— Нравиться тут? — отклячила попку жена Свина, и, словно ощупывая что-то в задних карманах, призывно погладила ягодицы.
— Жарко, — пожал плечами Марк. — Хочешь чего-нибудь освежающего? Или, может, экскурсию по территории? Как я понял, рыбалка тебе не очень интересна?
Он показал глазами на её мужа.
Щуплый таец время от времени плескал в озеро отбросы из большого ведра с помоями. В этом кишащей пираньями месиве, где рыбы боролись за кусок повкуснее, Свин пытался выхватить на удочку добычу.
— Да, — скривилась женщина, — рыбалка точно не моё. А вот экскурсия…
О том, что закончится эта экскурсия там же, где и началась — в тесной подсобке с инвентарём и истошно гудящим дизельным генератором, Марк знал с того момента, как открыл этой дамочке дверь микроавтобуса, когда забирал их из гостиницы.
И завывающий генератор был как нельзя кстати — он заглушал звуки, что издавала эта бесстыжая Тигрица, когда Марк насаживал её на свой член.
— О, да! О, май гад! О, боже! — орала она на всех языках, выгибаясь как порноактриса в плохом фильме. Сама растирала по огромным соскам кубики льда, что прихватил Марк. И с такими упоением заглатывала его член, давясь и преданно глядя на него глазами с потёкшей косметикой, что Марку было её даже немного жаль.
Хотя нет, не жаль, ведь уже к вечеру она станет богатой вдовой. И ей уже никогда не придётся изображать для опротивевшего мужа оргазменные судороги. Если, конечно, не найдёт себе следующего.
Трахать его бабу не входило в планы Марка, но пустые яйца, что эта ненасытная Тигрица с леопардовым принтом на футболке опустошила полностью, принесли приятную лёгкость и в мысли.
В планы Марка входило уговорить Свина съездить к маленькому буддийскому храму, тут недалеко. И слегка сломать микроавтобус. Чтобы ехать пришлось на двух мокиках, пока водитель таец будет биться над загадкой: почему микроавтобус не заводится.
Так он и сделал. Сдёрнул клемму с аккумулятора и озвучил Свину своё предложение.
Изрядно накачавшийся тайским ромом и покрасневший на немилосердном тайском солнце, как рак, Свин заглотил наживку. Может, он, конечно, думал, что трахнет в задницу смазливого парнишку — за тем тот его и зовёт в поездку вдвоём, потому и от жены открестился. Впрочем, она не сильно и настаивала.
Марк не стал его ни в чём разубеждать. На повороте, где дорога резко забирала в право, Марк на полном ходу столкнул его ногой вместе с мокиком со скалистой насыпи.
Пролетев по камням метров десять, тот разбил голову, получил ссадины, ушибы и, возможно, переломы и приземлился внизу, неловко вывернув ногу, но был жив. И даже в сознании.
— Помнишь её? — достал Марк из кармана фотографию сестры, что сделали буквально за неделю до того, как её не стало.
Наступил на пальцы тяжело дышащего Свина. Раздался хруст. Тот заорал.
— Я спросил: помнишь её? Или освежить тебе память? Казино «Платан», — Марк назвал место и дату. — Вы втроём заказали девочку…
Он придавил сильнее. Разбрызгивая кровавую слюну, мужик снова заорал, но поперхнулся, закашлялся.
— Это не я, клянусь, это не я, — запричитал он. — Это всё они.
— Кто? — склонился к нему Марк.
Тот сыпал именами, рассказывая всё, что знал. Как это работает. Куда звонить. Что это целая сеть, чёрный рынок. И про друзей своих тоже всё как на духу.
— Это они, они тебе нужны, не я. Те, кто похищают и привозят девчонок.
— Спрос порождает предложение. Не будь таких уродов, как ты, не было бы и тех, кто поставляет вам товар. Таких, как ты и твои дружки.
— Они мне не дружки. Они меня подставили.
— Да, и сперму твою вонючую сдоили и засунули в девчонку. И твои отпечатки пальцев на её шее умышленно оставили.
— Я не хотел, клянусь, не хотел её убивать, — взвыл он, когда после пальцев Марк наступил на его яйца.
Свин затрясся от болевого шока. Глаза закатились. Тело забилось в конвульсиях.
Брезгливо скривившись, Марк решил, что с него хватит — наступил на его грязную шею и услышал хруст.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Разрушение щитовидного хряща, коллапс дыхательных путей, механическая странгуляционная асфикция» — было написано в отчёте патологоанатома, что делал заключение о смерти его сестры.
Что будет написано в отчёте у этого ублюдка — Марку было всё равно.
Он видел, как тело засунули в машину в чёрном мешке. Видел, как трясло в ознобе его бледную жену, которой было уже не до секса и не до поглаживаний задницы — она даже глаза боялась на Марка поднять, хотя он стоял рядом и переводил всё, о чём спрашивают и что они отвечают.
Ваан сказала, что тайские власти не будут выяснять, что случилось — просто ещё один глупый фаранг нажрался и перевернулся на мокике, но, если надо, она подключит свои связи.
Связи не понадобились. Марк видел заметку в газете о гибели туриста. Жена не стала ничего расследовать и поднимать шумиху. Привезла на родину и похоронила.
Но всё это было потом.
А тогда…
Едва тело увезли, там, где на камнях скалистой насыпи осталась кровь, Марка тошнило как Найду на помойке.
Тошнило так, как никогда в жизни. Выворачивало, словно он отравился этой мерзостью. Задуманной и совершенной.
Его тошнило от мысли, что как раньше уже никогда не будет.
От чувства, что он убил человека.
От запаха крови и мочи.
Он добрался до дома еле живой. И сидел на полу в душевой, кажется, готовый и сам отдать богу душу.
— Гриша! — словно из тумана небытия выросла перед ним Файлин.
Он повернул голову и сплюнул льющуюся сверху воду — это всё на что его хватило.
Во рту остался солёный вкус — по щекам вместе с водой лились слёзы.
Он сделал это. Он смог. Но как же ему было плохо.
И радости не было. И удовлетворения тоже. Были слабость и отупение. А ещё хотелось заползти в какой-нибудь тёмный уголок, свернуться калачиком и забыться.
— Уходи, Файлин, — покачал он головой. Он сидел голый, разбитый и был сейчас не лучшей компанией, особенно для девочки в нарядном платье.
Нет, он не забыл, что у неё сегодня день рождения. Приготовил ей подарок, но отменить ничего было нельзя, и сейчас ему было не до подарков.
— Что с тобой? — присела она перед ним.
Он качнул головой: не спрашивай. Через силу улыбнулся:
— С днём рождения, Метелька, — Он звал её то Метелька, то Вьюжка за её снежную белизну. — Но сейчас, пожалуйста, уходи.
— Ты сделал это? Да? — и не думала она его слушать. И вместо того, чтобы уйти, наоборот, залезла к нему под воду прямо в нарядном платье. Села на ноги. — Господи, ты это сделал, — двумя руками погладила его лицо, заглядывая в глаза.
— Я его убил, — произнёс он вслух.
И эти простые короткие слова словно всё в нём изменили. Что-то животное, злое, тёмное рвануло из глубины наружу как вскрывшийся нарыв, как застарелая боль. Захотелось заорать, зарычать, что-нибудь разбить.
И он заорал. И почувствовал, что дрожит. Но дрожит не от холода, не от ярости, не в исступлении. Дрожит от того, что, как победившее в схватке животное, неистово хочет совокупляться.
— Гриша, Гришенька, — гладила его Файлин по щекам, по плечам, по груди, то ли поддерживая, то ли успокаивая, то ли желая облегчить его страдания.
— Уходи Файлин! Умоляю! — отчаянно пытался он её прогнать, выставить из душа. Стаскивал с колен.
Но она уже почувствовала то, что он и так знал.
— Возьми меня, — прижалась она к его возбуждённой плоти. — Если хочешь. Если надо — возьми.
— Файлин, пожалуйста, — пытался он столкнуть её, намертво вцепившуюся в его шею, борясь не столько с ней, сколько с самим собой, потому что внутри него было только одно желание — взять её прямо сейчас. Грубо. Глубоко. Жёстко. И так сильно было это желание, что ломило не только яйца — болела задница — всё сжалось, словно стальной пружиной, которая вот-вот сорвётся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Марк, я хочу. Пожалуйста. Мне сегодня восемнадцать. И я хочу тебя, — шептала она, не отступая.