это потому, что в глубине души хорошо понимал – на самом деле ни связей, ни перспектив у него нету. Мелкий тиран к тому же. Лялькой постоянно помыкал: принеси, унеси, будь рядом, пошла вон, на кого ты смотришь, ну и в том же духе. Пользовался тем, что ей податься некуда, а Лялька, дура, и рада стараться, подругой непризнанного гения себя воображала, даже надеялась замуж выйти.
– За Сумочкина?
– За тебя, блин. Конечно, за Сумочкина. Он же дико боялся, что все про его ориентацию узнают, из-за этого страха и жениться мог. Я тебе больше скажу – и женился бы. С Лялькой ему удобно было, привык он к ней, а значит, рано или поздно дело и до свадьбы дошло бы. Смелости в Ромочке ни грамма не было. Это я к тому, что другой на его месте давно признался бы. Ну гей, ну и что с того, сейчас это даже модно, а он прятался. Я думаю, он всю жизнь ото всех прятался.
– Самоубийство – тоже своего рода укрытие.
– Не для Ромочки. В случае опасности он бы сбежал, деньги-то были, на первое время хватило бы, а на перспективу Ромочка думать не умел, мозги кроличьи. Нет, Кэнни, самоубийство – не для трусов, для идиотов, но идиотов храбрых, а Ромочка – трус. А что, дело и вправду закрывают?
– Закрывают.
– И что ты будешь делать?
– Не знаю, наверное ничего.
Эгинеев хотел добавить, что все его подозрения для начальства пустой звук и в перспективе – куча потраченного впустую времени, а рабочее время капитана Эгинеева принадлежало начальству, Родине и налогоплательщикам. Впрочем, о налогоплательщиках начальство думало в последнюю очередь, но на деле самоубийцы-Сумочкина это никоим образом не сказывалось. Вердикт был вынесен и обжалованию не подлежал. Значит, все остальное – не более, чем пустые разговоры. А за разговоры не платят.
Химера
Квартира располагалась на пятом этаже пятиэтажного дома старой постройки. Кажется, такие еще принято называть сталинками, будто бы именно Иосиф Виссарионович придумал возводить строгие, суровые здания, мощные и вместе с тем поразительно мрачные. Стальная дверь и блестящие кнопки домофона смотрелись чуждо, этакий капиталистический элемент уродующий чистоту помыслов архитектора-коммуниста.
Дверь тяжелая, зато лифт порадовал – просторная кабина и старомодная, кованая решетка, которую следовало закрывать вручную. Прежде ничего подобного мне встречать не доводилось. Лифт медленно полз вперед, а я пыталась угадать, что же Аронов придумал на этот раз.
– Ну, – сказал он, открыв дверь ключом, – проходи, располагайся.
И я вошла. И онемела.
– Как? Нравится? – Ник-Ник, бесцеремонно оттолкнув меня в сторону, прошел вперед. – Чего стоишь, заходи давай, смотри, правда классно получилось?
Он радовался, как дитя, и требовал похвалы, я же не могла вымолвить ни слова. Это было… потрясающе. Подавляюще. Ужасно. Неописуемо.
Во-первых, в квартире не было окон. То есть, наверное, они физически существовали – вряд ли даже самый безумный архитектор решился бы выстроить жилище вообще без окон – но были старательно спрятаны. Во-вторых, отсутствовали стены. Квартира-студио, кажется, это так называется. Не знаю, кому первому пришло в голову объединить уютный интим спальни, показное великолепие залы да практичность кухни, но лично убила бы за дурацкую идею.
– Ну не молчи же! Скажи, что тебе нравится! – потребовал Аронов.
– Нравится, – послушно ответила я. – Слов нет, как нравится.
Огромное, искривленное зеркалами пространство, сумрачное, враждебное, тяжелое. Пепельно-серые стены с лиловыми разводами, белый пол и многоступенчатый потолок с редкими лампочками. Неровный голубой свет и ярко-оранжевая мебель. Раздавленный апельсин-пуфик, стекло на клубке из металлических трубок – не то стол, не то стул, не то очередная бесполезная штука, основная функция которой – «создание атмосферы». Искривленная тахта, похожая на огромную гусеницу, и наконец, кровать. Во всяком случае, я предположила, что этот постамент с тремя ступенями, подсветкой и четырьмя белыми, украшенными орнаментом столбами по углам, является кроватью. Белые и оранжевые подушки, в художественном беспорядке разбросанные по черному покрывалу, смотрелись нелепо, а вот портрет Сталина, знакомый такой портрет, удачно вписывался в обстановку. В глазах вождя народов мне виделось холодное презрение к диссидентским выдумкам, и в кои то веки я была совершенно с ним согласна.
Да я с ума сойду в этой квартире.
Творец
Ей не понравилось. Правильно, чего еще ожидать от глупой девчонки, которую родители наградили дурацким именем Оксана. Для Оксаны подходит обычная двухкомнатная квартира чешской планировки с раздельным санузлом, голубым кафелем в ванной и коричневым в туалете, с бордовым ковром на стене и коричневым на полу, с секцией, забитой хрусталем, и – верх фантазии – полукруглой тумбочкой под телефон в коридоре.
Обывательница.
Аронов обывателей презирал. Не потому, что они ему чем-то мешали, нет, в большинстве своем обыватели существовали где-то по другую сторону земного шара, но в то же время существовали, уныло переползали из одного бесцветного дня в другой, жарили свои котлеты, по субботам пекли торт «Медовик», а по воскресеньям ходили в гости. Болото. Ксана – часть этого болота, которую Ник-Ник по доброте душевной взялся облагородить.
Да знала бы она сколько сил вложено в эту квартиру! Да он вещи подбирал по одной, тратил драгоценное время на поездки по магазинам и аукционам, лично руководил рабочими, лично рисовал план и тщательно выверял детали. А она нос воротит.
Незаметно для Аронова вернулось прежнее дурное настроение. За квартиру еще предстоит отчитаться перед Лехиным, а в Ксаниных глазах уже чудится отблеск грядущей неудачи. А может она права? Может, стоило добавить немного света? Внутри и в самом деле немного мрачновато…
Нет, черт побери, он прав. Он гений. Еще пара безделушек-светильников и все придет в норму. Квартира великолепна, а он, Николас Аронов, – гений, пусть даже глупая девчонка не в состоянии оценить его гениальность.
Она желает видеть жилище, но фишка в том, что квартира – не жилище, это – обитель летучей мыши, пещера, достойная афериста-Алладина, ужасная, темная и вместе с тем обитаемая. В подобное пещере жила нимфа Калипсо, в подобной пещере скрывался вход в ад Данте, в подобной пещере придется жить Ксане.
Ее будущий образ диктовал свои условия. Богиня обязана отличаться от простых смертных буквально всем, особенно своим жилищем. Она не имеет морального права жить в обычной квартире и Ксана поймет, ей нужно лишь чуть-чуть привыкнуть. Она вообще талантливая девочка.
И так похожа на Августу.
Интересно, а Августе понравилась бы квартира? Хотелось надеяться, что да.
Дневник одного безумца.
Идет дождь. Осень в разгаре, а день такой знакомый… Помнишь, тот октябрь? Десятый класс, все такие взрослые и серьезные, все