еще… я вам не говорила, но в мое отсутствие растрачено почти три миллиона иен из средств ресторана. Как говорится, пришла беда – отворяй ворота. В любом случае вновь открыть ресторан невозможно. Я и Ногути тоже твердо обещала продать «Сэцугоан», потому и прошу вас помочь.
Возразить на столь замечательную речь Ямадзаки было нечего.
– Сегодня у вас ко мне какое-то дело? – спросил он, осушив одним глотком стакан виноградного сока.
– Да нет, ничего особенного. Хотела спросить о распродаже земельных участков и предложить, чтобы отвлечься, сходить вместе хотя бы в кино.
– Господин Ногути остался один дома?
– Нет. Вроде бы отправился на встречу школьных выпускников. Ему будет неприятно, если подумают, будто он не пришел, потому что стыдится поражения на выборах. Ну а я, как обычно, сказала, что иду к старой подруге на заседание клуба народной песни и танца, и получила разрешение выйти из дома. На всякий случай отправила в актерскую уборную всякие закуски.
– Те самые апельсины?
– Да, вроде того.
– Вы всегда найдете выход из положения.
Они переглянулись и рассмеялись, а потом вернулись к деловым разговорам. Все свелось к обсуждению того, что произошло с Ногути, когда у него прямо-таки разбилось сердце. Он решил, что продаст все имущество, заплатит долги и переедет в арендованный домик, который нашелся в захолустной части района Коганэи в Токио. Мебель из дома Ногути вместе с самим домом можно было продать не меньше чем за пятнадцать-шестнадцать миллионов. Для проведения аукциона по продаже домашнего имущества решили использовать закрытый для посетителей «Сэцугоан». Туда уже привезли коллекцию картин, антиквариата и редких европейских книг.
– Продажа ведь послезавтра?
– Да. Хорошо бы дождя не было.
– А что такое?
– Сад ведь тоже нужно будет использовать, вы же понимаете.
Они попросили вечернюю газету и стали выбирать фильм. Искали что-то легкое, забавное, ведь в кино собирались, чтобы отвлечься. Увы, Кадзу не любила комедий.
Ямадзаки с гнетущим чувством наблюдал, как Кадзу, почти касаясь щекой развернутой перед ними газеты, старательно водит по шрифту белым пальцем с обручальным кольцом, и спрашивал себя, кто же он для этой женщины. Только с мужчиной, которого не любила, Кадзу вела себя как настоящая возлюбленная, покладистая любовница – капризная, наивная, даже немного эгоистичная и с налетом деревенщины. Но стоило ей оказаться перед мужем, которого она любила бесконечно, ее «естественность» исчезала. Ямадзаки, несомненно, видел Кадзу такой, какой Ногути ее совсем не знал. Однако у него не было причин считать это привилегией, за которую следует благодарить судьбу.
Оба уже устали выбирать кинотеатр.
– Мне расхотелось в кино.
– И не надо, раз не хочется. Нам сейчас незачем специально искать развлечения. Пока еще вы заняты, но постепенно вами овладеет пустота, с которой ничего не поделать. Пустота, когда нет желания и пальцем шевельнуть, – заключил специалист по выборам.
Через день в «Сэцугоан» с утра началась распродажа имущества из дома Ногути. На аукцион выставили все подчистую.
Крупную мебель расположили на ковре, постеленном на газоне. Солнце припекало особенно сильно; казалось, вернулось лето. Внимание посетителей привлекла одна из парных кроватей. На этих кроватях еще накануне спали супруги Ногути. Ложа были застелены покрывалами из камки, но на покупателей они производили странно жалкое, щемящее впечатление.
Одна кровать стояла в некотором отдалении от расположенной в центре газона мебели. Залитый безжалостным солнцем начала осени узорчатый шелк тускло-зеленого с голубоватым оттенком покрывала неприятно резал глаз. Сквозь кроны высоких сосен, каштана и железного дерева пробивалась небесная синева, кровать как-то нелепо смотрелась в центре сада, где от запущенного газона пахло сеном.
– Вот это удобно. Для нее там самое место, – заметил невоспитанный гость.
Спустились сумерки, на кровать упали тени ветвей, и ее укутал стрекот вечерних цикад.
Глава семнадцатая
Призрак могилы в вечерних облаках
Предсказание Ямадзаки, что наступит пустота, когда не захочется даже шевельнуть пальцем, пугало Кадзу, как ничто другое. Когда же такое произойдет? Через десять дней? Может, завтра? Или все уже случилось, а она и не заметила?
Такие мысли вызывали у Кадзу невыразимую усталость. Она не была уверена, что справится с этой пустотой, но за половину прожитой жизни несколько раз испытывала подобное и на сей раз предчувствовала нереально огромный вакуум.
Кадзу пыталась представить, как будет выглядеть такое чудовище, но в фантазиях не могла постичь облик того, чего раньше не видела. Каким бы ужасным ни был лик монстра, если у него есть лицо, все не так плохо. Но вдруг у него вовсе нет образа?
Участие в предвыборной кампании открыло Кадзу глаза на собственный характер. То, как она до сих пор туманно представляла себе себя, было разложено по полочкам, обнаружились разные особенности: в чем-то она сильна, в чем-то слаба, в одних ситуациях проявляла стойкость, в других шла на компромисс. Из этого проистекало, что Кадзу уже не совладать с любой пустотой. Ей она предпочитала полную драмы жизнь. Безвоздушному пространству предпочитала хлещущий тело северный ветер.
Среди всех треволнений Кадзу неотступно преследовала мысль, где взять деньги на открытие ресторана. Безнадежная, нереальная затея, но она не могла не думать об этом. И прекрасно все осознавала. Знала и тем не менее тянулась к этой идее, как взгляд тянется к солнцу, сияющему серебром на краю хмурого неба. Невозможность – основа его блеска, она сверкает и искрится. Чудеснейше устроилась в небе. Сколько ни отводи глаза, они снова обращаются к блеску; это-то и есть невозможное. Мельком взглянув, все остальное потом станешь воспринимать как покрытое мраком.
Несколько дней Кадзу внутренне металась, размышляя, как найти баланс между неизбежно грядущей пустотой и невозможностью вновь открыть ресторан. Она, славившаяся тем, что быстро принимает решения, колебалась между туманными, бесформенными образами. В такие мгновения сомневаешься, получится ли вытянуть счастливый жребий.
Тщательно обдумывая события нескольких месяцев предвыборной кампании, Кадзу поняла, что победу Консервативной партии принесли не политические взгляды. Консерваторы победили, опираясь не на логику. Не на чувства. Не на личность. Ногути определенно был выдающейся личностью, силен в логике, действовал чрезвычайно искренне. Консервативная партия победила просто деньгами.
Это следовало бы назвать тяжелым уроком, но Кадзу не для того вкладывала силы в кампанию, чтобы обучаться подобному. Вера в то, что деньги могут все, не стала для нее откровением. Сама Кадзу использовала деньги с душой, с желанием помочь. Деньги врага надвинулись как крушащая все на своем пути машина. Поэтому вывод, к которому неизбежно подвели Кадзу минувшие события, заключался в следующем: сожалеть надо не из-за того, что не хватило средств, а из-за того, что