал всем: семьей, Родиной, именем и достоинством, остатки которого она только что растоптала с хладнокровным изяществом танцующей кобры. Он, Серж Хованский…
Нет, он – Серж Адетти, любимый и единственный брат Адетт Адетти. Хранитель сокровища. Страж добродетели. Кому рассказать, что за добродетели он стережет? Не поверят, никто не поверит.
В проклятом Зеркале отражается перекошенное лицо и хоровод звезд. Сегодня другие, они каждый день меняются, и становятся все гаже и гаже.
Адетт помешалась на Зеркале, окончательно и бесповоротно. Вместо того, чтобы продать – страшно подумать, какую сумму предлагали за этот бесполезный кусок стекла, больше, чем за все ее драгоценности вместе взятые, – и жить спокойно, она согласилась на предложение виконта.
Виконтесса Адетт д’Эллери.
Ей наплевать, что виконту почти семьдесят, главное, за его худосочной, дрожащей от старости и похоти фигурой скрываются миллионы – если не миллиарды – франков. Она снова будет жить в роскоши, никто никогда не узнает, что великолепная Адетт едва не стала банкротом. А Серж? Кого интересует судьба несчастного брата?
Брат… Он снова всего-навсего брат. В тот раз действительно не было иного выхода, только свадьба, и Серж, скрепя сердце, согласился на роль брата. Кто мог предположить, что он срастется с ролью на веки вечные?
Старик умер, но его смерть ровным счетом ничего не изменила. Раскройся обман и… конец. Подобных «шуток» не прощают.
Без старика, претендовавшего на исполнение супружеских обязанностей – об этой части замужества «возлюбленной сестры» Серж старался думать как можно реже – роль не тяготила. Потом… нет, он не привык к ее любовникам, которые менялись почти столь же быстро, как мода. Каждый раз бешенство. Ревность. Осознание собственной беспомощности и никчемности. Разговор. Смех. Адетт смеялась над ним и называла «братиком». Однажды он не выдержал и, потеряв контроль над собой, избил эту суку. А она в отместку прострелила ему бедро.
О, их связь прочнее уз Гименея. Они, как Аргус и Ехидна из ее любимой легенды. Любящие и предающие.
Нельзя ее отпускать. Нельзя.
Он не отпустит. Лучше смерть, чем так…
Ее смерть.
Химера
Меня одевали. Меня причесывали. Меня гримировали.
Я же все это время боялась. Платье, принесенное Ник-Ником, походило на тряпку, туфли – на пыточный инструмент, украшения – на кандалы, а я сама, на кого я похожа?
На нелепое существо со странным цветом волос и маской.
Кого мы пытаемся обмануть? До Аронова, кажется, начала доходить вся нелепость его затеи, смотрит с сомнением, губы презрительно поджаты, брови нахмурены. Сейчас скажет, чтобы убиралась туда, откуда пришла, и не смешила людей.
– Великолепно! – Вынес вердикт Ник-Ник. – Великолепно! Потрясающе! Закрой глаза?
– Зачем?
– Ксана, деточка, где твои манеры? Ты ведь у нас леди. Леди Химера… Это будет сенсацией. Эльвира! Эльвира!!! Черт, когда надо – не дозовешься… Ладно, ты стой, а я сейчас.
Я стояла. Стояла, балансируя на каблуках и проклиная себя на чем свет стоит. А в кабинете даже зеркала нет… Правильно, зачем такой уродине, как я, зеркало? На что мне любоваться? На маску? Она, безусловно, красивая – единственная по-настоящему красивая вещь из всего подаренного Ароновым набора – но одной маской общей картины не исправишь.
Скорей бы это закончилось. Но Ник-Ник, как назло, не торопился, вместо него в кабинете нарисовалась Эльвира, непривычно торжественная и даже вдохновенная, словно приходской священник в приемной Папы Римского.
– Николай Петрович велели проводить вас в Зеркальный Зал.
– Значит, провожай, раз велели.
Эльвира недовольно покачала головой, похоже, мне недоставало серьезности, момент-то торжественный.
Забавно, но в Зеркальном Зале не было ни одного зеркала. Небольшая по меркам этого дома комната с помпезной обстановкой – алый бархат, портьеры цвета венозной крови и золотая лепнина. Маразм в стиле Людовика-какого-нибудь-там.
Ник-Ник восседал – просто сидеть на этом троне из черного дерева и алого бархата было невозможно по определению – в центре комнаты, Лехин устроился в углу.
– Неплохо, – проронил он.
– С тебя сотня. – Ник-Ник был чрезвычайно доволен. – А ты чего там стала? Особое приглашение нужно? И я вообще не понимаю, откуда такая неуверенность. Где огонь, милая моя? Где твое чувство противоречия? Подбородок выше, грудь вперед и взгляд, взгляд давай нормальный, не овечий, без затравленности и покорности судьбе. Давай, как раньше смотрела!
– Как?
– Каком кверху, – Аронов скорчил забавную рожицу, – к зеркалу иди, оно уже заждалось, милая моя… А забавно получается: Зеркало Химеры для Химеры.
Только теперь я увидела Зеркало. Не игривое дамское зеркальце, которому самое место в пудренице, не солидное серебряное озеро из трех частей, что селятся на трюмо, а именно Зеркало. Крупное, в мой рост, с тяжелой серебряной рамой и темным нутром, заполненным игривыми золотистыми искрами. Зеркало манило, звало, обещало показать нечто особенное. Искры свивались в золотые жгуты, заполняя все пространство, а когда пространство иссякло, искры разом погасли, и я увидала себя.
Или уже не себя?
На меня смотрела чужая женщина, она была не незнакомой, а именно чужой, в этой женщине не осталось ни капли меня. Длинные, ниже пояса волосы неестественного темно-лилового, на грани с чернотой цвета, старательно вылепленный подбородок, крупные вишневые губы – единственная яркая деталь в ее облике – и мертвенно-белая кожа. Завидуйте чопорные европейские модницы минувших веков,