– Сейчас попробуем, – принял решение Мбежане. Он остановил Шона и развернул его, направив под острым углом относительно прежнего курса. Они двинулись назад, к преследователям, по касательной: они пройдут совсем рядом с погоней, но темнота их не выдаст.
Шли шагом. Мбежане поддерживал Шона за плечо, не давая ему упасть; ассегай он нес в другой руке. Шон шел мало что осознавая, повесив голову.
Они слышали, как первые преследователи прошли в темноте в пятидесяти шагах от них. Голос по-зулусски спросил:
– Ты их видишь?
Другой ответил отрицательно.
– Растянемся – они могут повернуть в темноте.
Утвердительный возглас.
Голоса удалились, и беглецов снова окружили ночь и тишина. Мбежане заставлял Шона идти. Немного погодя вышла луна, стало светлее. Они продолжали идти. Мбежане постепенно поворачивал на прежний курс, к юго-востоку. Наконец под деревьями они наткнулись на ручей. Шон пил с трудом: горло распухло и болело. Потом в поисках тепла они прижались друг к другу на листве под деревом и уснули.
Глава 28
Последний лагерь Челмсфорда они нашли в середине следующего дня – аккуратный ряд черных ям на месте лагерных костров, притоптанные площадки, где стояли палатки, столбы, к которым привязывали лошадей, и груды пустых жестянок из-под говяжьей тушенки и пятифунтовых коробок из-под галет.
– Они ушли два дня назад, – сказал Мбежане.
Шон кивнул, не сомневаясь в правильности этого вывода.
– Куда они пошли?
– Назад, к главному лагерю в Исандлване.
Шон удивился:
– Зачем?
Мбежане пожал плечами.
– Уходили поспешно, всадники опережали пехоту.
– Пойдем за ними, – сказал Шон.
След представлял собой широкую полосу – здесь прошли тысячи людей, а фургоны оставили глубокие колеи.
Спали, голодные и холодные, рядом со следом, а на другое утро в низинах появился лес.
Незадолго до полудня они увидели на фоне неба гранитный купол Исандлваны и подсознательно ускорили шаг. Исандлвана, Холм Маленькой Руки. Шон хромал – ботинок натер ему пятку. Волосы спутались от пота, лицо покрылось пылью.
– Даже армейская говядина покажется вкусной, – сказал Шон вслух по-английски, и Мбежане не ответил, потому что не понял, но с тревожным выражением смотрел вперед.
– Нкози, мы за два дня никого не встретили. Мне кажется, мы давно должны были наткнуться на патрули из лагеря.
– Мы могли пропустить их, – без особого интереса ответил Шон, но Мбежане покачал головой.
Они молча пошли дальше. Теперь холм был ближе, и они хорошо видели его уступы и паутину трещин, покрывавших склоны.
– В лагере ни одного дыма, – сказал Мбежане. Он поднял взгляд и заметно вздрогнул.
– В чем дело? – с первым ощущением тревоги спросил Шон.
– Н’йони, – ответил Мбежане, и Шон увидел их. Темное облако, медленно и неслышно вращающееся колесо, высоко над холмом Исандлвана, все еще слишком далеко, чтобы разглядеть отдельных птиц. Только тень, тонкая темная тень в небе. Шон посмотрел на нее, и неожиданно в жаркий день ему стало холодно. Он побежал.
Теперь внизу на равнине стало заметно движение. Оторванный брезент на опрокинутом фургоне хлопал, как раненая птица крылом, суетились шакалы, выше на холме видны были горбатые силуэты гиен.
– О мой бог! – прошептал Шон.
Мбежане оперся на копье. С лицом спокойным и отчужденным он обводил взглядом поле.
– Они мертвы? Все мертвы?
Отвечать не требовалось. Он видел мертвецов на траве: у фургонов они лежали грудами, дальше по склонам холма были рассеяны реже. Они казались ужасно маленькими и незначительными. Мбежане спокойно ждал. Перед ними пролетел крупный черный стервятник, перья на кончиках его крыльев были растопырены как пальцы. Он приземлился на вытянутые лапы и тяжело запрыгал к мертвецам – прекрасный полет мгновенно сменился непристойной хищной позой. Наклонив голову, взъерошив крылья, стервятник вонзил клюв в тело в зеленом форменном пледе шотландского полка.
Мбежане покачал головой.
– Он пришел слишком поздно. – Копьем он указал на широкий след, пересекавший поле битвы и по склону Исандлваны уходивший к Тугеле. – Он вернулся к реке. Не остановился, даже чтобы похоронить мертвых.
Они прошли к рядам англичан. Шона чуть не стошнило, когда он увидел, что с ними стало. Они лежали грудами, вповалку, с уже почерневшими лицами, и у каждого был взрезан живот. В пустом углублении на месте внутренностей ползали мухи.
– Зачем они это сделали? – спросил Шон. – Зачем они их так изрубили?
Он тяжело прошел мимо фургонов. Ящики с едой и питьем были разбиты и разбросаны по траве, среди мертвых лежали обрывки одежды, бумаги, пустые коробки от патронов, но все ружья исчезли. Запах разложения был так густ, что глотку и язык словно покрыло касторкой.
– Я должен найти па, – почти небрежно сказал Шон.
Мбежане шел в десяти шагах за ним.
Палатки были изрезаны в клочья и втоптаны в пыль. Лошади, привязанные к столбам, убиты копьями и уже раздулись. Шон узнал Цыганку, кобылу отца, и подошел к ней.
– Здравствуй, девочка.
Птицы выклевали ей глаза. Кобыла лежала на боку, ее брюхо так раздулось, что доставало Шону до пояса. Он обошел ее. За ней лежал первый из добровольцев Ледибурга. Шон узнал всех пятнадцать, хотя птицы изуродовали и их.
Они лежали кольцом, ничком. Затем он нашел след из трупов, ведущий к отрогу горы. Прошел, словно на охоте, вдоль свидетельства этой попытки добровольцев прорваться к Тугеле. Вдоль следа, по обе стороны, видно было, где лежали зулусы.
– Не меньше двадцати за каждого из наших, – прошептал Шон с легким оттенком гордости. Он поднялся выше и на верху откоса, у самой голой скалы Исандлваны, нашел отца.
Их было четверо, последняя четверка: Уэйт Кортни, Тим Хоуп-Браун, Ханс и Найл Эразмусы. Они лежали совсем рядом. Уэйт на спине, широко раскинув руки. Птицы до кости склевали его лицо, но оставили бороду, и она легонько шевелилась на груди под ветром. Мухи, большие металлически-зеленые мухи, ползали в пустоте его живота.
Шон сел рядом с отцом. Подобрал отлетевшую фетровую шляпу и прикрыл изуродованное лицо. На шляпе была желто-зеленая кокарда, странно веселая среди стольких смертей. Мухи жужжали, садились Шону на лицо и губы. Он отогнал их.
– Ты его знал? – спросил Мбежане.
– Это мой отец, – ответил Шон, не поднимая головы.
– И твой тоже…
Сочувствие и понимание в голосе. Мбежане отвернулся и оставил его одного. «У меня нет ничего», говорил он Шону. Теперь и у Шона ничего не осталось. Внутри пустота – ни гнева, ни печали, ни боли, нет даже ощущения реальности происходящего. Глядя на это изломанное существо, Шон не мог поверить, что это человек.