Читать интересную книгу Популярная музыка из Виттулы - Микаель Ниеми

Мать задрыгалась словно зыбунок и (откуда только сила взялась?) вскочила на ноги. И впервые в жизни отвесила Юхану звенящую, оглушительную оплеуху.

— Ищи работу, — сказал он в третий раз.

Мать чувствовала, как гнев пульсирует у нее в ладони, она все еще ощущала траекторию того удара — снизу вверх от руки и плеча до мышц спины. Она в изумлении повела телом, стала осматривать себя, все больше краснея от стыда. Боли как не бывало.

Глава 17

О майских кострах, о потешной войне и о вознаграждении, назначенном за головы двух лесных стрелков

С возрастом я стал лучше разбираться в устройстве Паялы. Я понял, что городок делится на несколько районов, каждый из которых имеет какое-нибудь неофициальное название, к примеру, Наурисахо, Страндвеген (Приречье) или Центр. Новый микрорайон метко окрестили Техасом, застройку вокруг старого коллектора за характерную вонь прозвали Паскаянккой, то бишь Говнокачкой, а сам я, как уже сказано, жил в Виттулаянкке, то есть в Сучьем болоте.

В каждом районе собирались дворовые бригады с главарями. Между собой бригады могли быть в самых разных отношениях: могли дружить, соперничать, бряцать оружием, а то и открыто воевать, когда как. Зыбкое равновесие, так сказать. Иногда два района шли против третьего. Иногда шли все против всех.

Наш район был чуть не первым по числу детворы, и меня все время тянули в бригаду. Делать нечего, я шел. Например, защищать честь двора в престижнейших хоккейных матчах. Играли мы зимними вечерами где-нибудь посреди дороги. Выбирали место поближе к фонарю. Снежные комья вместо штанг, сугробы вместо бортов, клюшки на левую или правую сторону, купленные в скобяной лавке или взятые под честное слово у старшего брата, теннисный мяч или ободранная шайба, ни щитков, ни судей, только десяток-полтора пацанят с неуемной волей к победе.

До счета 2–2 играли еще туда-сюда. Жесткий прессинг, молниеносные проходы, робкие попытки играть в пас, но чаще — шлеп и ищи-свищи эту шайбу в сугробе до посинения. Кто-то величал себя «Уффе» Стернером, кто-то — «Стиссе», «Монашком» или какой другой шведской хоккейной звездой. А третий вообще был Филом Эспозито — тем самым, что продырявил щит на канадском телевидении.

Но вот вздулась первая губа. Это центрфорвард противников ткнул кого-то в зубы концом своей длиннющей клюшки. Молочные зубы на месте, но изо рта течет юшка. После ожесточенных дебатов — удаление.

И тут же грязный силовой прием против игрока, не владеющего шайбой. Тот ныряет в сугроб. Месть следует незамедлительно. Споры с пеной у рта. Гол не засчитан — кто-то сдвинул штангу. Возмущенные протесты. Встречные обвинения. Бросок — шайба бьет кому-то в пах. Несчастный рыдает. Буллит, еще бросок. Еще чуть-чуть и шайба залепила бы в пятак. Удар локтем. Опять в сугроб. Подножка. Удар по лицу.

И вот, пока десять чудил тузят друг дружку в сугробе и разевают набитые снегом рты, одинокий игрок у дальних ворот загоняет одну шайбу за другой, доводит счет до 100–3, а потом бредет восвояси один по искрящейся снежной дорожке.

Другой забавой была подготовка традиционных майских костров. Бригады начинали готовить костры еще с Нового года, когда из домов выбрасывали отслужившие елки. Окрестности вдруг наводнялись мелюзгой, которая тянула салазки с охапками еловых лап. Основная борьба шла между Говнокачкой и Приречьем: оба района прилегали к реке, а там можно было жечь костер хоть до небес. В этом собственно и была вся соль. Собрать самый большой костер.

Поверх елок набрасывали все, что можно, только бы горело. Картонки, трухлявые бревна, покрышки, пластмассовые ведра, стулья, молочные пакеты, обломки лыж, куски фанеры, ботинки, и чего там, в ход шли даже учебники. Время от времени в стан соседей засылались лазутчики — они сравнивали и докладывали обстановку.

Бывало, приворовывали друг у друга.

И здесь не обходилось без вражды, правда, не так часто, как во время хоккейных матчей. Скорее прибегали к скрытым угрозам, брали упрямством и хитростью.

Например, увеличивали высоту костра, ставя ящики на попа. При этом доходили до крайности — зловещие конструкции качались на ветру точно небоскребы, грозя обрушиться и погрести под огнем десяток-другой зрителей. Увы, непонятливые взрослые обычно опрокидывали кучу раньше, чем мы успевали поджечь ее.

Был даже случай, когда кое-кто из соседей, уже отчаявшихся угнаться за своими соперниками, тайком поджег чужой костер за несколько дней до назначенного срока. Но сделано это было так подло, что никто даже не посмотрел на костер победителей.

И вот мы стоим на снегу вокруг нашей пылающей мусорной кучи, кидаем взрывпакеты и любуемся, как несколько месяцев труда превращаются в дым. Вот она — награда. Да еще две ракеты, запасенные бригадой на закуску — их запустили в небо, когда совсем стемнело. Они взвились — два пылающих стебля — и распустились сверкающими лепестками. Весна. Наконец-то.

В старших классах, чтобы быть крутым, надо было заиметь пневматическое ружье. Я канючил несколько месяцев, пока батя, наконец, не купил мне старую порепанную воздушку. Была она со свищом и, когда я стрелял, струя воздуха взметала мой чуб, а пулька не вылетала, а выпадала из ствола. Тогда я залепил дырку изолентой и потуже затянул пружину — это помогло; правда, смертельным оружием моя страдалица так и не стала. Приходя из школы, я стрелял по мишени, установленной в гараже. Прицел был сбит, так что приходилось забирать мушку влево и вверх. Отец тоже попытал счастья, но, не попав ни разу, насупился и посетовал на дальнозоркость.

Едва обзаведясь воздушками, бригады дичали на глазах. Орды потных раскрасневшихся сорванцов с перепачканными коленками носились, оглашая воплями окрестности, обсыкали углы, рисовали писюны на сараях, сыпали матюками и, вообще, бедокурили, как могли. Вместе было по кайфу. Вместе они — сила. И вот, когда эта орда нежданно-негаданно натыкалась на другую, такую же потную и вооруженную, исход мог быть только один. Потешная война.

А чтобы большие не мешали, боевые действия перенесли за реку, в гущу широких лесных массивов. Я мечтал поступить в войско да не знал, возьмут ли. Я только-только пошел в седьмой класс, старшеклассники дразнили меня «кролем», мопеда у меня не было, воздушка — никакая. Вот Нииле, тому повезло — у двоюродного брата он выпросил гэдээровскую помповую винтовку страшной убойной силы. Ниила прошивал лист деревоплиты насквозь, меж тем как моя пукалка оставляла разве что вмятину.

Однажды мы решились сделать вылазку на линию фронта. Повесив воздушки за спину, оседлали велики и покатили за старый мост. Река и город вскоре скрылись из виду, нас окружил густой сосновый лес. Миновав пилораму, мы свернули с ухабистой лесной тропинки и схоронили велосипеды в тальнике. В лесу стояла подозрительная тишина. Где-то рядом шли бои, но здесь лес казался спокойным и безмятежным. Пахло осенью. Грибы распростерли мокрые коричневые шляпки, изнывающие от червоточины. Я сунул в рот несколько перезрелых ягод голубики и втянул водянистый сок.

Вдруг раздался сухой треск, и фуражка слетела у Ниилы с головы. Пока стрелок перезаряжал, я успел крикнуть: «Хорош стрелять, мы — добровольцы». Тогда с дерева к нам спрыгнул паренек и начал мямлить — извини, мол, головы нет, пальнул машинально. Он повел нас по узкой тропке, и вскоре мы пришли к биваку. Там вкруг костра расположились с десяток чуваков, они пили кофе и жевали табак. Большинство на год-два старше нас, некоторые носили защитные гимнастерки и шлемы. Поплевывая коричневой слюной, они скептически изучали нас. Генерал, дородный амбал из Паскаянкки с жиденьким пушком под носом, велел сбить шишку с сосны, стоявшей метрах в десяти от нас. Я прицелился, забирая влево и вверх. И снес шишку с первой попытки. Ниила же, не успевший пристрелять ружье, с первого раза промазал. Пальнул второй раз — мимо. Третий — снова мимо. Бойцы заржали и сказали Нииле: «Вали к черту!» Четвертый выстрел — мимо. Ниила покрылся испариной. Генерал нервно заерзал и посоветовал Нииле катиться домой к мамке. Но Ниила только молча перезарядил ружье. Качнул воздуха, качнул еще. И еще, пропуская мимо ушей все насмешки. А потом как грохнет в костер. Звяк. Из продырявленного котелка брызнули две кофейные струи.

Чуваки только рты раскрыли. Молча глазели на Ниилину воздушку. На кофейную струю, с шипением заливавшую костер. Опомнившись, один из них встал, намереваясь разделаться с Ниилой, но тут же резко сел — Ниила успел перезарядить и уже качал свою помпу.

— Я вам завтра новый принесу, — невозмутимо сказал Ниила.

Генерал плюнул в костер. Наконец, кивнул — так и быть. Нас взяли.

И вот лежим в прибрежных кустах, вся честная компания — рот на замке, рука на спусковом крючке. Появляется вражеский десант — две турнедальские моторки, длинные да ладные. Шесть человек в одной, семь — в другой. Все вооружены и все, кроме двух рулевых, целятся в сторону лесной опушки. Они ничего не знают о засаде, но на всякий пожарный держат ружья наизготовку. Подходят ближе, ближе. Сбавляют ход, лавируют между камнями.