я, с цесаревичем на руках, вышел в коридор.
* * *
— Ох, и огребёшь ты, сиятельство…
Вова вырулил из гаража. В зеркало заднего вида посматривал, как я надеваю на цесаревича магические наручники — позаимствованные у его же охранника.
— На дорогу смотри, — проворчал я.
Цесаревич был пока без сознания, но я решил, что мера предосторожности не лишняя. Чёрт его знает, когда и в каком настроении очнётся Его высочество.
— Да я-то смотрю, — буркнул Вова, — мне-то чего? — Он проехал въездную аллею и выкатился на трассу. — За тебя переживаю, как бы башка с плеч не полетела. Слыханное ли дело — государева сына в браслеты паковать?
— А государеву сыну магией швыряться так, что подданные едва живы остались — слыханное? — огрызнулся я. — Сам же видел, что в доме творилось.
Вова зябко передёрнул плечами.
— Веришь — век бы не видал! Я и девкам велел глаза закрыть, чтобы не глядели. Сидим, Надюха ко мне прижалась, дурында очкастая бормочет что-то, а я молюсь про себя: только бы не загорелось ничего! Надюха, огня-то — до смерти боится.
— «Очкастая дурында» — это великая княжна Анна Александровна, — сказал я. — Дочь Его императорского величества и сестра великого князя Бориса. Вас, кстати, знакомили. Ты с Анной за одним столом сидел, вообще-то.
— Да? — удивился Вова. — А. Ну… Ну, да. Борян сказал, что сеструха… Дак, я тебе с первого раза всех запомнить должен, что ли? — возмутился он. — У меня, чай, голова — не Ближний Круг.
Я, не удержавшись, рассмеялся.
— Смешно ему, — проворчал Вова. — Что хоть это было-то? А, сиятельство?
— Уверен, что хочешь знать?
— Да говори уже, — Вова выругался. — Перед смертью не надышишься. А так — мне хоть понимать, что происходит.
— Происходят прорывы, Вов, — вздохнул я. — В мир ломится Тьма из Бездны… Слыхал про Бездну?
Вова невесело усмехнулся.
— Когда сопляком был, бабка стращала. Да только я уж годов с пяти в сказки верить перестал. Кто бы сказал тогда, что своими глазами увидать доведётся — решил бы, что глумятся… А это, выходит, та самая Бездна и есть? Из сказок?
— Та самая, — кивнул я. — Самее некуда.
— А Борян при чём? — Вова кивнул на цесаревича. — Я ж его помню, каким ты ко мне притащил! Пацан как пацан, нормальный — хоть и тощий, что твоя глиста. Тогда казалось, плюнь — завалится. А нынче…
Я давно заметил, что пиетета перед аристократами, сколь высоким бы ни было их положение, Вова, мягко говоря, не испытывает. Вероятно, поэтому мы с ним и сдружились. Вова уважал меня не как простолюдин «сиятельство». Надю полюбил вовсе не за то, что она княжна, а Анну спас не потому, что она принцесса.
Вот и цесаревича сейчас обозвал «пацаном» — не почесался. Будь Борис хоть трижды наследник престола, для Вовы он оставался обыкновенным мальчишкой, которого три дня кормил, поил и самолично учил менять топливные фильтры.
— А Бориса эта дрянь выбрала чем-то вроде врат, — вздохнул я. — Сквозь него она проникает в мир.
— Во-она чё, — задумчиво протянул Вова.
И вдруг, осененный какой-то мыслью, быстро обернулся ко мне. С тревогой заглянул в лицо.
— Ты чего? — удивился я.
— Ты, это, сиятельство, — пробормотал Вова. — Грех-то на душу не бери, слышь? Мальчишка-то — ни в чём не виноват!
Вот оно что.
— Ты с перепугу совсем сдурел, что ли? — буркнул я. — Не собираюсь я его убивать! Если б собирался — что мешало шею свернуть, ещё когда в машину затаскивал? Не психуй, на дорогу смотри. А то вылетишь на встречку, в лобовой удар — и никаких убийств не понадобится. Ни ему, ни нам с тобой.
Вова, успокоенный, переключил внимание на дорогу. А я задумчиво посмотрел на Бориса — которого уложил на сиденье.
Руки цесаревича были скованны за спиной магическими наручниками. Голова лежала у меня на коленях.
Убить. Просто убить пацана — и всё. Я был уверен, что эта простая, логичная до боли мысль приходила в голову не только Вове.
Витман — первый человек, которому по должности полагалось задуматься об этом. И, хоть со мной он ничего подобного, разумеется, не обсуждал, покрутить эту мысль в голове, прикинуть возможные варианты начальник Тайной канцелярии был просто обязан.
Сын императора — это, конечно, сын императора. Но, когда под ударом находится сама Империя, можно на многое закрыть глаза. Однако цесаревич жив, здоров и даже ходит в гости в друзьям. А значит…
Хотел бы я сказать — значит, Витман в ужасе отмёл эту мысль, чтобы никогда больше к ней не возвращаться. Но я работал с Витманом вот уже полгода и за это время изучил своё начальство неплохо. Вещей, способных ввергнуть Эрнеста Михайловича в ужас, в природе не существовало. Не оттого, что Витман был жестоким человеком — вовсе нет. Он всего лишь был человеком исключительно разумным и расчётливым, как любой чёрный маг.
В представлении Витмана мир делился на тех, кто служил благу Российской Империи и тех, кто желал ей зла. Витман выстраивал любые свои действия исходя из этих предпосылок. И если цесаревич всё ещё жив, здоров и на свободе, — я невольно опустил взгляд на скованные руки цесаревича, лежащего на сиденье рядом со мной, — значит, не такое уж он страшное зло.
Либо же… Я нахмурился. Либо же, что кажется куда более убедительным: по мнению Витмана, смерть великого князя ничего не даст. После его гибели Бездну прорвёт где-то в другом месте, только и всего. И Витман — хоть, разумеется, вслух об этом не говорит — предпочитает иметь дело с относительно знакомым, уже хоть сколько-то изученным механизмом.
Н-да, дела…
Я откинулся на спинку сиденья. Позвал:
— Вов.
— У?
— Скорости прибавить можешь?
Вова, глянув в зеркало заднего вида, усмехнулся.
— Могу. Зря меня, что ли, государь магией наградил? Держись, сиятельство!
Через секунду нас с цесаревичем вдавило в спинку кресла.
* * *
В клинике Клавдии меня знали хорошо и лишних вопросов не задавали. Бориса я нёс так, чтобы его лицо невозможно было разглядеть.
— У меня — тяжелобольной, — сказал женщине в белом халате, дежурящей за стойкой. — Проводите нас, пожалуйста, в смотровую. И сообщите Клавдии Тимофеевне, что мне срочно нужна её помощь.
— Господи, Костя! Что случилось?
Клавдия прибежала в смотровую через пять минут после того, как я внёс туда Бориса.
Я подождал, пока она закроет за собой дверь. После этого отошёл в сторону — так, чтобы Клавдия увидела, кто лежит на застеленной белой простыней кушетке.
— О, Боже… — только и простонала Клавдия. — Костя. Ты меня с ума сведёшь! Что с ним?
— Именно это я и хочу выяснить, — серьёзно сказал я. Взял Клавдию за руки. — Присядь. Слушай внимательно. И ничему не удивляйся.
На протяжении моего рассказа Клавдия несколько раз порывалась вскочить и начать в панике бегать по смотровой. Я удерживал. В конце рассказа глаза у неё блестели от слёз.
— Господи, какой ужас, — пробормотала Клавдия. — Бедный! Бедный мальчик.
«Вот он — наглядный пример различия психологии чёрных и белых магов, — мелькнуло в голове у меня. — Чёрный маг Витман переживает о судьбе Империи. И ради Империи пожертвует хоть одним мальчиком, хоть сотней, невзирая на чины. А всё, что беспокоит Клавдию — судьба данного, конкретного „бедного мальчика“. Сколько народу этот мальчик мог бы угрохать, если бы мы его сегодня не остановили, она не задумывается».
— Чем я могу помочь? — Клавдия подняла на меня заплаканные глаза.
— Пока не знаю, — честно сказал я. — Я рассуждаю так: если сквозь великого князя каким-то образом прорастает тьма — быть может, есть способ понять, как она это делает? Откуда появляется, как распространяется? Вдруг ты сумеешь определить источник? И вдруг для того, чтобы хотя бы временно перекрыть этот источник, достаточно каких-то простых действий?
— Сомневаюсь, — вздохнула Клавдия.
— Хорошо тебе, — улыбнулся я. — Ты можешь себе позволить сомневаться.
— Ох, Костя, — Клавдия покачала головой. — А Его величество знают о том, что цесаревич находится здесь?
— Нет, конечно, — оскорбился я. — За кого ты меня принимаешь? Хорошие идеи всегда возникают спонтанно… Но ты не переживай, — поспешно продолжил — увидев, что цветом лица Клавдия стремительно сравнялась со своим халатом. — К тебе никаких претензий не будет! Это я похитил великого князя с празднования моего дня рождения, привёз его сюда и силой заставил тебя провести обследование.
Клавдия слабо улыбнулась и покачала головой:
— Тебе не поверят. Все знают, что ты желаешь великому князю только добра.
Я вспомнил