– Нужно повидаться с ней как можно быстрей. Она должна вернуться, ведь Тёнис-крааль и ее дом, – продолжал Гаррик.
Энн чуть подвинулась на сиденье. «Пусть остается в своем доме в Ледибурге, пусть сгниет там», думала она, но отвечала ласково:
– Тёнис-крааль теперь принадлежит тебе, Гарри, а я твоя жена. Возможно, твоя мачеха знает, что лучше. – Энн взяла его за руку и улыбнулась. – Поговорим об этом в другой раз. А сейчас – скорее домой. Поездка была долгой, и я устала.
Гаррик, сразу встревожившись, повернулся к ней.
– Мне ужасно жаль, моя дорогая. Как я невнимателен!
Он стегнул лошадей, и они начали спускаться к ферме.
На зеленых лужайках Тёнис-крааля цвели канны – красные, розовые и желтые.
«Какая красота, – подумала Энн. – И все это теперь мое» Она посмотрела на высокую крышу и тяжелые желтые ставни, когда коляска двинулась по подъездной дороге.
В тени веранды стоял человек.
Энн и Гаррик увидели его одновременно. Высокий, с широкими, квадратными, как перекрестие виселицы, плечами он вышел из тени на солнечный свет и стал спускаться по ступеням. Он улыбался, и на его смуглом лице сверкали белые зубы – прежняя неотразимая улыбка.
– Шон, – прошептала Энн.
Глава 26
Шон впервые заметил его, когда они остановились напоить лошадей. Накануне в полдень они отделились от колонны Челмсфорда и поехали на северо-восток на разведку. Патруль крошечный: четверо белых всадников и с полдюжины нонгааи – солдат из дружественного натальского племени.
Он взял из рук Шона узду.
– Подержу, пока ты пьешь.
Голос его был звучным, и Шон заинтересовался. Он посмотрел в лицо этому человеку, и то, что он увидел, ему сразу понравилось. В белках глаз нет желтизны, нос скорее арабский, чем негроидный. Кожа цвета темного янтаря и блестит, словно смазанная маслом.
Шон кивнул. В зулусском языке нет слова «спасибо», как нет слова «прости».
Шон наклонился к ручью и напился. Он давно хотел пить, и вода показалась сладкой; когда он выпрямился, на его коленях были мокрые пятна, а с подбородка капала вода.
Он взглянул на человека, державшего его лошадь: набедренная повязка из хвостов виверры – ни погремушек, ни плаща, ни головного убора. Щит из черной необработанной кожи и два коротких рубящих копья.
– Как тебя зовут? – спросил Шон, заметив, какая широкая у этого человека грудь и как играют мышцы живота – точно песок на ветреном берегу.
– Мбежане.
Носорог.
– Из-за твоего рога?
Он радостно засмеялся – его мужское достоинство должным образом оценили.
– А тебя как зовут, нкози?
– Шон Кортни.
Губы Мбежане молча зашевелились, и он покачал головой.
– Это трудное имя.
И за все долгие последующие годы он ни разу не назвал Шона по имени.
– По коням! – крикнул Стеф Эразмус. – Пора ехать!
Они снова сели на лошадей, взяли поводья и ослабили крепления ружей. Нонгааи, отдыхавшие лежа, встали.
– Пошли, – сказал Стеф. И первым с плеском двинулся через ручей.
Его лошадь присела и прыжком поднялась на противоположный берег, и все последовали за ней. Они двигались цепью в высокой траве, свободно держась в седлах; лошади шли спокойно.
Рослый зулус бежал у правого стремени Шона – делая длинные шаги, он держался вровень с лошадью. Время от времени Шон отрывал взгляд от горизонта и смотрел на Мбежане – почему-то ему было очень спокойно рядом с ним.
Заночевали в мелком, поросшем травой углублении.
Костров не разводили; поужинали длинными, черными полосками просоленного вяленого мяса, и запили холодной водой.
– Мы зря теряем время. За двое суток ни разу не видели следов зулусов, – проворчал Бестер Кляйн, один из солдат. – Нужно повернуть обратно и присоединиться к колонне. Мы все больше удаляемся от центра событий и пропустим все самое интересное.
Стеф Эразмус плотнее завернулся в одеяло – ночь была прохладная.
– Интересное? – Он ловко сплюнул в темноту. – Путь им достанется интересное, а мы найдем скот.
– Разве тебе не хочется принять участие в охоте?
– Послушай-ка! Я охотился на бушменов в Кару и в Калахари, сражался с ксосасами и фингоесами у Рыбачьей реки, преследовал в горах мошешей и басуто. Матабеле, зулу, бечуана – все это было очень интересно. Но четыре-пять сотен голов первоклассного скота – хорошая плата за пропущенное веселье. – Стеф лег и поправил под головой седло.
– А почему ты считаешь, что скот, если мы его найдем, не будут охранять?
– Получишь свое интересное, обещаю.
– А откуда вы знаете, что здесь может быть скот? – настаивал Шон.
– Он здесь, – ответил Стеф, – и мы его найдем. – Он повернул голову к Шону. – Твоя вахта первая, смотри в оба.
Он надвинул шляпу на лицо, нащупал рядом с собой ружье и сказал из-под шляпы:
– Спокойной ночи.
Не раздеваясь, в сапогах, не выпуская ружей из рук, все завернулись в одеяла. Шон прошел в темноту, проверяя часовых нонгааи.
Луны не было, но звезды, крупные и яркие, висели над самой землей. В пятидесяти ярдах впереди Шон рассмотрел очертания небольшого куста, под которым остался Мбежане.
Неожиданно улыбнувшись, он присел на корточки, положил ружье на согнутую руку и начал красться. Неслышно прижимаясь к земле, он медленно приближался к кусту. В десяти шагах остановился и поднял голову, стараясь двигаться очень медленно. И стал высматривать среди ветвей и листьев фигуру зулуса.
В мягкое местечко на шее, сразу за ухом, уткнулось острие копья. Шон застыл, скосил глаза и увидел, что к нему с копьем в руке наклонился Мбежане.
– Нкози меня ищет? – спросил он серьезно, но в его голосе слышался смех.
Шон сел и потер место укола.
– Только ночная обезьяна видит в темноте, – сказал он.
– И только пойманная медуза лежит на брюхе, – усмехнулся Мбежане.
– Ты зулус, – заявил Шон, узнавая это природное высокомерие, хотя по лицу и фигуре он сразу понял, что перед ним не представитель выродившихся натальских племен, которые хоть и говорят на зулусском, но не более зулусы, чем полосатая кошка – леопард.
– Да, крови Чаки, – подтвердил Мбежане, почтительно произнося имя старого зулусского короля.
– И почему ты обратил копье против Сетевайо, твоего короля?
Мбежане перестал смеяться.
– Моего короля? – презрительно повторил он.
Последовало молчание. Шон ждал. В темноте дважды пролаял шакал и негромко заржала одна из лошадей.
– Был другой, который должен был стать королем, но он умер, когда в тайное отверстие его тела воткнули заостренный кол, и кол пробил внутренности и дошел до сердца. Это был мой отец, – сказал Мбежане.