— Но…
— Действуй, я тороплюсь…
— Подождите! — я почти закричала. — Вы не можете уйти, ей же плохо, не оставляйте меня… Позовите кого-нибудь!
— Ну так поторопись и ты, вместо пустой болтовни, — лорд стремительно, для человека его возраста и комплекции, выскользнул за дверь, а я заметалась над хрипящей девушкой. Да что ж такое, опять, ну почему я, да как он мог меня бросить! Это же сестра Кристема, а если… пальцы торопливо нашарили маленькую ампулку в кармашке, я потянула её и обнаружила, что снадобья — нет! Пустая! Да быть того не может… В этот момент Кристина вдруг уставилась на меня слегка прояснившимся взглядом и шлёпнула по руке:
— Не трогай меня, ты!
Ампулка, выскользнула, словно ящерица, упала на пол и разлетелась стеклянными брызгами. Она действительно была пуста.
Кристина опять захрипела, неестественно вытянула руки, скребя ногтями кожаную обивку софы, бледная кожа приобрела синюшный оттенок. А если она умрёт?!
Холодная, черная тень из зеркала в моей памяти мягко шепнула: "И тогда никто не узнает про книгу… уже никто не защитит тебя". Что же мне делать?! Я даже на помощь позвать не успею, в этом крыле замка совершенно безлюдно и мне так страшно оставить её одну… Если бы я владела магией! А впрочем, вот он, самый настоящий маг, сбежал и даже глазом не моргнул, толку-то от всей его магии…
И всё-таки что-то и я могу, пусть даже это и не подпадает под категорию "магии". Иногда воздух слушается меня, хотя я никогда не пыталась управлять этим сознательно. Да, наверное, слово "слушается" — неправильное слово, но он начинает вести себя иначе. Кристина не может дышать, но… но я же не знаю, почему, что с ней произошло, что творится у неё внутри. А если я как-то ей наврежу?…Я просто хочу, чтобы она дышала.
Глава 22.
Я положила руку на горло Кристины, провела ниже, по гладкой коже открытого выреза платья. Ничего не знаю, ничего не умею… Единственное, что я отчётливо понимаю: что-то не то, не так, не так, как должно быть. Девушка не родилась с этой своей болезнью, а получила ее в результате сильного потрясения. Что она чувствовала тогда, когда узнала о смерти отца и предательстве жениха?
Одиночество. Страх. Потерю уверенности в своём до того момента устоявшемся и, очевидно, безоблачном существовании. Вероятно, она хотела сжаться, стать маленькой, непроницаемо-твёрдой, как орешек, неуязвимой к новым потерям и ранам, незаметной для них. И если бы сейчас кто-то был бы в состоянии дать ей эту устойчивость, эту поддержку, мягкий, но надёжный кокон, в котором девушка почувствовала бы себя в безопасности и могла бы расслабиться, отпустить своё чудовищное напряжение, недоверие к внешнему миру — её тело перестало бы отторгать, разрушать само себя.
Но это требует времени, сил, огромных душевных вложений любящих и заботливых людей, которых не нашлось за шесть лет — довольно холодная, отчуждённая мать, брат, погружённый в собственный мир, дядя, явно не собирающийся вкладываться в чужих "малохольных" детей. А у меня нет времени, нет ресурсов. Ни для Кристины, ни для себя. Чужая мне девушка. Чужая всем девушка, никому не нужная, неудобная. Как и я.
Воздух теплел и вибрировал под растопыренной ладонью. Ничего не нужно создавать, трансформировать, преобразовывать. Не нужна мне магия, раз я ею не владею. Нужно просто вернуть всё, как было, как должно было быть изначально. Так же, как и мне самой. Воздух… Это не магия, но он почему-то слушается меня. Все-таки не случайно выросло именно крыло, а не чешуя, плавники или еще что-нибудь в этом роде, слава безымянным богам.
Воздух. Ей необходим воздух. И покой.
Как и мне…
Ладонь нагревалась, раскалялась так сильно, что я испугалась, что на нежной коже юной леди Альтастен останутся ожоги — след прижатой руки. И только тут я вдруг поняла, что Кристина больше не хрипит и не содрогается в судорогах, а словно спит, и грудь её вздымается мерно и глубоко, а глаза крепко закрыты, светлые ресницы и тонкие веки подрагивают, будто девушка видит беспокойный сон, быстрый, какой бывает порой под утро. Кожа лица порозовела, губы утратили болезненный, неествественно-синеватый оттенок.
— Лан, — шепнула вдруг девушка, и лицо ее болезненно исказилось. — Почему, почему, почему?
— Почему? — повторила я, не зная, слышит ли она меня или находится в плену своих сонных видений.
— Всё из-за неё. Ненавижу таких, — зашипела Кристина, слепо скалясь, как одна из ее бешеных ласок.
— Каких? — я старалась говорить нейтрально, не дергать руками и головой, двигаться и даже дышать плавно, под счёт, чтобы не тревожить окружающее пространство.
Простой вопрос почему-то вызвал у девушки оторопь, она молчала какое-то время, беззвучно шевеля губами, а потом забормотала, отрывисто, тихо:
— Таких… таких… Они очень похожи. Птичка! Птичка… Он так её называл. Я не могу убить ту, а её — могу. Запросто. Она никто. Клейменная. Никто. Я бы её убила.
Что ж, вот и нехитрая, ожидаемая разгадка — я напоминаю ей коварную разлучницу, из-за которой её бросил тот самый жених. Знать бы, чем. Может, цветом волос, а может, эта птичья ассоциация, с которой я вообще ничего не могу поделать. И в моём лице Кристина может отомстить.
— Отпусти его. Её. Их, — тихонько говорю я. — Пусть идут, пусть летят, они как гири, не дают тебе дышать, жить. Отпусти… Ты не хочешь никому зла, я знаю. Пусть идут, пусть остаются в прошлом. Всё это прошло, пусть уходят…
Она может отпустить.
Я — нет.
История её потери закончена, моя же история продолжается, кожа грубеет, пробиваются новые перья. Но она… она может и должна жить дальше.
Так я и сижу, склонившись над бредящей в полусне Кристиной, не отнимая от её тела зудящей ладони дальше двух-трёх пальцев, шепча что-то успокаивающее, как мне хотелось бы верить, пока наконец-то за мной не приходит Орис.
— Откуда..?! — старый слуга застывает в дверях. — Как?!
— Пришла с лордом Лиардом, — я разжимаю скрюченные от усталости и напряжения удерживающие воздух пальцы. Сейчас выгораживать наставника я не вижу смысла.
— Но… Ей было плохо? Почему не позвала на помощь?!
— Было плохо, но стало лучше. Я не могла её здесь оставить.
Несколько мгновений Орис стоит неподвижно, лишь ноздри гневно раздуваются, не знаю только, на кого направлена эта злость.
— Иди, двадцать шесть. Постарайся вернуться к себе и никого по дороге не встретить.
Хороший совет. Мне очень он нравится.
* * *
На завтраке Орис подошёл, хмурясь еще больше обычного, мрачно осмотрел с ног до головы.
— Идём, двадцать шесть.
Вопросов я задавать не стала, пошла, гадая, кого увижу. И не угадала.
Управляющий привёл меня на "хозяйскую" половину, туда, где я ещё ни разу не была, потому что Кристем по большей части семейные посиделки терпеть не мог, и все, кто хотел бы с ним пообщаться, приходили в его "покои", то есть рабочий кабинет, сами. А тут я прошла в просторый и светлый зал, явно устроенный по порядкам матери-хозяйки — идеальная чистота, розовые и голубые пастельные тона, большой стол, накрытый к завтраку хозяев. И леди Далила, сидящая в одиночестве с крохотной фарфоровой кружечкой, ручка которой была зажата между большим и указательным пальцем.
— Присаживайся, двадцать шесть. У нас есть несколько минут, пока никто нас не потревожит.
Я покорно устроилась на одном из стульев, тоже изящных и хрупких на вид, села не без опасения — а ну как развалится даже под моим невеликим весом. Но стул с честью выдержал очередного клиента, без малейшего скрипа, и внезапно мне показалось, что леди Далила точно такая же — гораздо более стойкая, нежели кажется на первый взгляд. Кристина упивалась своими страданиями и потерями, Кристем упивался своей погоней за магией, лорд Мэгран ввязывался во всякие опасные авантюры, и только матери необходимо было сохранять здравую голову, дабы удержать в узде семью и замок, а ведь дел было огромное множество и не приходилось рассчитывать на какую-либо поддержку.