– Почему сумасшедший и глухонемой я понял, а зачем наручники? – едва сдерживая смех, спросил Дэвид.
– Чтобы пристегнуть его к алтарю на время церемонии.
Дэвид расхохотался.
– Нет, Маргарет, на этот раз я нашел более надежный и менее опасный способ вернуть тебе галерею. Торн продал ее мне вдвое дешевле, чем купил на аукционе, – с гордостью сообщил Дэвид.
Мэгги положила ему голову на грудь и закрыла глаза.
– Воображаю, как тонко надо было повести дело, чтобы этот скряга так сбросил цену.
– Очень тонко, – согласился Дэвид, давясь смехом. – Дядя Генри незаметно установил в зале маленький динамик, и, как только в галерее появлялся Торн, загробный голос из нашего динамика начинал томно призывать к себе Мэнни. Торн сам позвонил мне и предложил сделку.
– Это была гениальная выдумка! Бедный Мейсен! Как он продержался целую неделю?!
Мэгги представила испуганное лицо Торна, короткими перебежками продвигающегося по залам галереи, и залилась смехом. Их руки сплелись, и они упали на шелковые простыни, нежные, как лепестки чайной розы, сжимая друг друга в объятиях и целуясь сквозь веселый смех.
– Ну вот, все и устроилось, – сказал Дэвид, когда они вышли под звезды, чтобы проводить этот день их жизни. – Принцесса Маргарет обставила всех: получила свою галерею, а в придачу к ней скромного безнадежно влюбленного в нее художника.
Он обнял ее за плечи, привлекая к себе, а Мэгги откинула с его лба непослушную прядь волос и сказала так тихо, что ему пришлось нагнуться, чтобы расслышать ее слова:
– Ни одна принцесса в мире не обладает тем, чем обладаю я. Это счастье.
День растаял за изумрудными верхушками сосен. Но ни Дэвиду, ни Мэгги не было жаль его. Они знали: впереди их ждет увлекательная, беспокойная и счастливая жизнь. А если будет трудно, они вспомнят этот прекрасный безоблачный день, и солнце вновь прольется на их лица, и любовь соединит их дыхание в долгом нежном поцелуе, который не прервется никогда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});